Проповеди. Cвященник Петр Планк

Пятидесятница
15 июня 1997 г.
Деян 2:1–11

День был выбран хорошо: Penthkost», Пятидесятница, 50-й день по иудейской пасхе — такой же великий, как и она сама, паломнический праздник иудеев. Первоначально это был праздник урожая (праздник седмиц, Исх 23:16), однако ко времени земной жизни Господа в этот 50-й день вспоминали также и заключение Завета на горе Синай (Исх 34:10). Город Иерусалим, несомненно, был полон народу: отовсюду прибыли паломники, чтобы отметить праздник. И вот они переживают нечто такое, что действительно напомнило былые события на горе Синай, у подножия которой располагался народ, чтобы при реве труб и порывах бури получить от Бога ветхий закон (Исх 19:16). Только на этот раз начинает говорить не один-единственный человек, как тогда — Моисей, который под конец спустился с горы с сияющим лицом, чтобы известить народ о воле Божией, — внезапно заговаривает группа из 12 мужчин, охваченная Духом Божиим. Что же говорят они? Поначалу об этом не сообщается; вместо того рассказывается, как они говорят, а именно: иными языками (см. Деян 2:4), то есть на языках, которые для них — чужие.

Ясно одно: то, что они говорят, и то, как они говорят, — это не их собственные мысли и слова. Иной дух — Святой Дух — овладел ими, говорит посредством их, использует их как свои орудия.

Он дает им провещавать (см. Деян 2:4); что и как — это чудо речи. Но происходит не одно только оно. Самые лучшие речь и язык не достигают цели, если рядом нет никого, кто бы их слышал и понимал. Однако как раз в этом нет недостатка. Огромная толпа людей стекается — и слышит, и понимает, и это — также именно чудо, когда толпа людей говорит на различнейших языках и различнейшие языки понимает.

И откуда только они ни прибыли! Присутствует почти весь известный в те времена мир. От Тигра до Тибра, от Босфора до Нила — все, что только можно себе вообразить, имеет своих представителей. Попутно говоря, этот отрывок показывает, что иудаизм благодаря эмиграции и принятию этой веры другими людьми, очевидно, был готов развиться из национальной религии в мировую. Во всех частях Римской империи, а также и в соседнем Персидском царстве уже давно существовали большие и малые иудейские общины, где понимались и употреблялись какие угодно языки, только не еврейский и не арамейский, причем именно при богослужениях в синагогах. Для всех них Иерусалим с его храмом должен был сделаться тем же, чем позднее стали Мекка для мусульман и Рим для современного католицизма.

Они стекаются — и слышат, и понимают, что говорит Святой Дух посредством двенадцати. Это — чудо слуха и понимания; к речевому чуду добавляется чудо слуховое. Святой Дух воздействует не только на возвещающих, но и на слушателей. Ибо осмысленное слушание вести без воздействия Святого Духа так же мало возможно, как и ее оглашение.

Дух отверзает закрытые уста точно так же, как и глухое ухо, и окаменевшее сердце. Он объединяет то, что разделено; соединяет людей, устраняет противоборство и разногласия.

Происходящее здесь — это и возвещение, и восприятие возвещенного, то есть вера. Что же возвещается и чему веруется? Чтобы узнать это, мы должны прочитать немного дальше в Деяниях Апостолов. Там сказано, что Петр, взяв слово, проповедовал Иисуса Христа как Распятого и Воскресшего и как Ниспосылателя Святого Духа. И действительно: то, что Святой Дух внушил Апостолам говорить, а толпе — слушать, содержание речевого и слухового чуда в Пятидесятницу — это спасение людей Иисусом Христом.

Апостолы слышали Христа, видели Его, сопережили Его знамения и чудеса, Его распятие, познали Его воскресшим — и, однако, оставались немы, глухи, как будто парализованы. Они все слышали, видели, “знали”. Но для того, чтобы самим действительно веровать, понимать и проповедовать, им недоставало чего-то существенного, а именно: дара Духа Святого.

