Воспоминания о счастливых днях лета 1985 года, проведенного в глухой деревушке Ярославской области, проявляются в памяти яркими образами.
Это было лето, когда Господь в таинстве венчания соединил две прекрасные души – художницу Аллу и инженера Михаила Шполянского.
Этой супружеской паре предстояло прожить большую счастливую жизнь, воспитать троих своих и одиннадцать… тоже своих детей в детском доме семейного типа, который они организовали в своем доме в селе Старая Богдановка под Николаевым. Тогда Алла и Михаил совсем недавно пришли в Церковь, но Михаилу суждено было принять священнический сан, а потом вести к Богу, укреплять на этом тяжелейшем пути тысяч душ – молитвой, проповедями, письмами, книгами.
29 апреля этого года отец Михаил отошел ко Господу.
Но ведь любовь не умирает! Батюшка жив в Боге, жив в его книжках, жив в сердцах, мыслях, молитвах, воспоминаниях знавших и любивших его…
О счастливых днях лета 1985 года, о своих первых шагах в Церкви, о венчании будущего отца Михаила и матушки Аллы вспоминают директор воскресной школы и староста храма Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках Мария Разгон и врач-физиотерапевт, матушка Мария Уминская.
И, кажется, пахнет июльским зноем и многоцветием…
Василек и ромашка
Матушка Мария Уминская:
– Это был 1985 год. Мне тогда было шестнадцать лет. Тогда это был мой первый опыт общения с церковной средой. Тогда я только-только стала ходить на службы, исповедоваться, причащаться. Летом я поехала отдыхать в Село Троицкое Ярославской области, под Угличем. Мы жили неподалеку от храма, где тогда служил отец Олег Клемышев (сейчас – настоятель храма Успения Пресвятой Богородицы в Печатниках. – Прим ред.).
Вдруг приезжает семья – Миша и Алла Шполянские. Они собирались повенчаться. И так оказалось, что у отца Олега в храме не было венцов. И тогда отец Олег, подняв, видимо, какие-то исторические материалы, вдруг говорит: «А ведь можно сплести венки из цветов, как в старину». А это был июль – цвели ромашки и васильки.
Мне поручили ответственную работу: я сплела для Аллы венок из ромашек, для Миши – из васильков. Отец Олег укрепил в них иконки Богородицы и Спасителя. Их венчание состоялось в этих венцах. Потом Миша и Алла забрали эти венцы с собой – они были им подарены на память.
А еще до венчания, пока они жили с нами и готовились к таинству, однажды я нашла у отца Олега во дворе большой гриб. А Миша, наверное, был грибник, он сказал: «Ух ты! Как здорово – грибы пошли!». И мы с ним собрались и пошли в лес с корзинами большими. И так случилось, что мы заблудились на обратной дороге.
Бродили мы очень долго и все время выходили не туда, куда нужно, выходили в какие-то незнакомые деревни. Домой вернулись мы поздно к вечеру, и нас здорово отругали, потому что все очень волновались. Я еще была девчонка, Маша Разгон за меня отвечала. Мы были очень уставшие, а еще промокли, потому что шел дождь. Основная задача была сделать все, чтобы мы не заболели, поэтому нас стали поить, кормить, растирать.
Уже было не до грибов, их замочили в воде, но на следующий день они все скисли… Но с Мишей в лесу было очень здорово — весело, радостно, легко, потому что он мне все время что-то рассказывал. Я, конечно, уже не помню подробностей нашей беседы. Но с этим летом и со встречей с этой семьей связаны самые приятные воспоминания. Я искренне чувствую себя счастливой от того, что соприкоснулась с жизнью такого человека.
Само венчание помню плохо. Я, видимо, вся была сосредоточена на венцах – надо было правильно сплести, чтобы хорошо сидели. Отец Олег на меня возложил такую ответственность – это я помню.
