Проблема молодежного суицида стала сегодня крайне актуальной. По статистике, каждый год 3000 молодых людей в России уходит из жизни по своей воле.
В чем причина самоубийств среди подростков и молодежи? Как предотвратить суицид? Об этом ответственный редактор портала «Правмир» Виктор Судариков беседует с православным врачом-психотерапевтом Сергеем Анатольевичем Белорусовым.
Самоубийство молодых, только начинающих жить людей – это желание избавиться от страдания, это желание привлечь внимание к своим проблемам, чувствам, мыслям, или это все-таки всегда результат физического или душевного нездоровья?— Я думаю, что самоубийства, которые являются результатом болезни, следствием биохимических изменений в коре головного мозга, когда человек уже не осознает своих действий – по сути, самоубийствами не являются, это особенный феномен. Это проблема медицинская, проблема врачей, которые вовремя не углядели болезнь, не успели помочь. Мы ведь знаем, что душевнобольных самоубийц Православная Церковь отпевает и хоронит по тому же чину, что и всех христиан.
Совсем иное дело — суицид, предпринятый при опознавании реальности такой, какая она есть. Здесь другая клиника, другая тематика, другое содержание. Если говорить о молодежи, то существует еще одна очень важная причина, которая не была упомянута вами. Для молодого человека во многом, а для ребенка – так почти всегда — суицид воспринимается не как уход, а как вход во что-то, как разновидность некоего путешествия за грань сознания.
У молодого человека обычно недостаточна сцепка с реальностью, отсутствует здравый смысл, здравое ощущение бытия. И для него грань между фантазией, сказкой и реальностью – хрупка и очень преходяща. Для ребенка всё как бы понарошку: «Я закрою глаза — меня нет», «Я пойду удавлюсь – взрослый что-нибудь сделает. Да, я знаю, это плохо, я просто пошалю». И для многих совсем молодых, в силу недостатка простого жизненного опыта и несклонности к рефлексии, то есть самоосознанию, суицид является либо шалостью, либо приключением. Ведь глубинные человеческие вопросы «Кто я? Откуда я? Зачем я?» мало кто задает себе в 10 лет. Но вот ответы на эти вопросы в 16-17 лет уже могут привести к суициду, и тут мы уже переходим к тем причинам, которые перечислили вы.
Фото: ImagebankВ психологии все мотивации принято делить на две большие группы. Все, что мы совершаем в мире, мы делаем по двум механизмам: либо от чего-то, либо для чего-то. Таким образом, и суицид может быть сделан либо от чего-то, чтобы что-то прекратить, скажем, прекратить ситуацию невыносимых страданий; а может быть сделан для чего-то – например, чтобы посмотреть, что там за гробом – раз; пытаться доказать, как инженер Кириллов романе «Бесы», что человек свободен – два, наконец, возможность взять и уйти без всяких оправданий, без всяких причин – просто потому, что так захотелось, ни перед кем ни расшаркиваясь. То есть, суицид может быть эмоциональным, может быть мировоззренческим, а может быть просто как «ловля кайфа».
— По последней статистике, у примерно 30% молодых людей были суицидальные мысли. Можно ли сказать, что мы наблюдаем битву за человеческую душу, которая может быть выиграна, если человек преодолевает суицидальные мысли, и проиграна, если он им поддается, что происходит, если в его жизни нет духовного наполнения, если человек лишен каких-либо знаний о Боге или сам закрыл свою жизнь от Бога?
— Несомненно. Но я бы усложнил этот вопрос. Что есть суицидальные мысли, и всегда ли это плохо? Если под суицидальными мыслями понимать вопрос «А не прекратить ли мне эту мучительную маетную, суетную, полную неудобств жизнь?» и всякий раз давать на него позитивный ответ и выбирать жизнь – то это есть признак духовного роста и духовного бодрствования. Поэтому само по себе возникновения суицидальных мыслей для меня как психолога, психиатра, психотерапевта не является признаком патологии, а скорее признаком высоких духовных задатков в человеке. А способность всякий раз отвечать «Да» на вопрос «стоит ли мне жить?» — отвечать убедительно, позитивно, творчески, является для меня вообще поводом любоваться таким человеком. Потому что не задаваться вопросом – это удел автомата; удел человека – думать и сомневаться.
Но излишняя фиксация на этом вопросе действительно вредна: силы зла и соблазна, силы Князя мира сего могут, конечно, на этом паразитировать и развиваться, приводить к навязчивому кругу сомнений, и тогда, если человеку нечего противопоставить, он оказывается духовно незащищенным, и может произойти беда. Духовно незащищенным он может оказаться просто даже не будучи информированным о том, много ли сейчас таких, как он.