Позднее это очень точно выразил апостол Павел: Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор 12:3). Поэтому Святой Дух не менее важен для нашего спасения, чем Господь Иисус Христос как Сын Божий. Да, избавил нас Сын Божий — исключительно Он, однако никто не сможет этому веровать, это принять, если не будет просвещен Святым Духом. Без веры же этой спасительное деяние Христа пользы человеку не приносит: без веры в это он потерян и останется таковым.

Так одно обусловливает другое; так Один дает нам Другого. Вечный Сын Божий сделался человеком, потому что Святой Дух сошел на Деву. Вочеловечение Сына — это, таким образом, деяние Святого Духа. Без Святого Духа Сын Божий человеком стать бы не смог, не смог бы умереть за нас на Кресте и воскреснуть.

Но с другой стороны, если бы Сын не возвратился к Отцу, чтобы послать нам Святого Духа, все это не принесло бы нам пользы: спасительное деяние Сына, Сам Сын не смогли бы воздействовать на нас. Итак, Сын и Дух помогают друг другу в деле сотворения и спасения мира.

Однако единственным истоком Их Обоих является Отец. Прежде всех век от одного Отца рожден был Сын — и Таковым пребывает; испокон веков от Отца исходит Дух; единственным же Источником Божества остается Отец. Мы, христиане, лишь так можем веровать хотя и в Троицу Божественных ипостасей, но тем не менее, в единого Бога, в единую Божественную Сущность.

Добавление западной католической Церкви к первоначальному Символу веры, утверждающее будто Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, разрушает это абсолютное единство Божие, которое состоит в том, что Отец есть единственный Источник Божества и таковым пребудет. Поэтому мы, православные, считаем добавление к Символу веры, привнесенное католиками и перенятое протестантами, ересью, лжеучением, с которым мы никогда не согласимся. Сын ниспослал нам в Пятидесятницу Святого Духа. Это — истина. Однако Святой Дух происходит не от Него и не от Него исходит. Путать или смешивать эти понятия нельзя.

Точно так же и Святой Дух способствовал вочеловечению Сына Божия — так сказать, послал его нам, пусть и совершенно другим образом. Но ведь никому никогда не приходила в голову безумная идея, будто Отец и Святой Дух прежде всех век совместно родили Сына!

Оставим же ересь другим! Будем радоваться нашей православной вере и исповедуем во Святом Духе: Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп 2:11).

Успение Богородицы
15 августа 1996 г.
Лк 10:38–42; 11:27–28

Год — это круг, кольцо, венок… Где начинается он и где заканчивается? Конец — это одновременно и начало, а что принять за начало, устанавливают уже сами люди. Это относится и к церковному году. Существовали различные способы отсчета: за начало года принималось и празднование Рождества Христова, и праздник Благовещения Пресвятой Богородицы. Однако наиболее мудрым представляется решение начинать церковный год с 1 сентября. Это лучше всего согласуется с последовательностью Господских праздников: Рождество Христово — Крещение в Иордане — Вход в Иерусалим — Смерть и Воскресение — Вознесение — Сошествие Святого Духа. Но у этого года Господня есть рамка, его охватывающая: в начале и в конце Господня года нас встречает Его Мать. Прежде чем отпраздновать Его Рождество, мы приходим 8 сентября, в начале церковного года, к празднику Рождества Пресвятой Богородицы; в конце же года — ко дню Ее смерти, Ее Успения. И действительно, правильность такого порядка обнаруживает даже самый поверхностный взгляд. Разумеется, Ее рождение происходит раньше, чем рождение Ее Сына, а этот мир Она покидает уже после того как Он завершает Свой земной путь. Ее Рождество и Ее смерть обрамляют Его земную жизнь. Они показывают, что предшествовало ей — и что совершается после.

