Протоиерей Андрей Кордочкин о митрополите Антонии Сурожском: не видеть в нем пример было невозможно
В нынешнее воскресенье исполняется 10 лет со дня кончины митрополита Антония Сурожского. Воспоминаниями об этом удивительном человеке делится настоятель прихода в честь Рождества Христова в Мадриде протоиерей Андрей Кордочкин.
Священник Андрей Кордочкин
Мы виделись с митрополитом Антонием на протяжении приблизительно 7 лет с середины 90-х годов и до его кончины, когда я учился в Англии. Сначала я, будучи школьником, затем студентом, приезжал на его беседы и богослужения, которые он совершал. В течение года я был алтарником в лондонском соборе, спустя некоторое время я стал священником и, приезжая в Лондон, сослужил ему в алтаре.
Мы общались нечасто и не по многу. Почему? Вспоминается история из древних патериков: «Трое из отцев имели обыкновение каждый год ходить к блаженному авве Антонию. И двое из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а один всегда молчал, ни о чем не спрашивая. После многого времени говорит ему авва Антоний: вот, столько времени приходишь ты сюда и никогда не спрашивал меня. И отвечая, сказал ему: достаточно для меня только смотреть на тебя, отче».
Владыка Антоний был из тех людей, с которыми можно быть рядом, смотреть, слушать и учиться — как совершать богослужение, как общаться с людьми. Имитировать его было бы нелепо — но не видеть в нем пример и образ было невозможно.
Митрополит Антоний вошел в мою жизнь незаметно и для меня, и для него. На книжной полке в питерской квартире стояло несколько его книг, изданных в России — «Беседы о вере и Церкви», «О встрече». В книгах были его фотографии. Когда я приехал на учебу в Англию и увидел владыку Антония в лондонском соборе, я, конечно, должен был его узнать по фотографиям — и не узнал. Он сидел в полупустом храме и разговаривал с одной из самых пожилых прихожанок — кажется, с Анной Гарретт. Я посмотрел на него и подумал: наверное, это не он.
Где ожидаемый ажиотаж, толпы людей, перекрикивающих друг друга своими вопрошаниями, которые окружают известных духовников в России? И вообще, как возможно, что он идет по храму — один? Где же секретари, иподиаконы, водители, охранники, водители, кухарки — непременные спутники и спутницы «князей церкви»? Как же так — митрополит и один?
Сейчас, про прошествии времени, я вижу, что владыка Антоний не только не боялся оставаться один, но пребывал в одиночестве всегда. Есть такие слова: «Человек должен войти в Бога так, чтобы Бог мог его окружить со всех сторон и стать его местом». Бог был «местом» владыки Антония, из которого он никогда не выходил; это было особенно заметно во время богослужения.
В 1999–2000 году я прислуживал в алтаре лондонского собора. Контраст с архиерейскими богослужениями в Петербурге был огромен. Синодальная традиция — ревущие протодьяконы, концертное пение — направлена, во многом, на то, чтобы произвести определенное впечатление вовне; в петербургских соборах всегда ощущалась некая театральность происходящего.
Лондон был совсем другим. Когда владыка Антоний совершал Литургию, было видно, что последнее, о чем он думал — это впечатление, которое он производит. Именно благодаря этому впечатление было огромным. Он был полностью погружен в себя, но когда он произносил слово «Ты» — становилось понятно, что это не просто местоимение второго лица единственного числа. Это «Ты» рождается из предстояния Богу лицом к лицу, подобно Моисею. Если нет этого страшного предстояния — к чему все?
Реальность этого предстояния передавалась всем, кто стоял в храме. Я прекрасно помню эту звенящую лондонскую тишину в храме, где молятся несколько сотен прихожан. Эта молитва воспитывала людей. Помню встречу на Афоне с одним монахом-киприотом из Лондона. Он рассказывал, что несмотря на обилие греческих храмов в Лондоне, его семья всегда приходила в наш собор на Ennismore Gardens — здесь проще всего было молиться.
Конечно, необыкновенной была манера общения владыки Антония с людьми. Было ощущение, что он смотрит вглубь человека и видит глубины, которые сам человек не видит. Прозревая эти глубины, он никогда не поучал; в его слове, обращенном к человеку, не было и тени высокомерия.
Понятно, почему у владыки были и есть недоброжелатели. Подобная форма общения c Богом и людьми есть вызов пафосному стилю, ставшему почти общепринятым. Однажды мне был задан вопрос: как я отношусь к критике митрополита Антония профессором Осиповым?
Позволю себе привести свой ответ.