По «Добротолюбию» насчитывается восемь основных страстей. Сейчас мы, зная термины психотерапии, делаем усилия осмыслить их по совпадению с основными типами личностного устройства, типами патохарактерологии. Каждая из страстей: чревоугодие, гнев, сребролюбие и т.д. — доведенная до своего конца, приводит к самодеструкции, к разрушению человека. И человек, не вооруженный хотя бы элементарными знаниями о внутренней борьбе, о внутренней духовной брани, конечно, абсолютно уязвим и легко может попасться на обманку: «исчезло солнышко – и это уже призыв к тому, чтобы и меня не было».
Мы еще не рассмотрели тот факт, что суицид является коммуникацией. Ведь суицид может быть своего рода сообщением, привлечением внимания, потому что в современном обществе культ эгоизма, культ успешности, культ состоятельности, культ крутизны: тебя надо замечать, только тогда ты молод, красив, силен, богат, успешен. И общество дальтонично относительно того, кто выпадает из ценностей успеха. И тогда до человека докричаться возможно, только обратив на себя внимание, сказав, «а надо ли мне жить?». И на это надо обратить внимание.
Первая функция суицидальных мыслей – это, конечно, SOS: «Ребята, мне плохо. Ребята, я хочу отсоединиться от вас. Вы как живущие находите в этом смысл, и вам в своей компании хорошо. А мне – плохо, потому что вы не берете меня в свою компанию, вы меня отвергаете. Мне совсем уйти или вы меня все-таки примете?»
— В каждом человеке заложен сильнейший механизм самосохранения, человек всегда стремится сберечь свою жизнь. Если этот механизм оказывается преодолен, то нет ли в этом какого- то элемента болезненности? И если находится некая внутренняя сила, позволяющая преодолеть самосохранение– не значит ли это, что внутри что-то серьезно нарушено есть внутренняя болезнь, некая червоточина, пусть даже человек и не является сумасшедшим и невменяемым?
— Давайте поясним: когда мы говорим «человек» и употребляем по отношению к нему слово «механизм», пусть даже механизм самосохранения, это является некой редукцией богоподобия человеческого существа к биологической особи. Инстинкт самосохранения заложен в биологическую особь, животную часть человека. Мы же наполовину телесные, наполовину духовные. И я скажу, что люди, как правило, телесные и менее духовные меньше подвержены суицидальной угрозе.
Суицид – это дело чисто человеческое. До сих пор среди этологов (1), среди социологов обсуждается вопрос: есть ли суицид в природе или он является прерогативой человеческого существования? И некоторые ученые утверждают, что вообще способность совершить суицид есть только у человека именно в силу того, что он не биологичен, его поведение не детерминировано стремлением сохранить себя как особь, он может принести себя в жертву своим взглядам, какими бы порочными они ни были.
Поэтому, может быть, я скажу ужасную вещь, но суицид говорит о нашей человеческой природе, и чем более человек потенциально духовно одарен, тем более он склонен и к возможности этого. Заурядности и простые люди «от земли» не помышляют об этом – они пьют пиво, они купаются, они загорают, они наслаждаются. А к суициду ведет осознание себя не животным, а человеком.
Дальше сложнее: осознание себя человеком вступает в конфликт с возрастной, страстной или патологической неготовностью к принятию на себя бремени быть человеком, ответственности быть человеком, ответственности как благодарности. Не зря еще со времен Ветхого завета первая заповедь: «возлюби Бога». У аборигена, который впервые открыл Ветхий завет, возникает вопрос «почему, за что благодарить?». И если задаться этим вопросом, на него приходит только один вариант ответа: «За то, что ты есть». Он есть – и ты есть. Вот факт своего бытия, принятый с благодарностью, является фундаментальным условием плодотворного бытия человека, благодарного бытия человека, бытия человека вообще. Быть человеком – здоровым человеком, психологически, душевно и духовно – означает иметь в себе благодарность и выражать её согласно заповедям, чтя Бога, который обусловил твое бытие. Быть здоровым – это быть благодарным только за одно – за то, что ты существуешь, дышишь, за то, что ты есть. Не за то, что ты богат, красив, умен, много денег – а просто за факт бытия. И вот когда что-то ломается в человеке и им овладевает какая-то страсть (я имею в виду страсть в святоотеческом понимании, как искажение духовно-нравственного строя всей личности), то это и приводит к самоубийству. Итак, природа суицида не биологична, а духовна, поэтому она достойна рассмотрения именно с духовных позиций.