Еще меня тогда поразила Аллина красота – она мне показалась такой красавицей! И, конечно, их отношения с Мишей: я чувствовала, что они очень берегут друг друга, невероятно бережно друг к другу относятся. Для меня, шестнадцатилетней девушки, был очень важен этот опыт наблюдения за другой семьей…
Фотография
Мария Разгон:
– Не помню уже – до или после венчания Михаила и Аллы – была сделана замечательная фотография. В центре – отец Олег, справа и слева от него Шполянские – Миша с сыном Ильей на руках и Алла, рядом с Аллой – матушка Елена, жена отца Олега. На траве в центре сижу я в косынке, рядом – моя подружка одноклассница Таня, Маша Уминская, справа от меня – дети отца Олега. Среди них нет дочки, Полины.
Полина тогда была сорванец-парень, всегда по деревьям лазала, и обычно, когда спрашивали, где Полина, ответ был одинаковый: «Полина на дереве». А поодаль — Эсфирь Владимировна – наша с Леней преподавательница из училища медицинского. А снимал Леня, мой муж, поэтому его нет на этой фотографии.
Троицкое
Отец Олег рукоположился всего за два года до этого момента. Поскольку он был математик с университетским образованием, в Москве ему ничего не светило, и отец Таврион благословил его поехать к владыке Иоанну Ярославскому, который был из старых владык. И он его рукоположил и дал место в селе Троицком под Угличем.
Селом оно было когда-то, а в то время было вовсе не очень густонаселенным местом – немного дачников, немного старушек, как обычно. Но храм был потрясающий, единственный в округе, который не закрывался никогда. Как-то удалось все это сохранить, и старушки местные церкви своей очень послужили.
До войны, священника, который тут служил, арестовали, посадили, а храм хотели закрыть. В деревне жил один мужчина, инвалид, он мог ходить только на костылях. Он был человек верующий и принял решение просить о рукоположении. После этого решения его родственники выгнали его из дома. Была зима.
Бабульки его посадили на саночки, повезли в Ярославль к владыке и сказали: «Это наш кандидат», – и его рукоположили. Так же и обратно на саночках его привезли. Он поселился в соседней деревне, и так, на каждую службу, бабушки привозили его в храм на саночках или на телеге. Во время службы он мог стоять с трудом, но так церковь была спасена от закрытия.
Этот Троицкий храм был замечательный, в нем хранилось много потрясающих икон. Поскольку вокруг закрывались храмы и даже монастыри, в эту церковь свозились и иконы, и утварь. Там, например, была икона из Толгского монастыря, удивительная икона Божией Матери в человеческий рост, даже выше – «Неугасимая свеча».
При храме когда-то жила монахиня – Стеша, Степанида, так она эту икону на спине тащила, когда монастырь закрыли. Мы ее уже не застали, она умерла уже, а по рассказам была она маленькая согбенная старушка горбатенькая, так вот в такой немощи она на себе притащила икону, которая, наверное, весила много килограммов.
В общем, бабушки собирали, спасали все, что можно. Помню, в храме была Плащаница какой-то необыкновенной красоты. А еще там было много старинных вышитых, может быть даже с драгоценностями, облачений – просто потрясающих. Их было несколько – на все праздники, на все случаи жизни. И вот: икон много, утвари тоже, а прихожан — никого.
Приход
Мы с мужем Леней тогда учились в медицинском училище. Там у нас была преподавательница Эсфирь, которая потом тоже обратилась и крестилась у отца Олега, а еще у нас преподавала мама Маши Уминской, с которой мы скоро познакомились. Это было в том же, 1985 году – мы с Маней вычислили. Мы с Леней поженились в 84-м, а венчались мы у отца Дмитрия Смирнова.
Отца Олега Клемышева мы не знали тогда еще. Мой папа был с ним знаком через храм Илии Обыденного. Лето 85-го было первым летом нашей семейной жизни, и мы стали думать, куда бы нам поехать отдохнуть. И вот папа говорит: «В деревне Троицкое есть хороший священник из Москвы».
