Сергей Худиев
Уважаем ли мы тех, кто верит не так, как мы?
Это книги духовно-назидательного содержания — Тозер, например, в книге «Величие Бога» огорчается на недостаток благоговения среди своих единоверцев и напоминает им об атрибутах Божиих. Всё это бесконечно далеко от какого-либо политического экстремизма — и будем надеяться, что проверка установит именно это.
Но кто-то, однако, заявил в прокуратуру — а некоторые комментаторы в сети пишут, что, мол, хорошо, что наехали на сектантов, и хорошо бы их вообще прижать, как известных агентов и засланцев.
Что же, это поднимает очень важный вопрос — о свободе. О том, должны ли мы уважать свободу других людей верить не так, как мы.
Церковь Христова — и каждый отдельный христианин — находится одновременно в двух мирах, в двух измерениях реальности. С одной стороны, мы живем в мире сем — в мире, который глубоко поражен грехом и противлением, в мире, который живет не по-Божьи, а по своим мирским, падшим правилам, и наши собственные привычки, реакции и даже, часто, взгляды диктуются этим миром.
С другой стороны, мы принадлежим миру грядущему, Царству, которое уже пришло на землю в лице Господа нашего Иисуса Христа, Царству, которое устроено по совсем другим принципам и требует от нас быть совсем другими людьми — другими даже не на уровне правил, а на уровне идентичности.
Мы знаем, что мир сей уходит и уйдет, и что Царство в конце концов будет явлено во славе — но нам очень трудно жить этим Царством, потому что мир сей окружает нас со всех сторон, он обладает реальным, давящим присутствием. Чтобы бросать ему вызов, нужно немало мужества и упорства — а более всего благодати Святого Духа.
И одно из отличий грядущего мира — это мир без насилия. Это мир, в котором отношения между людьми, ангелами, всем творением строятся по образцу Святой Троицы — на любви, доверии, глубокой преданности, но никогда — на принуждении.
Полиция бесполезна в созидании Царства
В мире, где мы находимся сейчас, бывают драгоценные проблески будущего — прежде всего, в семье и в Церкви — но, в целом, этот мир опирается на принуждение. Самое благоустроенное общество предполагает полицию, суды, тюрьмы, принуждение к порядку и соблюдению законов, сбор налогов и тому подобное. Правда, в благоустроенных обществах уровень принуждения ниже, чем в неблагоустроенных — у людей в целом больше свободы. Но в нашем падшем мире государственное принуждение к порядку неизбежно. Это одно из проявлений его падшести.
В трагической реальности падшего мира необходимо государство — начальствующий с мечом, полиция, суд, тюрьма. Они сдерживают зло и загоняют его в какие-то рамки. Но полиция совершенно бесполезна в созидании Царства — Царство никогда не созидается принуждением.
И одно из проявлений нашей собственной падшести — это желание в вопросах веры опереться на принуждение. Бог создал людей свободными. Он, безусловно, знал, что из этого выйдет — что люди согрешат, что земля наполнится злодеяниями, что Ему придется стать человеком, чтобы искупить падший человеческий род на Кресте, что некоторые и после этого отвергнут Его и погибнут. Но Он — в Своей предвечной мудрости — решил, что мир, в котором есть свободная воля, стоит создавать.
Хочется, чтобы безбожникам и еретикам прилетело
Свобода, эта удивительная способность людей и ангелов быть авторами своих собственных решений, любить Бога и ближних (или отказаться от этого), обратиться к свету (или во тьму), искать истины (или удобства), способность творения сказать «да» или «нет» своему Творцу, достаточно ценна в глазах Бога, чтобы пойти на всё это, включая Воплощение и Распятие. Свобода — необходимая часть Его замысла. Потому что подлинная любовь, праведность, преданность — все те вещи, которые составляют необходимые черты Царства — могут проявляться только в условиях свободы.
Людям часто хочется, чтобы Бог хорошенько вразумил тех, кто неправ — чтобы насмешливым безбожникам пришлось поплакать об их наглости, и еретикам тоже чего-нибудь прилетело — не насмерть, конечно, а так, образумительно. Но Бог почему-то не посылает никаких явных наказаний.
Иногда люди пытаются увидеть эти наказания в каких-нибудь стихийных бедствиях — как какой-то американский проповедник объявил ураган «Катрина» наказанием за гей-парады — но это как-то невнятно, при таких бедствиях страдают и благочестивые люди тоже. Бог попускает людям поступать по их воле, даже когда они творят глупость и грех.