Мария — это не просто некая женщина из народа израильского, жившая в какой-нибудь период его длительной истории. — Нет, сам смысл и цель этой истории обнаруживают себя в Ней. Бог избрал израильский народ — не из-за того, однако, что Он просто любил его больше других народов, — но по той причине, что Сам Он после длительной подготовки, руководства и испытания хотел родиться в этом народе как Человек, дабы и человечество, и космос вместе с Собою привести ко спасению.

Это предназначение народа израильского, столь великое и удивительное, осуществляется в простой девушке по имени Мария. Она делается символом и олицетворением всего Израиля. В Ней вечный Божественный план достигает своей цели: именно через содеянное с Нею Бог впервые с такой ясностью открывает Себя как Триединый: Отец есть Ее Создатель, Она имеет во чреве от Духа Святаго (Мф 1:18, ср. Лк 1:35), и Логос — Ее Сын. В этом заключено Ее израилево предназначение — предназначение народа, связанного с Богом древним Заветом. Она есть этот народ, чей Господь Бог являет Себя как Творец, Отец и Сын. Самое удивительное в этой девушке — Ее избрание Богом, единственное в своем роде, не имеющее аналога в истории человечества. Величие Марии — в том, что Она ни в коей мере не была безвольным инструментом в руках Бога, но согласилась на Божественный план добровольно, без того чтобы ознакомиться с ним или хотя бы понять его. Почему? Потому что это был Божий план и Божия воля.

Итак, как воплощение народа Божиего стоит Она в начале земной жизни и деятельности Бога как человека. И когда эта деятельность уже завершена и Святой Дух ниспослан, дабы могло быть удержано на земле сотворенное Сыном спасение, — снова встает Она перед нашими глазами, показывая, что Божие спасение означает.

Она достигает конца Своей земной жизни — и Ее Сын принимает Ее, берет Ее к Себе, заключает Ее в Свои объятия, дабы у Него и с Ним жила Она вечно.

Но и здесь Она также пребывает не одна, и здесь предстает Она не только как индивид, не только как частное лицо. Она снова есть символ и олицетворение целого: народа Божиего — нового народа теперь, Нового Израиля: Церкви.

Господь принимает в Ней Свой народ, Свою Церковь; Он берет их к Себе, дабы они вечно жили у Него и с Ним: Он принимает нас, ибо мы принадлежим к Его народу. Все вместе мы есть Его народ, мы есть — Его Мать! Ибо Его Мать — это Его народ — это слушающие слово Божие и исполняющие его.

Кто так сказал? Он Сам сказал так (Лк 8:21).

Успение Божией Матери
15 августа 1997 г.

Умерла женщина. Что в этом особенного? Можно было бы сказать: любая смерть — это нечто особенное, это важнейший, решающий момент в нашей жизни. Тут каждому человеку становится ясно — становится ясно каждому из нас, достигла ли данная жизнь — индивидуальная, исключительная, неповторимая, жизнь, которая не может быть продолжена на земле, — своей цели или же прошла впустую.

Умерла женщина. Что в этом такого особенного, что мы год за годом с таким постоянством и так торжественно вспоминаем именно эту смерть? Возможно, кто-то думает: “Излишний вопрос!” — Ведь речь идет, в конце концов, не просто о некоей женщине, но о Матери Господа — Той, от Которой единственный Сын Божий и Творец родился как Человек в мир, созданный Им Самим.

В конечном же счете это служит основанием для празднования всех прочих дней церковного года, посвящаемых Матери Божией. Я напомню только о 8 сентября — дне, посвященном Ее Рождеству; 21 ноября — дне, являющем Ее подлинным живым храмом Божиим; 26 декабря — дне, в который Она продолжает праздник Рождества Христова как важнейшая из “второстепенных фигур”; 9 декабря — дне Ее зачатия Иоакимом и Анной.

Однако ни один из этих праздников никогда не пользовался такой популярностью, как 15 августа — день Ее Успения. Откуда идет это? На этот раз мне хотелось бы отложить в сторону все исторические или психологические предположения и основания — хотелось бы, напротив, обратиться с этим вопросом к Священному Писанию — Откровению Божию, которое постоянно — порой мягко, а порою и с силой — уводит нас в сторону от человеческой “разумности”, глупости или сентиментальности, направляя нас к вечной мудрости Божией как таковой.