Вообще, мой папа был очень общительный человек, и у него была знакомая старушка, у которой был дом в той деревне. Она ему дала ключи и сказала, чтобы мы приехали и пожили у нее. Промысел Божий заключался в том, что дом этой старушки находился прямо рядом со священническим домом.
Мы собрались и поехали. Но мы приехали сразу не одни: Ирина Григорьевна попросила Машу взять, потом поехала подружка моя Таня. Нам с Таней было по 24, Маша была помладше. Она воцерковилась только-только. В Москве мы ходили в храм Илии Обыденного. Мы познакомились с ее мамой, Ириной Григорьевной, подружились и как-то близко сошлись, и когда она узнала, что мы верующие, она попросила взять с собой на лето свою дочку, которой было тогда 14. С тех пор мы с Машей всю жизнь вместе.
А то лето она провела с нами в Троицком. И наша преподавательница Эсфирь Владимировна тоже приехала туда с мужем – она еще была не крещена, только присматривалась, приглядывалась. Этим же летом туда приехал и отец Сергий Романов с группой своих прихожан, среди которых был будущий отец Алексий.
Деревенские будни
Начали мы с того, что устроили субботник, потому что, когда мы пришли в этот дом, то поняли, что жить в нем нельзя – он стоял закрытый несколько лет. Там было огромное количество мышей. Это была прекрасная бревенчатая изба, но по деревенской привычке – чтобы красиво было – ее обклеили обоями, так вот мыши заполонили все пространство между стенами и обоями.
Это был тихий ужас! И отец Олег сказал: «Ребята, поживите пока у меня, и будем приводить дом в порядок». Мы жили в соседнем священническом домике и ходили на субботник.
Наверное, неделю все это драили, оттирали, очищали, и отец Олег с нами. В результате получилось все замечательно: светлое дерево, янтарного прозрачного цвета бревна, занавесочки пошили какие-то, мебель там была деревянная. Все было замечательно. Большой светлый дом. А в доме отца Олега жила матушка с детишками, их тогда было трое. И мы зажили дружно и прекрасно.
Все учились тогда читать по-церковнославянски и петь на клиросе, потому что кроме нас в храме этого делать было некому. Была там еще знаменитая инокиня Елена из соседнего села, которая приходила помогать, матушка очень строгих правил, суровая, на молодежь смотрела с осуждением, естественно, но службы знала прекрасно.
Помимо этого, у нее был удивительный дар – всегда попадать мимо нот. Петь с ней было чрезвычайно трудно, практически невозможно. Но зато, когда ее не было, у нас даже более-менее получалось.
Миша и Алла
И вот однажды приехали Миша с Аллой Шполянские с детишками. До этого они были в Псково-Печорском монастыре, где им посоветовали обратиться к отцу Олегу, потому что Миша тогда на какой-то серьезной светской работе трудился, и венчаться в своей местности было опасно.
Прожили какое-то длительное время, сначала готовились к венчанию, и после венчания еще пожили. И мы как-то очень все подружились, естественно, и замечательно общались.
Отец Михаил будущий был с очень глубоким чувством юмора – он все время хохмил, был очень веселым, остроумным. Он был очень позитивный человек, замечательный. А Алла казалась более «внутренней»: тихая, рассудительная, скромная. Они казались очень гармоничной парой – друг друга дополняли. И детишки были замечательные. Мы всегда с их детьми возились, гуляли.
Пришло время, стали готовиться к венчанию. А Леня мой тогда начинал алтарничать. Скоро выяснилось, что несмотря на то, что в храм утварь всякую свозили, а венцов-то и нет.
Может, в свое время сочли, что это никому не будет нужно – кто будет венчаться? Так или иначе венцов не оказалось. И тогда отец Олег стал думать. Он ко всему подходил с математической точки зрения – выстраивал схему логическую.
Что-то он почитал и где-то посмотрел, и выяснилось, что в древности плели венки из цветов. И это всем очень понравилось, и Алле особенно, поскольку она – художница. Выглядело и романтически, и красиво, и по канонам, – во всех смыслах было замечательно.
