Очень образованный дом
В шестом подъезде аккуратной шестнадцатиэтажки в Беляево – обычном спальном районе Москвы – неспокойно. В каморке у консьержки Ирины трое: она сама, молчаливая, с грустным сонным лицом, как будто скучающий полицейский и бойкая Елена Алексеевна.
– Я не могу отдать вам оригиналы подписей. Давайте-ка лучше сфотографируйте. Вот у меня один, два, три – пять листов, – говорит она полицейскому. – И поехать не могу с вами. У меня сегодня встреча с директором «Жилищника». Вы попробуйте договориться на такую встречу! Директор ждать меня, что ли, будет? А у нас отопление, надо решать. Так, Ира! убери отсюда кружку, ты видишь, он фотографирует.
– Да куда?! – недоумевает Ирина.
– Да вот сюда, ты что злишься-то на меня?
– Я не злюсь!
– Прости! – говорит Елена Алексеевна с такой интонацией, что как будто даже не оставляет Ирине выбора.
Дверь с грохотом открывается, вслед за курьером, который везет на тележке большую доставку еды, заходит еще одна жительница подъезда номер шесть.
– Елена Сергеевна, не можете подойти через полтора часа? Телевидение приедет, – обращается к ней Елена Алексеевна.
– Надо всех собирать. Пишите объявление, чтобы все пришли. Всех крикливых надо. Что это за безобразие тут устроили? – возмущается Елена Сергеевна.
Недоброе в подъезде номер шесть обычной шестнадцатиэтажки спального района Москвы началось неделю назад, когда Елена Алексеевна Аллина открыла сбор подписей против «филиала онкопалаты» или, как она еще говорит, «проходного двора онкобольных». Фонд «Подари жизнь» арендовал в доме квартиру для детей и их родителей, которые приезжают в Москву из регионов лечиться в центре детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Димы Рогачева. По словам директора фонда Екатерины Шерговой, центр просто не может вместить всех пациентов, поэтому тех, кому позволяют анализы, отправляют «домой», но просят приходить на процедуры каждый день.
– Больные люди должны располагаться в больницах, при храмах, – продолжает Елена Сергеевна.
– В гостиницах, – добавляет Елена Алексеевна.
– В гостиницах, где проводится санитарная обработка помещения. И пусть священники за них молятся, чтобы они выздоровели, я считаю.
– Так это же онкобольные, это же не заразно, – обращаюсь к женщинам.
– Фонд пусть у себя их тогда располагает. Имеет пусть отдельную свою территорию, отдельный вход, а тут у нас единый вход для всех: и для жильцов, и для онкобольных.
– А вы лично с ними как-то сталкивались?
– Я видела, в лифте едут.
– И они как-то… – Елена Сергеевна не дает закончить вопрос.
– Они едут и молчат.
– И как они вам помешали? – спрашиваю.
– Они мне мешают.
– Чем?
– Как чем? Это же жилой фонд, неужели вы не понимаете. Ну давайте в вашем подъезде сделаем. Где вы живете? Возьмите их к себе. Я уже все сказала. У меня уже даже давление поднялось.
– Она когда это узнала, у нее сразу давление поднялось, – вступается за соседку Елена Алексеевна. – Многие ведь даже не знали, что они здесь живут два месяца. И я два месяца никаких шагов не предпринимала. Мы видели, приходят: забинтованные, на костылях, в масках, в очень плохом ослабленном состоянии, мальчика пятилетнего папа на плечах нес на операцию, кто-то в тяжелейшем состоянии пришел с операции. Мы все это наблюдали, как в онкологической больнице. Потом ко мне стали подходить люди, потому что я веду консьержную службу, я ее построила с 2008 года, я старшая, тут оплата у нас, отопление хотят отдать частной фирме, представляете? Кому-то надо этим заниматься, очень много нарушений.
Так вот, многие ко мне стали подходить, а особенно девятый этаж, где это разместили. Те вообще плачут, говорят, что жить невозможно: до 12 ходят, топают, дверьми хлопают, замок сломан, сделать нельзя – новые больные прибывают, каждому же не дашь ключи, грязь непролазная. Это я уже слышу вообще давно. Но в последний месяц стали подходить жильцы с других этажей, спрашивают, что это за люди. Говорят: мы едем в лифте, с нами едут в бинтах, в масках, на костылях. Что это у нас такое?!
Из 64 квартир в листочке Елены Алексеевны расписались 45. Она сформулировала общие претензии дома: люди боятся заразиться «вирусом рака», который несет с собой «поток онкобольных». Никто не вспоминает, что речь идет о детях.
– Меня выставили по телевизору, как будто я такая… – продолжает Елена Алексеевна. – Во-первых, это не я, а жители. У нас очень образованный дом. У нас живут люди, которые работают при правительстве Москвы, работают в федеральной Думе и знают шесть языков. Это я так, к сведению. У нас живут много преподавателей разных специальностей, как минимум три врача, и они меня тоже проконсультировали. Даже живет юрист. Понимаете, какие люди живут. Не те, кого я могу обманом повести за собой.
– Меня еще что возмущает, – перебивает ее Елена Сергеевна. – Пишут, что собственник имеет право сдать квартиру кому угодно. А если он террористам сдаст? Ну террористам если?!