— Можно ли утверждать, что суицид бывает«заразен»? Ведь обычно суициды, казалось бы, не вызваны явным влиянием извне. А с другой стороны, есть Интернет-сайты с описанием способов самоубийства, есть готы с кладбищенским культом…
— Такой сложный вопрос я парирую контрвопросом: наркомания заразна? Игромания заразна? Вроде бы нет, а с другой стороны – да. Ведь человек – существо по природе общественное и по природе идентифицирует себя со средой. Когда мы говорим о молодежи, становление человека осуществляется двумя стратегиями – противопоставлением себя чему-то (как правило, старшему поколению, устаревшим ценностям) и идентификация себя с чем-то, что неприемлемо для взрослого окружения. И вот он попадает в среду, которая позиционирует себя в качестве протеста как не дорожащая жизнью: «Если для вас, стариков, жизнь есть высшая ценность, то для нас она никакая не ценность». И за право принадлежать этой среде он расплачивается своей склонностью к тому, чтобы следовать идеологии данной среды. Если в данной среде суицид рассматривается с интересом, с одобрением, с сочувствием, с состраданием – то, естественно, порог сопротивления суициду будет значительно снижен. Вот влияние среды, в которую попадает человек. По сути, это уже социальный и культурный вопрос.
— Да, молодые люди подвержены влиянию среды. Но ведь молодость – еще и время планов, радости, время, когда вся жизнь впереди…
— Во второй половине XX века, то есть с тех времен, когда появилась молодежная субкультура, стал появляться культ юности. Отец Александр Шмеман в своих дневниках пишет, что время 70-х – 80х годов в современной ему Америке характеризовалось культом молодежи, что лучшим временем считалось время принципиальной незрелости, полной безответственности, житья исходя из собственных драйвов. Юность это самая золотая пора, молодежь — привилегированный класс, а те, молодость которых уже позади, должны смотреть на молодых с восхищением или стремиться как-то удержать свою молодость. Этот культ юности с девизом «Живи сейчас, а не размазывай все по жизни», провозглашенным, как мне помнится, певицей Дженис Джоплин — совершенно нездоровое, я бы даже сказал антихристианское, антитрадиционное явление последнего времени.
Во всех традиционных обществах почитается зрелость, мудрость – пусть даже юная мудрость, но мудрость как ответственность, как возможность отвечать за свои поступки, а не говорить «А вот я сделал это, потому что это Я, и все». А культ молодости связан с приверженностью к экстриму, легкости, бездумности. Обычно, это абсолютная безответственность, окрашенная драматическим пылом. Все эти «эмо» и «готы» – если довести их идеологию до конца, мы, по сути дела, придем к восхвалению суицида. Скажем, если для зрелого человека возможность контроля над эмоциями является неотъемлемой чертой, то эмо приветствуют открытость своих эмоций, у них отсутствие контроля над эмоциями, распространенное в бесконечность, приводит как раз к тому, что «если мне так плохо, то что мне делать в этом ужасном-ужасном мире? Пойду-ка я отсюда, привет-привет, друзья». Готический культ с его тематикой сам за себя говорит. Поэтому субкультура с превозношением молодого возраста является питательной средой для суицида — это еще отцом Александром Шмеманом замечено.
— Литература по психологии свидетельствует о том, что суицид редко бывает совсем спонтанным, так или иначе, человека посещают мысли о самоубийстве, и некоторые намеки о своем состоянии он сделать может. Вопрос в том, как распознать эти намеки, как их увидеть, пока не произошло страшное?
— Не надо пользоваться телескопом, очками – достаточно просто открыть глаза. Суицидент довольно четко озвучивает свое намерение хоть кому-то, хоть одной личности. Обычно если об этом говорится , то говорится довольно определенно. И тут важно понять, что это – ведь это может быть просто кокетство, просто попытка привлечь внимание – как у того мальчишки, который кричал «Волки! Волки!» просто потому, что ему стало скучно.
Поэтому тут скорее вопрос, как отличить истинный и игривый момент. Но даже игривый момент все равно плох и недопустим. Поэтому одна из задач профилактики суицидов – их деромантизация и внедрение в общественной морали мнения того, что это позорно и безобразно. Есть известная техника лечения суицида, когда описывается результат: «Да, милочка, а ты представь себе, как под тобою лужа мочи и кала растечется». Какая девчонка будет после этого вешаться? «Представь себе, как неаппетитно ты будешь выглядеть кучкой костей с волосами на тротуаре после падения с 14-го этажа! Тебя будет противно соскребать». Иногда именно намеренное возвращение человека к неэстетичности, разоблачение эстетики суицида очень хорошо действует!