Тайно образующе
Что я помню про венчание? Мы, видимо, старались что-то изображать на клиросе, насколько могли.
Между прочим, в тот день на венчании Леня первый раз читал Апостола, отец Олег ему показывал, чего и как надо делать.
Я говорила с отцом Олегом, он не так, чтобы много чего помнит, но рассказал такую историю: в те времена была в храме староста, Екатерина Васильевна, жила она в другой деревне. Ключ от храма хранился у нее, а не у священника, естественно. Она приходила, она открывала храм, и только тогда священник мог зайти, чтобы совершить службу. Она была милая старушка, но, наверное, выполняла и функции контроля.
Так вот, отец Олег вспоминал, что каким-то образом ему удалось ключ у Екатерины Васильевны выпросить. Чего уж он там ей объяснял, он не помнит, но никто так и не узнал, что будет венчание. Я его спросила: «А как-то это венчание зарегистрировали?» – потому что в московских храмах были две книги «беловая» и «черновая», куда записывали о совершении таинств, которые надо было как-то сокрыть от посторонних.
Но отец Олег сказал, что об этом венчании никуда не записали. Старосту удалось продержать в неведении, под каким-то предлогом этот ключ получить. Когда мы там были, никого в храме не было, может быть, даже его закрыли. Наверное, во время венчания даже дверь закрыли.
И еще был один момент. Напротив дома отца Олега жила Александра, которая «к храму» была приставлена, ведь Екатерина Васильевна далеко, а она – прямо напротив. И отец Олег знал об этом. Но для венчания он выбрал момент, когда эта Александра куда-то уехала. И, по словам отца Олега, удивительно, что никто об этом не узнал, никто не донес.
Потом Миша с Аллой уехали. А мы остались до конца лета – что-то по храму делали, помогали. Отец Олег и отец Сергий Романов проводили в храме электричество – они были главные электрики, а остальные – на подхвате, как разнорабочие.
Столько всяких впечатлений сохранилось от той поездки! Общение, воцерковление, когда ты не просто ходишь в храм, а во всем участвуешь. Конечно, было замечательно. С тех пор мы и идем по жизни с отцом Олегом. И с Машей? И с отцом Алексием Уминскими дружим.
Но лето, лето 1985 года – одно из самых счастливых воспоминаний в жизни!..
ВЕНЧАНИЕ
Удивительным образом Господь соединяет, сводит, знакомит очень разных людей, словно сложный, причудливый пазл, собирая картину бытия. Но каждый смотрит на происходящее своими глазами, из глубин своего опыта и душевной уникальности.
О встрече с семьей отца Олега Клемышева, о событиях лета 85 года, о венчании в своей книге «МОЙ АНАБАСИС 3» вспоминает священник Михаил Шполянский.
***
В поезде из Печор нас ждало «малоприятное» соседство: все та же дамочка, до того мешавшая нам насладиться духовным общением с батюшкой. Заглянув к нам в купе, она неожиданно обрадовалась, и, видя свободное место, быстренько к нам перебралась.
Женщина много смеялась и разговаривала, а, выспросив нас о целях поездки, неожиданно заявила: «Так оказывается, вас отец Сергий Пр-ов послал, здорово! Замечательно, что мы познакомились! А я, когда по монастырю ходила, все роптала — что это за парочка, которая везде раньше меня успевает оказаться, не дает нормально с батюшкой пообщаться! А вы, оказывается, от отца Сергия, так это ведь совсем другое дело!» – мы кисло улыбались…
Однако, вскоре неиссякаемая веселость и доброжелательность соседки растопили наше недоверие, а когда мы узнали, что она — самая что ни на есть настоящая матушка, то совсем растаяли, и пришли в восхищенное состояние души.
Выяснилось, что наша соседка – матушка Елена Клемышева, супруга отца Олега Клемышева, близкие друзья наших крестных, и духовное чадо о. Тавриона. Ездила она в Печоры посоветоваться со своим духовным наставником о насущных жизненных вопросах, и через несколько дней собиралась возвращаться из Москвы в тот «медвежий угол», где получил приход о. Олег.