Правда, по меньшей мере на первый взгляд кажется, будто Апостол и Евангелие изменяют нам. Об Успении Матери Божией они не говорят. Между прочим, об этом ничего не сказано и во всем Священном Писании. Лишь позднее возникнут рассказы о том, как Апостолы удивительным образом собрались вместе, о чудесном перенесении Ее тела в иной мир. У этих рассказов есть свой смысл и свое религиозное содержание, однако они не повествуют ни о каких исторически доказуемых событиях; верить им как таковым не вменяется в обязанность нашей совести. Однако они укрепляют дух, то есть оказываются внутренне созидающими для тех, кто способен разгадать и истолковать их при всей их многозначительности. Для плоских же умов они — ничто.

Но неужели Священное Писание как непреходящий Божественный фундамент нашей веры действительно ничего не говорит об Успении Матери Божией?

Я думаю, нам следовало бы сегодня обратить наше внимание на один текст, который обычно торжественно поют, но содержание которого, несмотря на это, по большей части почти не воспринимается. Я имею в виду прокимен — тот стих, который поется по принципу антифона и предваряет чтение Апостола. Чаще всего при этом речь идет о каком-либо отрывке из ветхозаветной Псалтири, однако для сегодняшнего дня он, в виде исключения, взят из Святого Евангелия о Луки (1:46—48).

Этот так называемый прокимен представляет собой часть той песни Самой Матери Божией, которую нам передал Евангелист и которую мы часто целиком поем по воскресеньям на утреннем богослужении (Фrqroj, утрене): Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем. — Она запевает ее, исполнившись Духа, когда с Божественным Младенцем во чреве навещает Свою родственницу Елисавету, которая, впрочем, сама носит во чреве Предтечу Иоанна и, как и ее дитя, обретя дар пророчества, узнает не родившегося еще Господа и Спасителя, равно как и Его Мать.

Однако вернемся к хвалебной песни, изливающейся из уст Самой Матери Божией. Там есть одна фраза, одна строка, в которой Она говорит о Самой Себе. Святой Дух влагает Ей в уста слова о Ней самой и о Ее собственной судьбе — слова, которые, мне кажется, прямо вводят в религиозную мистерию сегодняшнего праздника как таковую: Се бо, отныне ублажат Мя вси роди.

Это значит: люди скажут: я блаженна — makЈria. Но что означает это слово? Что значит makЈrioj ‘блаженный’? Филологи нам ответят, что это греческое слово происходит из древнеегипетского языка (первоначальная форма — mЈkar) и поначалу означало не просто ‘счастливый’, ‘благополучный’ или что-либо подобное, но ‘живущий вечно’, ‘бессмертный’, ‘не подверженный более никаким катастрофам’ — прежде всего смерти, исчезновению, уходу из бытия в ничто, то есть катастрофе из катастроф.

Се бо, отныне ублажат Мя вси роди. — Они говорят: так сказала Матерь Божия: Я стану жить вечно и счастливо. Ничто не будет больше Мне угрожать, беспокоить Меня, причинять Мне и Моей жизни вред или же вовсе Меня и Мою жизнь принципиально брать под сомнение.

Таким образом, мы включаемся в необозримое число родов и поколений, которые Ее, Богородицу, ублажают: “Блаженна Ты — да, блаженна”, — что означает: бессмертна, вечна.

Наша Церковь в своей богослужебной жизни вновь и вновь, почти ежедневно восклицает, обращаясь к Деве, это “блажен­на” — “бессмертна”. Однако никогда не делает она этого прочувствованнее и радостнее, чем сегодня, пред лицом Ее смерти. Ее уход с этой земли означает как раз не конец Ее жизни, а начало совершенно нового качества Ее блаженства. Оружие, которое именно Ее душу пронзило на земле так мучительно (Лк 2:35), теперь совершенно удалено от Нее; временная разлука с Ее Сыном, Избавителем и Богом окончилась.