— Согласно статистике, подросткам в большей части случаев самоубийство совершить не удается. Наглотавшись таблеток или порезав вены, они прибегают к врачу (либо им вызывают «скорую помощь»), и их успевают спасти. Значит, сила самосохранения пересиливает суицидальные намерения?
Кроме того, еще существует суицид исследователя, суицид от скуки. Суицид сродни игромании, когда человеку нужен азарт. И он свойственен не столько молодым, сколько инфантильным.
— Очень важный момент — осознание состояния ребенка, вообще каждого родного нам человека. Если мы поняли, что у кого-то из наших близких есть внутреннее неблагополучие, то как определить, есть ли риск суицида? Можно ли это распознать, даже если человек об этом ничего не говорит? Могут ли какие-то признаки в поведении насторожить?
— Тут придется поделиться уже профессиональным знанием. Иногда ко мне приходит пациент, которого я спрашиваю, что беспокоит, а он отвечает: «Да так себе, вроде общее настроение не то…». Начинаешь спрашивать, оказывается — все как у всех, вроде даже все благополучно. А потом он приходит снова – и опять примерно с теми же словами. Такая потребность быть услышанным, при этом не говоря ничего, является одним из показателей того, что у человека действительно серьезные, а не демонстративные суицидальные намерения. В данном случае, не стоит от него отмахиваться, говорить, что он зануда, пустобрех или склонен занимать твое время.
Запомним — несоответствие между стремлением человека что-то выразить и минимумом информации, который он готов сообщить, является серьезным поводом насторожиться.
— Если ситуация развивается дальше и имеет вид некоего шантажа: «Если ты…, то я тогда…», как отличить: это кокетство и желание пошантажировать или это настоящая беда и надо идти к врачу, к психологу? Либо можно просто сказать: «Все это глупость, не бери в голову, иди, занимайся своими делами»?
— Реально может насторожить детализация намерений, когда человек начинает подыскивать способ, а не просто говорить: «Я уйду, меня не будет». Когда он стал выбирать технологию, когда включилось уже программа поиска конкретного варианта ухода из жизни – это уже серьезный сигнал. Если человек говорит о веревке, забирается на 14 – 18 этажи зданий. Потому что редко бывает, чтобы такие действия совершались просто так. Когда есть такие предварительные сигналы, то необходимо немедленно принимать меры.
— А если такого еще не произошло? Вот реальная история: старшеклассник шантажировал мать, требовал одно, другое, и говорил, что иначе повесится. Выпросил компьютер. Когда потребовал подключить компьютер к интернету, мать отказалась, сказав что не в состоянии этого сделать сама и предложила решить этот вопрос с отчимом. Когда она через 15 минут вышла из ванной, то увидела, что ребенок повесился в дверном проеме своей комнаты. Какая здесь была сделана ошибка? Или это совершенно непредсказуемо?
— Тут дело совершенно не в ребенке, здесь речь идет о диагнозе для всей семьи. В большинстве здоровых семей такое произойти вообще не может. Видимо, мать в своих отношениях с ушедшим отцом или с отчимом дала понять, что существуют такие способы достижения своей цели, как насилие и шантаж. Потому что ребенок обычно сам до этого не додумывается, а если он додумывается на ранних стадиях (3–4 года), то скорее пробует сначала ударить маму, ущипнуть, и только потом начнет соображать, что ей будет еще больнее, если он что-то сделает с собой. И если все это принималось, если в семью вошла возможность достижения целей путем насилия — физического, эмоционального или угрозы насилия — тогда уже запустилась программа, что это разрешено, это работает, это допустимо…
— Очень частое явление, когда молодому человеку, только вступающему в жизнь, ничего не интересно, у него постоянное депрессивное состояние, которое может сопровождаться эпатажем, а может быть просто унылым прозябанием, приводящим к пьянству, наркотикам и, может быть, суициду. Что делать родным? Стараться показать, что можно быть благодарным, что можно радоваться?