Как оказалось, о. Олег – батюшка для советских времен уникальный: москвич, кандидат физико-математических наук, некоторое время преподававший высшую математику в университете Алжира на французском языке. После своего воцерковления (которое, как и в нашем с Аллой случае, произошло не без участия о. Сергия Пр-ва), он некоторое время пономарил в московских храмах, и, в конце концов, получил от духовника благословение на рукоположение.
Однако благословение благословением, а такого отчаянно смелого архиерея, который в те времена решился бы пред очами уполномоченных по делам религии рукоположить столь образованного гражданина в иерейский сан, не находилось. Пока не пересеклись пути Клемышевых с владыкой Платоном, архиепископом Ярославским.
Назначенный на Ярославскую кафедру архиерей до этого немало лет прожил в Аргентине, будучи главой приходов РПЦ в Латинской Америке, где и заразился опасным вольнодумством. По прибытии в Союз «остаточные деформации» как результат «нездорового влияния Запада» продолжали иметь место, благодаря чему Олег Клемышев и стал священником Ярославской епархии РПЦ. Правда, священником глубоко законспирированным в глухих угличских лесах.
Село Троицкое Угличского района когда-то состояло из сотен дворов крепких крестьянских хозяйств, но в результате революций и гражданских войн, чисток и коллективизаций, оскудело. Процесс завершил большой пожар — село почти вымерло. К описанному времени в заброшенном лесном поселении жило несколько десятков человек, работавших на близрасположенном карьере.
Однако среди всего этого убожества высился великолепный пятипрестольный храм дореволюционной постройки. Причем чуть ли не с дореволюционных времен сохранилось убранство церкви и инвентарь: облачения, книги, утварь. Впечатление было такое, словно храм несколько десятилетий назад закрыли, и с тех пор туда никто не заходил.
Даже электричество подведено не было: в центре храма, под высоким куполом висело огромное свечное паникадило; такие же, рассчитанные под свечи паникадила, только поменьше размером, висели и над боковыми приделами (центральный алтарь с двумя приделами, и затем еще два придела в «зимней» части трапезы).
Возможно, так оно и было; во всяком случае, храм десятилетиями числился действующим, но с послевоенного времени в нем не служил ни один священник. И неудивительно – глухомань. На карте природных ресурсов Ярославской области точно на месте расположения храма были изображены сплошные леса с медведем в центре…
Вот в такой дальний приход и назначили о. Олега – подальше от исполкомовских глаз. Но, как это и бывает в подобных случаях, батюшка не потерялся там в одиночестве. В Троицком они с семьей купили большой старый сруб, рядом, со временем, такой же дом приобрели друзья из Москвы. Образовалось что-то вроде маленькой общины – тем более свободной и душевной, чем глубже запрятанной от присмотра начальства.
Вот в храм к своему батюшке Олегу и пригласила нас матушка Елена, когда узнала, что мы собираемся венчаться. Для нас это было решением проблемы: ведь денег на оформление венчания должным образом у нас не было, а тут матушка сказала, что батюшка повенчает нас бесплатно (проезд на транспорте в советские времена был исключительно дешев, и в расчет его можно было не брать).
Приехав в Москву, мы рассказали о том о. Сергию, и он полностью одобрил идею. На следующий день мы, пользуясь инструкциями матушки Елены, всей семьей (с Сашей и Илюшей) отправились в Троицкое.
Дорога оказалось непростой. Сперва, от Савеловского вокзала Москвы, мы довольно долго ехали поездом до Углича, а там, прождав несколько часов, пересели на автобус, которым уже и добрались до села Троицкое. При этом выяснилось, что назад, в Москву, добираться будет еще сложнее: автобус до Углича идет так, что с него на московский поезд никак не попадешь; ночевать придется в Угличе. Но – будет день, будет пища. Пока все наши мысли были поглощены предстоящим венчанием.