Поэтому мы собрались здесь; поэтому сегодня мы ублажаем песнопениями Деву-Мать с еще большей убежденностью и радостью, чем обычно.

В то же время мы могли бы снова задуматься о том, что одна лишь наша святая православная христианская вера всегда оставалась верной божественному Откровению — и поныне от него не отступает.

Сперва — мой вопрос к протестантам всех направлений: вы так охотно называете себя словом “евангелический” и утверждаете, будто слова Священного Писания ставятся вами превыше всего, будто они имеют для вас силу Слова Божия. Ну, хорошо! Мы, православные, ценим это слово ничуть не меньше. Однако почему вы тогда так упорно отказываетесь ублажать Матерь Божию и вместо этого всегда лишь с пренебрежением говорите о “Марии” — в полную противоположность Ее родственнице Елисавете, к примеру, которая совершенно не знала, что сказать, когда Матерь Господа ее лично пришла к ней, ее посетила (см. Лк 1:43)? Так-то верны вы Библии, так-то прислушиваетесь к слову Божию? Где ваша хвала, где ваши песни превозношения, которыми вы ублажаете Матерь Господа, прославляете Ее бессмертие в век века?

А вы, католики, впадаете в другую крайность — и при этом точно так же проходите мимо слова Священного Писания. Не за то мы на вас в обиде, что вы верите, будто Матерь Господа именно телесно была взята Ее Сыном в иной мир еще до Страшного суда и всеобщего воскресения мертвых, которое всем нам только предстоит. Этот взгляд встречается и у нас; правда, лишь как благочестивое мнение, а не как положение, которому обязаны веровать все. Здесь у нас существует та свобода, которая всегда существовала и должна существовать в сомнительных вопросах: In dubiis libertas¹, — гласит старое латинское святоотеческое изречение. Кто хочет, может этому веровать! В конце концов, и Енох (Быт 5:24) с Илией (4 Цар 2:11 и сл.) не умерли телесно, но были, как и Она, взяты в иной мир; прежде же всего — Сам Господь после Своей смерти телесно воскрес, телесно вознесся и воссел таким образом на троне Божием как Бог и как телесно-душевный человек. Но как телесно воскресший Он как раз не есть нечто такое, что навсегда останется уникальным, но оказывается первым Воскресшим, Первенцем из умерших (см. 1 Кор 15:20). Если Ему захотелось Свою Мать взять к Себе также во плоти раньше, чем нас, остальных, — кто может за это на Него обидеться или запретить Ему это?

Однако мы не можем разделить с вами, католики, нечто другое, а именно: будто будущая Матерь Божия уже с начала Своего существования, с момента, когда Ее произвели на свет Ее родители, называвшиеся, по преданию, Иоакимом и Анной, была совершенно безгрешной, непорочной, как бы “от природы” блаженной — makЈria, чему непременно веровать и что непременно проповедовать предписал в 1854 году папаРимский Пий IX.

Напротив, будущая матерь Господа родилась именно среди всеобщей развращенности этого мира, была брошена на ее произвол, нуждалась в избавительном деянии Своего Сына точно так же, как и все остальные люди, дабы быть спасенной, дабы сперва сделатьсяmakЈria, блаженной, бессмертной, каковой изначально, “от природы”, Она не была. Чтобы убедиться в этом, обратите ваше внимание на одно слово из песни хвалы, изливающейся из уст Самой Девы-Матери: Се бо, отныне, — а не “испокон веков”. — Люди Ее убалажают, они совершают это — да им и надлежит это совершать, однако именно отныне, то есть после того, как Она зачала в Своем человеческом чреве Сына Божия и Творца мира — благодаря сошествию Святого Духа (Лк 1:35) и со Своего собственного согласия (Лк 1:38), без чего это зачатие не произошло бы.

Это вселение в Нее Сына сошествием Святого Духа сделало Ее блаженной — навсегда, избавило Ее Саму и способствовало осуществлению решающего шага к нашему собственному спасению.