Бог не действует насилием. Нам насилие прямым текстом запрещено в притче о плевелах. Бог посылает нас свидетельствовать об истине, а не преследовать тех, кто заблуждается.
Святой Серафим Саровский говорил: «Стяжи дух мирен, и тысячи спасутся вокруг тебя». Спасение тысяч начинается с личного духовного подвига; чтобы послужить Богу в деле спасения других, нужно духовно возрасти самому.
Бог наделил людей свободной волей — и как бы нам ни хотелось, чтобы наши ближние обратились «от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу (Деян. 26:18)», мы не можем ни сделать это за них, ни заставить. Как говорит 35-й ответ из «Ответов преподобных Варсонофия и Иоанна на вопросы учеников», «не понуждай произволения, но сей (слово) с надеждою. Господь наш не понуждал никого, но благовествовал; и кто хотел, тот слушал».
На кого обрушится государев меч?
Как христиане мы принадлежим к Царству любви Божией, в которое входят и в котором пребывают только по своему свободному выбору; к Царству, в котором нет и не может быть насилия и принуждения. Но очень часто в истории люди поддаются соблазну пытаться продвигать Царство методами мира сего, выдергивать плевелы по своему усмотрению. В наше время этим (без особого, впрочем, успеха) занимаются исламские радикалы.
Раньше этим — с большей или меньшей суровостью — занимались и христианские государства. Безбожники, если и были, сидели под лавкой и не высовывались, а еретиков (с точки зрения господствующей в данной местности версии ортодоксии) подвергали разным методам вразумления — могли и сжечь, но, в более мягких вариантах, поражали в правах, разгоняли их собрания, высылали куда подальше, в общем, заботились о том, чтобы государь и подданные имели одни и те же взгляды на богословие.
Это казалось естественным — государь должен быть пастырем народа и содействовать не только безопасности и процветанию, но и, что гораздо важнее, вечному спасению подданных. Злые же еретики разоряли не только Церковь, но и государство — поскольку ереси, как правило, являлись и знаменем мятежей.
Такая картина сотрудничества между пастырским посохом и государевым мечом кому-то может даже показаться умилительной — но в реальности для православных возникала одна проблема. Было хорошо, когда император (в Восточной Римской империи) был православным. Но вот когда он (по своим императорским соображениям) решал поддержать ересь, меч обрушивался на православных.
«Веруй в точности, как я скажу, или провались в ад»
Многие мученики в наших святцах пострадали именно от еретических императоров. Ну, то есть это мы знаем, что они еретические — сами-то себя они считали защитниками правоверия. Государство, которое регулирует веру подданных, довольно скоро само начинает решать, в чем состоит правая вера — и таким образом мир сей начинает командовать тем, что относится к Царству.
Принуждение к правоверию, прежде всего, противно Евангелию; но оно также очень скоро, на очередном повороте истории, оборачивается принуждением к неправоверию.
Православная миссия не может опираться на принуждение; ее совершает Святой Дух, а не прокуратура. Обращение человека к вере во Христа — это тайна, пролегающая между его личной свободой и благодатью Святого Духа, тайна божественного промысла, ведущего людей ко спасению.
И это требует осторожного, бережного, деликатного отношения к чужой вере, к поискам другого человека, к благодати Божией, которая мягко направляет его к истине. Работа миссионера вызывает у меня ассоциации с работой хирурга — я со страхом смотрю на фотографии того, как люди оперируют на сердце, или глазе, или мозге, зная, что любое неосторожное движение может привести к смерти или увечью.
Прикасаться к верующей человеческой душе — даже если мы не вполне согласны с ее верой — можно только с великим благоговением и осторожностью. «Веруй в точности, как я скажу, или провались в ад» — это не работает, тем более не работает апелляция к городовому.
Поделиться истинной верой, исправить чье-то неправоверие можно только там, где есть — простите за тавтологию — доверие, где ваш собеседник понимает, что в нем видят человека, к которому относятся с любовью и уважением.
Человек должен быть свободен искать Бога — и эта свобода предполагает, что он может не сразу дойти до Церкви, у него могут сложиться религиозные убеждения, которые мы не вполне разделяем — или даже вовсе не разделяем. В этом случае с ним надо разговаривать — с любовью и уважением, бережно и почтительно. Помня о том, что Бог наделил его даром свободы — на который мы не смеем покушаться.
