Бутылка помахала мне с полки грузинским флагом, и я улыбнулся ей в ответ. Последний раз я покупал такое вино лет … не помню уже сколько, как давно это было! Но я помню, что это было дорогущее «самтрестовское» из Швейцарии, которое оказалось искусственным и невкусным. Для меня, знавшего вкус 12-летнего вина, которое делал мой грузинский дедушка Миша, пить такие глупые ничтожные подделки было оскорблением.
Вино, что я пил у деда, было из бочек, которые хранились в земле. Оно было светло-золотистого цвета, с легким и кисловатым привкусом осеннего винограда. В нем и в помине не было той тяжести и приторной сладости молдавских, крымских или азербайджанских вин. Оно было легким, как поцелуй ангела. И валило с ног так же верно.
После нескольких глотков этого вина человек начинал улыбаться, после стакана петь и узнавать во всех людях братьев, а после двух – его теряли. В самом прямом смысле этого слова. Однажды я привез в подарок своим выросшим на «кристалловской» водке друзьям два литра этого божественного напитка, забыв предупредить о его неземных свойствах. Выпив по паре стаканов, друзья напрочь забыли обо всех земных делах и пропали на три дня, оставив семьи, детей, жен, партнеров по бизнесу и все дела… Они появились у меня на пороге с дикими счастливыми глазами, требуя, чтобы мы немедленно полетели в Тбилиси к моему дедушке.
Кроме этого вина дедушка Миша из Дигоми обязательно высылал дедушке Вите, который жил на Урале в Камышлове, молодое однолетнее вино, 70% чачу и 15-летний коньяк в грелках, чтобы, упаси Господи, не разбили. И, конечно же, настоящие бастурму и сулугуни. Это было просто и мудро: все должно было быть готово к застолью, чтобы они сели к столу, подняли бокалы, выпили, закусили настоящей мужской едой, улыбнулись — и тысячи разделяющих их километров пропали бы, и осталась только любовь, радость и грузинское вино на столе. Когда дедам удавалось встретиться, они устраивали такие застолья, что любо-дорого! Не в смысле, что чертям в аду тошно было, а красиво. Мои деды умели пить, и многое могли рассказать.
Мой русский дед по материнской линии, деда Витя, с шести лет ходил в поле за скотиной. С 13-ти уже работал в грузовой артели на станции. Когда началась война, ему было семнадцать. Отец и старший брат, дядя Коля, ушли на фронт. Мать строго запретила ему даже думать о том, чтобы воевать. Он был за старшего, она поставила условие: обеспечить семью пропитанием (тетя Миля только родилась, тете Шуре было четыре, а тете Марии семь). Они жили бедно, и если что, просто умерли бы с голоду.
Дед устроился в колхозе помощником на комбайне. Их бригада работала день и ночь, и за перевыполнение нормы им давали зерно на руки. Ударным трудом он сумел заработать поламбара зерна, потом подделал свидетельство о рождении, приписал пару лет и ушел защищать Родину.
Совершеннолетие дед встретил на передовой. После взрыва бомбы он стал инвалидом. Отлежал в госпитале, подлечился, закончил школу сержантов-минометчиков и снова пошел бить фашистов. Воевал в Восточной Пруссии, брал Кенигсберг. После войны был депутатом Совета народных депутатов в Москве. Из Москвы привозил мне тульские пряники в коробках и шоколадки «Аленка».
Они с бабушкой, которая была начальником цеха мороженого на молокозаводе, жили в простой двухкомнатной квартире простой панельной пятиэтажки, которую дед получил как инвалид войны. Старая мебель шестидесятых годов, но очень чисто. А как любили собираться у них гости за столом! Пели песни, играли в покер, нарды и шахматы. До утра могли играть. К четвертому классу я с легкостью выигрывал в любую из этих игр у старших пацанов во дворе. По сравнению с компанией за столом у деда, это был просто детский сад.
Дед по отцовской линии, грузин деда Миша, ушел на войну по мобилизации. В первый же год во время выхода из окружения был тяжело ранен и попал в плен. Сначала его отправили в Польшу, на завод. Откуда он через полгода устроил побег. Его поймали. Вывезли в Италию. На какую-то ферму. Он снова бежал. Его поймали. И отправили в концентрационный лагерь в Германию. До лагеря он не доехал и снова бежал.
Дед вернулся домой после Победы, когда на него уже пришла похоронка. Где-то в Европе он угнал отличную пару породистых лошадей с повозкой на рессорах и резиновыми колесами. На этой повозке он и вернулся домой. Сразу поехал к своей возлюбленной, с которой познакомился до войны, моей бабушке Тамаре. «Где моя невеста? Заберу ее!» Родители ее спрашивают: «А где жить будете?». Он им говорит: «Это наше дело». И забрал бабушку.
Дед выкопал в лесу землянку и пока строил дом, они с бабушкой жили в этой землянке. Дед рубил в лесу дрова и возил их на повозке в Тбилиси. Ну и на разные стройки подряжался. Ему тяжело было работать – в плену его за побеги пытали, и у него на обеих руках мизинцы и безымянные пальцы остались на всю жизнь парализованные. У деда даже кличка была такая – «рак». У него были врожденные способности к языкам. Дед спокойно говорил на немецком, итальянском и польском, и когда я приезжал, поверял мои знания по иностранному. Всю жизнь проработал в больнице простым санитаром.
Помню настоящее «Киндзмараули», которое мы пили в Тюмени, в годы студенческой вольной юности. Это вино было в зеленых бутылках с длинным горлышком и портретом Сталина на этикетке. Это было во времена, когда господин Саакашвили еще сидел в американском университете за партой. Тогда портреты главного грузина всех времен и народов висели в любом тбилисском магазине и вообще им украшали все, что только можно.
Вино под этой этикеткой было лучшим, что мне доводилось пробовать (кроме дедового, конечно). После нескольких глотков этого вина у тебя на руках набухали вены – оно было чистым и сразу же попадало в кровь без остатка. Врачи прописывали его беременным женщинам и глубоким старцам как лекарство. Если перевернуть бутылку, на донышке плавали кусочки виноградных листьев. Ты смотрел на них и видел танцующих грациозных девушек, которые давили этот виноград своими маленькими красивыми ногами и пели красивые длинные песни.
Когда из Грузии приходили автопоезда с этим вином к нашим друзьям, мы сразу брали его ящиков десять, а чего стесняться? Не было тогда лучше подарка. Разве только зеленые бумажки с улыбкой американского президента, но это уже не подарок, а взятка.
Утомленные Мальдивами и Севильями чиновники, в кабинетах которых стоял Луи XIII и кальвадос, потом звонили нам и просили привести ящик, а лучше два…
А сейчас я смотрел на бутылку грузинского вина на полке российского гипермаркета и радовался. К такому вину никакого хамона или тигровых креветок не нужно. И сыра с плесенью тоже. Это вино крестьян, воинов и царей. К нему нужен хороший кусок свинины, замаринованной с крупного помола черным перцем, репчатым луком и лавровым листом. Нужен сулугуни, соленый бочковой перец, который продается на любом рынке, базилик, кинза и петрушка, горячий лаваш, спелые помидоры и настоящий сацебели. Старые добрые друзья и хорошее место с видом на реку. Остальное – от лукавого.