Крестовоздвиженье
15 сентября 1996 г.

Кто возвысил крест? Римская держава в IV веке. Она сделала его государственным военным знаменем — и так это и оставалось отчасти вплоть до XX века.

Но вот я слышу, как Некто говорит: Царство Мое не от мира сего (Ин 18:36). — Поучение колоссальной силы! Кто не хочет слышать, вынужден почувствовать!

Крестовоздвиженье: я вижу, как воздвигают крест. На нем висит Человек. Пригвожденный. Жестокая картина! — Но также и зрелище бесконечного величия и верховной власти. Он висит там — и одновременно царствует. — И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин 12:32). — Так Он сказал. Так оно и есть.

А в это же самое время, в этот же самый час в Иерусалимском храме начинается торжественное жертвоприношение. Ибо день этот — канун иудейской пасхи. Не просто канун одной из суббот, нет! Наступающая суббота — особенно большой праздник. Пасха пришлась в этом году на одну из суббот! И вот приносят в храм агнцев — каждая семья, каждый коллектив жильцов по одному. Священники их закалывают. Дома приготовят их к торжественной пасхальной трапезе — в память о ночи, в которую народ вышел из Египта, из рабства на свободу. Тогда они также закалывали в каждом доме по агнцу и стоя, с поспешностью ели жаркое перед отправлением в дорогу.

Кровью агнца должны были они помазать оба дверных косяка и порог. Когда затем посланный Богом ангел смерти явился, чтобы истребить всех первенцев в земле Египетской, он проходил мимо домов, на дверях которых была кровь агнца, щадя их. Об этом вспоминают сегодня в каждом доме — и едят агнца, заколотого в храме (Исх 12:3–30).

И именно в то время, когда перерезаются горла агнцев, пасхальных агнцев, — висит Он там, снаружи, перед городской стеной, на кресте — и испускает Свой Дух, как эти агнцы, предназначенные для пасхальной трапезы, — как пасхальный Агнец, как наш пасхальный Агнец!

Пасха наша, Христос, — так называет Его Павел (1 Кор 5:7), и евангелист Иоанн говорит о том же самом, когда рассказывает, как висел Он там и умирал — накануне субботы, быв­шей одновременно пасхальным днем (Ин 19:14–36). И другой
Иоанн — Креститель — тоже знал это: у Иордана, когда он Его увидел, он сказал: вот Агнец Божий (Ин 1:29). — Креститель был пророком — последним из самых великих, единственным, который сам Его видел, — и тогда мгновенно его взору предстал истекающий кровью агнец. Кто помечен Его кровью, чей порог помазан ею — того пощадит приводящий в исполнение Божий суд ангел смерти, когда придет убивать и уничтожать.

Пасха наша Христос.

Но что же с трапезой, с тем, чтобы есть Пасхального Агнца?

Он действительно говорил об этом, Он хотел Плоть Свою дать в пищу, а Кровь Свою — в питие. Ибо Плоть Его истинно есть пища и Кровь Его истинно есть питие (Ин 6:55). — Те, у кого это вызвало отвращение, почти все отделились от Него, а некоторые чересчур умные теологи, вроде Ойгена Древермана, претыкаются на этом месте по сей день.

А мы — что делаем в этом пункте мы? Мы были бы совершенно растеряны, если бы на Тайной Вечере с учениками Своими Он не взял хлеб и вино и если бы Он не сказал: Это Моя плоть и кровь. — Нет! Новый закон Христов не велит нам больше закалывать пасхального агнца. Ибо уже есть Агнец, заколотый раз и навсегда. Мы едим Его — под видом хлеба и вина. Христос — наш пасхальный Агнец, вознесенный и заколотый на кресте. Приидите, станем есть и пить, ибо Премудрость приготовила для нас Свою вечную трапезу. И ангел смерти пройдет мимо нас, не причинив нам вреда.

Воскресенье Отцов Седьмого Вселенского собора
13 октября 1996 г.