На шоссе в нескольких километрах от Троицкого нас встретил о. Олег (в само село автобус не заходил). Батюшка оказался, несмотря на свою яркую биографию, человеком предельно тихим, скромным. В некотором смысле он был противоположностью о. Сергию – тот громогласно-шумный, веселый, и, при немалых габаритах, весьма подвижный. В крестном чувствовалась преизбыточная сила духа, щедро раздаваемая окружающим.
О. Олег же мне запомнился более как «… веяние тихого ветра, [и там Господь]». (Конечно, это очень субъективные впечатления). Матушка каким-то образом с о. Олегом связалась, и предупредила о нашем приезде, но без подробностей; видно, что батюшка пребывал в некотором недоумении относительно нежданных гостей.
Недоумение о. Олега еще усилилось, когда выяснилось, что мы приехали венчаться – оказывается, недавно рукоположенный священник сам еще никого не венчал, да и необходимого инвентаря (венцов) среди церковной утвари не числилось.
Но все эти трудности оказались преодолимы. У нас в запасе было несколько свободных дней, у батюшки были помощницы – дочка Полина и старшая, имени которой не помню (а еще – маленькая, возраста Илюши, Лиза); на второй день ждали и приезда матушки. Были требники, необходимые пособия, и семейство батюшки принялось изучать «первоисточники».
Нас Клемышевы разместили с возможным для села комфортом в одной из комнат своего большого ветхого дома-сруба, «пятистенки», кормили вкусной деревенской едой, приготовленной зачастую самим батюшкой в русской печи (и сейчас помню гречневую кашу, томленную на молоке), отнеслись к нам с удивительным терпением и заботой. Я же вел себя, прямо скажем, по-хамски.
***
Да, приходится признаться, что в Троицком я проявил себя совершеннейшей свиньей. Причин тому было несколько – с одной стороны, венчание для нашей семьи оказалось столь важным событием, что на пути к нему прорастало множество препятствий и искушений. С другой стороны – неофитсткий ригоризм и максимализм (в котором тогда пребывала наша семья), при полном отсутствии опыта и элементарных знаний, представлял собой крайне тяжелое для окружающих состояние и души, и сознания.
Как я уже писал, по какому-то неизъяснимому искушению (впрочем, бесовские прилоги всегда неизъяснимы) я чувствовал внутреннее сопротивление венчанию, причем настолько сильное, что оно переходило в сопротивление всему церковному. Именно в момент, предшествующий венчанию, я, будучи уже в храме, пробормотал нечто юродское (в плохом смысле слова), которое можно было расценить как богохульство. Кажется, более такого в жизни со мной не случалось.
Нужно сказать, что буквально в момент венчания все это наваждение словно рукой сняло; думаю, именно тогда проблемы наших семейных отношений достигли своего пика. Последующая же жизнь видится мне как возрастание в мире. Посему я, будучи безоговорочно согласен с мнением архим. Иоанна (Крестьянкина) о том, что венчанием нельзя пытаться скрепить распадающуюся семью, в то же время не могу принять взгляд на венчание как на нечто церковно-декоративное, имеющее содержание благословения, но не облагодатствования.
Живое действие благодати Божьей в венчании я видел и на примере своей жизни, и во многих других житейских случаях.
Состояние моего внутреннего раздражения выплескивалось и на гостеприимных хозяев. Я во всем перечил батюшке, препирался, и даже поучал. Так меня, как воинствующего неофита, возмутило высказанное о. Олегом мнение, что отсутствие головного убора на женщине, и даже брюки, не могут быть препятствием для её посещения храма. По этому поводу я спорил весьма ожесточенно, пафосно, причем так и остался при своем мнении.
Еще помню мелкий, но характерный эпизод. Во время общего обеда, когда я потянулся за баночкой с острыми специями, батюшка предупредил, что суп уже хорошо поперчен. Из одного только упрямства я заявил — мне этого недостаточно, еще поперчу. Отец Олег улыбнулся и сказал, что тог- да вряд ли мне удастся доесть суп, и тот придется вылить. Тем не менее, я поперчил, и весьма щедро. «Вершки» хлебались еще бодро, а когда добрался до густо сдобренных специями последних ложек со дна тарелки, то пришлось крепко попотеть.