— Если человек тебе действительно небезразличен: ты его родитель, или ты его брат, или ты с ним в одном приходе, то прежде всего следует начинать с того, чтобы идентифицироваться с ним, не «приподнимать» для начала его до себя, а побыть вместе с ним. Христос, прежде чем воскреснуть, спустился во ад. И для того, чтобы помочь кому-то реально, нужно спуститься в его страдания, и только оттуда начинать восхождение. Поэтому, для начала, человек, который хочет помочь такому депрессивному, унылому, угрюмому, не интересующемуся ничем человеку, должен разделить с ним его угрюмость, причем реально – побыть с ним, поскучать с ним…
Если ты реально хочешь помочь человеку, ты побудь вместе с ним в его персональном аду и почувствуй, что он там видит, и тогда вместе с ним поищи какие-то просветы, что могло бы тебя и его заинтересовать. Пусть это будет для начала что-то простое, не являющееся высокой духовной ценностью, но с этим уже дальше можно работать, человек перестает быть глухим.
— Вопрос-то в том, что подросток или молодой человек с одной стороны, хочет что-то сказать, а с другой – очень часто отгораживается от людей, не идет на контакт, который бы позволил кому-то оказаться с ними рядом…Он окружает себя некой сферой, держит расстояние.
— Конечно. Это беда, беда взрослых, это беда нас, родителей, что порой своими назиданиями мы уже воспитали аллергию на себя, что в нас они видят только «регуляторов» жизни, только «предписывателей», «указателей» и «рекомендателей» – и это в лучшем случае, а в худшем – просто безразличных чужих людей. Никогда не вредит с человеком посидеть сорок минут в одиночестве вместо того, чтобы сходить в кино. Побыть вдвоем в тишине и помолчать оказывается жутко сложно! Ни у кого из нас не находится времени побыть со своим ребенком, когда он ничего не делает. Мы стараемся его быстро чем-то занять и говорим: «Ну-ка сделай это, я в твои годы был вот таким, а ты вот, посмотри, какой» — то есть, мы начинаем предлагать некие заменители внутренней работы, которые для него неубедительны. Потому что учить и выводить из таких состояний, по сути, имеет право тот, кто их сам испытал и нашел выход. Если родители этого делать не умеют – это беда родителей.
Если же родители уже испортили отношения до той степени, что они не являются для ребенка дорогими, милыми, не дают базовой теплоты, фундаментального неравнодушия – тогда этим приходится заниматься друзьям. Дай Бог, чтобы они оказались настоящими друзьями, а не стали бы взаимно обмениваться отрицательными впечатлениями: «Тебе плохо? О, а мне еще хуже! (и в ответ еще больше эпатажа и драматизма)». И между друзьями начинается игра – кто кого переплюнет в гадливом отношении к жизни.
— Передо мной текст, написанной 18-летней девушкой из культурной семьи в своем Интернет-дневнике. Начиная со слов о хорошей летней погоде, девушка перечисляет массу собственных проблем от «я могу встать и упасть в обморок» и «я кричу по ночам» до «у меня чудовищные проблемы с общением вне сети» и «я никого не люблю», причем сдабривая все это изрядным числом нецензурных слов. Впечатление чудовищное. Можно ли сказать, что делать, как предотвратить сползание человека в группу риска?
— Да, по такому тексту мы можем кое-что сказать об этом человеке. Прежде всего, он находится в ситуации страдания, которая является для него неразрешимой; при этом он намеренно растравляет свои раны, усугубляет свои страдания, привнося в жизнь постоянное переживание контраста: «вот лето, чудесно, замечательно, а у меня всё плохо». Причем человек принципиально не ищет выхода. Здесь нет и намека: «а может быть, мне что-то сделать?», «А может быть, мне что-то изменить?» То есть, нет никакого конструктива, кроме одного: озвучивания всего этого. Такая позиция свидетельствует о том, что человека не слышат, что ему одиноко, что он ищет помощи.
И поэтому для начала человека надо услышать, надо установить контакт с ним в его поле: дать ему понять, что его message достиг цели. Поэтому, приди ко мне этот человек на личный прием с таким же набором жалоб и с такой же лексикой, я бы сказал: «Понятно, чего ты не хочешь, девочка. Я не понял, что ты хочешь?»
И если убрать её с пути «как все плохо» на линию «чего я могу хотеть?», «куда идти?» и помочь избавиться от физических проблем с бессонницей, то все окажется не так уж плохо.