“Все, что я вижу, не имеет центра”, — сказал один человек. У него было сильно поражено зрение, он был почти слеп. Он видел лишь немногое по краям большого черного пятна, постоянно находившегося посередине перед его глазами.

“Все, что я вижу, не имеет центра”, — сказал человек. А некто другой прокомментировал: “Глубокомысленное замечание! Оно справедливо также и по отношению к людям, которые болезнью глаз не страдают”. — И в самом деле, складывается впечатление, что огромное, неуклонно продолжающее расти множество людей замечает лишь частности, разрозненные фрагменты и эпизоды, обрывки картины, которые лишены взаимосвязи, которые невозможно истолковать, поскольку отсутствует связующий их центр.

Жизнеощущение, картина мира многих людей не имеет больше ценности, она состоит из обломков, которые словно в игре-головоломке потеряли связь друг с другом и представляют собой скорее род коллажа, составленного как попало, без всякого плана. Люди видят что-то — да, но недостает центра, который позволил бы все соединить, дать всему истолкование, который нашел бы этим клочкам и обрывкам их место в рамках целого. Недостает центра, недостает ключа, недостает смысла.

Недостает — да, чего же? Скажем теперь совершенно открыто: недостает Бога!

“Все, что я вижу, не имеет центра“, — сказал человек. Там, где должен был бы находиться центр, перед глазами стоит лишь большое черное пятно.

Почему? Потому что человек грешен. А в чем состоит грех человека? Об этом говорится на первых страницах Священного Писания: человек захотел быть как Бог (см. Быт 3:5). Он пожелал вырвать Бога из центра и поставить на это место себя самого — поэтому теперь в центре находится лишь большое черное пятно.

Грех этот — мятеж человека против Бога — есть грех “в чистом виде”. Никакого другого греха, собственно говоря, не существует. И этот грех неуклонно растет, увеличивается, черное пятно в центре постоянно расширяется, а клочки по краям становятся все уже и причудливее.

Что мы можем этому противопоставить? Какова альтернатива черному пятну в середине? Мы не можем противопоставить этому ничего! Все что мы создали бы, было бы лишь измышлением, нелепой фантазией, призраком… — Однако Бог Сам противопоставляет этому нечто. Что противопоставляет Он черному пятну в центре? Некое изображение, Свое изображение, собственного Сына. Бог, Которого человек изгоняет из центра своего мира, снова ставит Свое изображение в центре. Это изображение живет, оно видимо для земных людей, оно само — человек, совершенно определенный Человек, совершенно конкретный и неповторимый, имеющий имя, называемый Иисусом Христом — настолько зримый и индивидуальный, что Его становится возможным изобразить.

Мы вспоминаем сегодня Седьмой Вселенский собор — синод, который в 787 году четким церковным учением разъяснил, вопреки иконоборчеству, правильность поклонения святым иконам. Главной проблемой, которая тогда возникала, была икона Христа, Господа. Святых изображать можно, поскольку они— люди.

Но Сына Божия? Божий образ?

Делать Божие изображение запретил Сам Бог в древнем Израиле. Бог есть Дух, Бог — Потусторонний; всякая попытка человека изобразить Его скатилась бы до карикатуры, оказалась бы кощунством, богохульством.

Божие изображение — только от Самого Бога может оно прийти! — И Он дарит его нам — так зримо, так конкретно! Он избирает человеческий образ, Сам становится человеком, является нам вне Своего Божественного бытия — и так в Иисусе Христе Сам делается центральной точкой Своего собственного творения — и остается ею навечно.

Он не прячет Себя, не таится, подобно восточно-азиатским божествам, за сменяющимися масками, неопределенный и неуловимый. Он остается зримым, Его делается возможным изобразить: некий богочеловеческий Образ, некий Лик, Который взирает на меня, Который становится для меня смыслом, ключом, центром мира, доступом ко мне самому.

Все, что я вижу, имеет центр, ибо я вижу, я созерцаю Христа, Господа.

Перевод с немецкого