«Очевидно, что обращаться к аудитории в поучительных тонах Осипову явно доставляет большое удовольствие. Я много раз живьем слышал митрополита Антония, и он никогда не разговаривал с людьми ТАК, всегда избегая высокомерных и поучительных тонов. Если бы я был неверующим человеком, едва ли что-то бы оттолкнуло меня от веры так, как подобное покровительственное и унизительное отношение к слушателю, помноженное на явное самолюбование „лектора“.
То, за что Осипов упрекает митр. Антония — отсутствие аморфной „духовности“ (сознательно беру слово в кавычки), и есть то, что привлекает в его писаниях многих и многих людей. О. Александр Шмеман был прав тысячу раз, когда писал: „Мой опыт таков: как только люди решали эту „духовность“ вводить в свою жизнь, они становились нетерпимыми, раздраженными фарисеями“.
Едва ли труды профессора Осипова будут переведены на европейские языки, а если и так, вряд ли их эффект будут сопоставим с действием книг и бесед вл. Антония на Западе. Едва ли они смогут привести к вере европейского человека. Это разные уровни и несопоставимые величины. Может быть, поэтому и „скорбьми уязвлен“? И что означает эта насквозь советская критика „западного духа“?
Что это за дух и в чем он состоит? В том, что сидеть перед микрофоном и смачно учить всех жить — на Западе выглядело бы как невоспитанность и дурной тон? Не понимаю…».
Кстати, пассаж о стоянии на коленях в буддийском храме вместе с митрополитом Иоанном (Вендландом), который цитирует по памяти «наш Ильич», в писаниях владыки я так и не нашел.
Прошло несколько лет. Я писал докторскую диссертацию на севере Англии, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (ныне Святейший Патриарх) рукоположил меня в сан диакона, а затем — иерея, в помощь владыке Илариону, направленному в Великобританию по просьбе митрополита Антония. Я приехал в Лондон на Литургию, за которой епископ Иларион был представлен приходу. Затем началась «Сурожская смута». Едва ли имеет смысл пересказывать ее ход читателю.
Для меня осталось загадкой, почему митрополит Антоний так быстро «сдал» владыку Илариона его противникам — ведь владыка Антоний, прося о его назначении в Великобританию именно в епископском сане (вопреки лживым заявлениям недоброжелателей; я видел оригиналы писем), взял на себя ответственность за свой поступок, за судьбу своего друга.
«Группа поддержки» — епископ Василий, оо. Сергий Гаккель и Александр Фостиропулос, Ирина Кириллова — была настроена решительно; силы владыки были уже не те. Наверное, были и другие причины. Владыке Антонию было тяжело жить рядом с другими яркими людьми; вспомним его непростые отношения с архимандритом Софронием (Сахаровым), учеником преподобного Силуана Афонского. На небе Сурожа могло сиять только одно солнце.
Последний раз мы виделись в декабре 2002 года, за полгода перед его смертью. Владыка вызвал меня в Лондон, он хотел, чтобы я продолжил свое служение в Англии, но, кажется, мы оба понимали, что это невозможно. Окружение владыки, называвшее владыку Илариона «рукой Москвы», смотрело в мою сторону недоброжелательно, и наверняка назвало бы меня ногой российской столицы.
Я пытался начать богослужебную жизнь в Глазго; мне разрешили приезжать, начиная не с сентября, а с февраля, не раз в месяц, а раз в два. «Многим это может не понравиться», — сказал мне епископ Василий, — «некоторые вещи нужно делать медленно». Пришло время уезжать после 8-ми лет учебы и служения.
На следующем заседании Священного Синода митрополит Антоний был почислен на покой, а управление епархией было передано епископу Василию. На том же заседании Синода я был направлен на служение в Мадрид. Спустя три дня владыка Антоний скончался.
Через некоторое время епископ Василий — которого владыка Антоний видел, очевидно, своим преемником, и который обвинял владыку Илариона в «разделении епархии» — увел часть приходов в Константинопольский Патриархат, а затем снял с себя сан и женился. Как сказал один из последовавших за ним священников-англичан, «он вывел нас в пустыню — и нас в пустыне бросил».
4 августа сего года — 10 лет кончины владыки Антония — воскресный день, память святой Марии Магдалины, которой посвящен наш недавно построенный храм. Странным образом его смерть связалась с новой для нас жизнью. И жаль, что нет рядом его глаз и не слышно его слова. До сих пор мне кажется, что если я окажусь в алтаре Ennismore Gardens, откроется дверь из его квартирки, и я снова увижу человека, которому я обязан столь многим. Вечная ему память.