Но и тут я не извинился и не признался в самонадеянности, а впихнул в себя последние глотки огненной жидкости, молча встал, красный и сердитый, и ушел из-за стола…
На месте о. Олега я бы такого типа просто выставил из дома. Но он все переносил кротко и терпеливо. И это — на фоне того, что венчание для него вообще было проблемой. Причем не только в богослужебном плане.
У о. Олега, как у «враждебного советской власти элемента», сложились непростые, напряженные отношения с дамой, представляющей в Троицком местную власть (кажется, она была председателем сельсовета). В обязанности дамы вменялось строго следить за неблагонадежным попом и не допускать нарушения социалистической законности.
К таким нарушениям относилось и совершение священником треб без регистрации и должно оформленной оплаты. Нам же платить, как я уже писал, было нечем. Я уповал на «щедрый дар» — кусок парчи непонятного назначения. Однако парчу в квитанцию не впишешь. К слову, и сама парча оказалась не столь уж драгоценным подарком: как я уже писал, в Свято-Троицком храме хранилось большое количество дореволюционной утвари и облачений, среди которых были и намного более великолепные ткани. Отец Олег, как ранее и отец Сергий, осмотрел подарок с некоторым недоумением, конечно же, взял (не обижать же нас – мы по-прежнему считали, что приносим великое пожертвование храму), и положил его на какой-то из аналоев. Возможно, там эта ткань пребывает и до сих пор.
Тем не менее, проблему с советской дамой это не решало. Более того, странной планидой невезения, мы сами эти отношения еще и усугубили. Восьмилетний Саша, катаясь по селу на хозяйском велосипеде, окатил водой из лужи проходившую мимо начальницу. Та сделала ему замечание, на что Саша ответил ей какой-то грубостью и укатил. Отцу Олегу потом пришлось идти домой к председательше, объясняться перед ней и извиняться.
В общем, решили венчать за закрытыми дверьми, никому об этом в селе (даже старосте церкви) не рассказывая. Назначили дату – среду, 24 июля, день памяти святой равноапостольной княгини Ольги. Проблему с венцами решили замечательным образом: девочки, которые жили у матушки Елены, нарвали полевых цветов и сплели два венца: белый, из ромашек и клевера – Алле, и голубой, из васильков – мне. Пели на венчании матушка, дети и кто-то из друзей-прихожан о. Олега, приехавших в эти дни из Москвы.
Во время венчания произошел презабавнейший эпизод. Когда батюшка под пение «Исайя, ликуй!» обводил нас с Аллой вокруг аналоя, мы услышали за спиной смех. Повернувшись, увидели, что пятилетние Илюша и Лиза прошли вперед и, с умилительно-серьезным выражением лиц, взялись за руки и стали на постеленный по традиции венчания на полу рушник – туда, где только что стояли молодожены.
После венчания все вокруг изменилось – словно мир приобрел другие, светлые и радостные цвета. Тягостные искушения, словно дурной воздух из проколотого бурдюка, вышли и исчезли. Слава Богу!
На следующий день мы уезжали в Москву. Однако чудесные события, связанные с венчанием, пока не закончились.
***
В средине 90-х я нашел отца Олега в Москве (к тому времени он был уже переведен служить в столицу), и извинился перед ним. Как оказалось, ничего особенного в нашем поведении о. Олегу не запомнилась – обычные неофитские крайности.
Но, тем не менее, мне и сегодня стыдно за свое поведение, и я все так же в мыслях говорю: «Извини, дорогой батюшка, прости мое свинство и хамство. Спасибо тебе огромное за то, что, несмотря на невозможность ситуации, ты тогда повенчал нас пред Господом, и тем, спас нашу семью от больших искушений. Спасибо за терпение, понимание, милосердие. Мы всегда вспоминаем вашу семью с глубочайшей благодарностью…»