Далее, надо постараться дать понять, что хотя в жизни очень много гадости, но в жизни есть и место радости, есть условие, при котором ты скажешь «спасибо» жизни, судьбе, промыслу, Богу, родителям – одним словом, благодарность тому, что ты есть, что ты родилась. Надо сделать так, чтобы она прониклась тем, что для чего-то нужно и это лето, и она, и институт, и здоровье…
И с другой стороны – человеку надо помочь хоть что-то захотеть. То есть от «Пошли вы все на фиг, мне плохо!» перейти к «А что сделать, чтобы было хорошо?». И тогда уже можно начинать выправлять ценности человека, думать, к чему можно стремиться.
Множество проблем растворится само собой, когда человек будет что-то делать, как мы говорили, не от чего-то, а для чего-то. И вот тогда мы поможем этой девчонке и вытащим ее.
— К сожалению, сейчас очень типична ситуация, когда родители и подросшие дети начинают жить в разных мирах, соприкасаются лишь за столом, в каких-то домашних делах и не более. В остальном же, ребенок живет совершенно своей жизнью. Каковы здесь самые типичные ошибки, совершаемые родителями?
— Тут абсолютно четко работает евангельская истина: смерть вообще и суицид в частности побеждается только одним – любовью, именно родительской любовью. И беда в том, что нас не учат или мы сами не знаем, не прислушиваемся к тому, как правильно любить детей. Потому что любить можно совершенно по-разному.
Любить можно удушающе и капризно: у меня есть сорокалетние пациентки, которые каждый час должны отзваниваться маме, где они находятся, потому что мама чуть что угрожает: «Дочка, я так волнуюсь, что у меня разорвется сердце, если ты мне не позвонишь и не будешь дома ровно через 43 минуты после того, как закончится твой рабочий день». Это злоупотребление, это насилие, это гадкий двойник подлинной родительской любви.
Другое искажение – замена сопричастности баловством, т.е. «возьми все, что хочешь, а только душевно от нас отстань. Дай нам пожить для себя, мы живем хорошо, а ты делай вид, что ты счастлив. Что тебе нужно для этого? Приставку игровую? Ладно, подожди, к Новому году купим, учись пока хорошо». И вместо любви получается торговля и полная духовная глухота.
Итак, самое плохое, что мы можем сделать – это начать предписывать и указывать либо откупаться, будучи на деле разделенными и равнодушными.
По сути дела, все мы должны учиться любви, потому что любящий не совершает самоубийства и не умирает. И не надо напоминать про Ромео и Джульетту.
— Мы рассмотрели разные этапы духовной брани, приводящей к самоубийству. Что делать, если мы уже знаем, что родной нам человек замыслил самоубийство, что он сейчас где-то находится один и в любой момент может покончить с собой, но мы сможем с ним связаться, скажем, по телефону. Что мы ему скажем?
— Если бы близкий мне человек по каким-то причинам – из-за болезни или из-за отчаяния – находился в таком состоянии, я бы удержал его словами «Я хочу быть с тобой. Подожди меня». Здесь требуется снять первичный порыв, нужно выиграть время, для того, чтобы человек пришел в себя. И второе – я уверен, что человек, который может опереться на чью-то любовь, который действительно знает сладость любви — такой, какая она есть — любви как принятия, как неравнодушия, как знания, что кому-то будет очень больно, если он уйдет из жизни — он не переступит через любовь, не уйдет.
На одном Интернет-форуме была история, когда суицид начался буквально в прямом эфире. Каждый говорил свое: «Где ты?» или «Не делай этого!» или даже «А слабо ли тебе сделать это?», но никто не сказал «Мы вместе», никто не попытался солидаризоваться с ним и не сказал «Я тебя люблю». И человек никому не поверил и ушел.
Любое наше психологическое намерение должно быть сформулировано позитивно. Вместо «Не делай этого» надо было говорить «Сделай что-то другое», нацелить человека на действие – иди, спроси, или иди, накорми бабушку, иди, что-то другое сделай, что действительно нужно. Потом вернешься, если тебе это так надо. А мы говорим: «Ой, постой, остановись, только не это, только не делай…» И это «не» работает хуже, чем если бы мы нашли любую, пусть даже самую странную, альтернативу.
— В любом случае задача близких – вывести человека из этого состояния отчаяния в состояние действия?
— Да, но только не в виде указаний: «Учись! Зарабатывай деньги! Делай карьеру! Добивайся успеха!», а виде сопричастности. Любая сопричастность человеку имеет в основе любовь. Для себя понятие любви я формулирую очень просто – это радость за бытие другого человека. Если ты счастлив, что этот человек есть на свете – значит, ты его любишь, и нужно для начала порадоваться тому, что этот человек есть и передать ему эту радость.