Мимо с пустой тележкой проходит все тот же курьер.
– Это куда? К ним, в 52-ю квартиру? – спрашивает Елена Сергеевна.
– Нет-нет, – уверена Елена Алексеевна.
– Может, обманули? Столько продуктов. Четыре ящика продуктов. Ладно, вам все Елена Алексеевна расскажет, а я пойду. У меня давление.
Один из листов с подписями жильцов дома
«Собственники квартир могут болеть чем угодно»
Елена Алексеевна уже успела отнести заявление в Роспотребнадзор и попасть на консультацию к хорошему, на удивление, юристу, который по странному стечению обстоятельств как раз работает с врачами, и именно с онкологами, по крайней мере с одним. Он-то и объяснил Елене Алексеевне простое: чтобы размещать «проходной двор онкобольных», надо было в 1985 году так планировать их дом, чтобы в нем можно было проводить санитарные процедуры, а именно кварцевание.
– Я как передатчик, я говорю не от себя, а все, что мне говорят специалисты: юристы, врачи, – продолжает Елена Алексеевна.– Кварцеванием убиваются не только микробы, но и возбудители вируса рака. Это знают ученые и врачи всего мира, это можно посмотреть в интернете.
Потом они, больные, не имеют права пользоваться нашим мусоропроводом. Это грубейшее нарушение. Вы понимаете, рак крови, лимфоузлы. Кровь заразная. Лекарство от этого не найдено. Химиотерапия не убивает этот вирус-возбудитель. Не-у-би-ва-ет.
В подъезд заходит женщина средних лет. Она возвращается с прогулки и ведет на поводке большую собаку.
– Милочка, скажите свое мнение, это журналист, – обращается к ней Елена Алексеевна.
– Больные должны жить в других условиях, а здоровые должны жить без… – Мила немного замешкалась в поисках правильного слова.
– Опасности! – тут же находит что сказать старшая по дому.
– Опасности, – соглашается Мила. – Я лично глубоко уважаю, очень мне нравится Чулпан Хаматова. Но то, что у нас нет возможности дезинфицировать в подъезде, то, что их много, они постоянно меняются, все несут и несут… Мы же их часто видим. Нас, конечно, это не устраивает. Я не знаю, что они выкидывают в наш мусоропровод.
– А что они могут нести? – спрашиваю. – С ними же живут их родители. Они же здоровы, не болеют раком.
– Почему к здоровым людям должен быть приток тех, кто болеет? Вы бы хотели, чтобы у вас в подъезде были такие квартиры? Мы их постоянно видим, они ходят вот так вот, – Мила изображает человека в маске.
– А вы уверены, что в этом доме живут все здоровые люди и только эти дети болеют?
– У нас есть дети больные, которые, скажем так, родились такими. Но у них нет той болезни, с которой приезжают эти дети. Мы их видим, для них все сделано, – Мила указывает на пандус в подъезде. – Они здесь живут, мы уже даже к ним привыкли. Эти меняются постоянно. Круговорот. Если кто-то из соседей к вам сюда не выйдет и не скажет вам свое мнение, я вам скажу: все недовольны. Поначалу мы ничего не замечали, потом стали замечать: они все время вот так вот, – Мила снова делает из руки воображаемую маску, – они в шапках, даже летом. Эта женщина, которая им сдает, мы ее вообще не знаем, ей по барабану. Она пусть у себя под дверью поселит это все.
Из лифта выходит мужчина лет сорока. Спрашиваю у него, что он думает про возникшую ситуацию. Мужчина, оказывается, не знает, что происходит.
– Он работает с утра до вечера и ночами, поэтому не в курсе, – объясняет за него Елена Алексеевна.
– Вы бы хотели, чтобы здесь больные постоянно менялись. Здесь просто сдали квартиру… – спрашивает у него Мила.
– Онкобольным детям, – добавляю я.
– Чтобы у нас тут был поток, – перебивает Мила.
– Им негде остановиться, – уточняю.
– А санитарная обработка не проводится, – вклинивается Елена Алексеевна.
– Больные приезжают, как в больницу, – снова Мила.
Мужчина от потока информации явно теряется:
– Мне кажется, что больные должны быть в больнице, а квартира – это и есть квартира.
– У нас дети свои есть, – вставляет Мила.
– Никто не хочет, чтобы дети заразились, – поддерживает ее Елена Алексеевна.
– А вы тоже думаете, что рак заразен? – спрашиваю у мужчины.
– Нет, я не думаю, что рак заразен.
– Девушка, что вы его спрашиваете. Он не врач, надо врачей спрашивать, – бдит Елена Алексеевна. – Мы не сумасшедшие. У меня отец умер от рака легкого, родная сестра умерла от рака мозга. Не надо искажать. Мы не против…
– Мы хотим остановить поток. Если бы один жил ребенок… У нас знаете, кто жил? У нас и сумасшедший мальчик жил. И вот эти, которые на колясках, – добавляет Мила.
– У нас наркоманы жили!
– Мы не против, мы детей очень любим, и Чулпан Хаматову уважаем.
– Человек от Бога, – поддерживает Милу Елена Алексеевна.
– Здесь все не хотят этого, поверьте. Вот у нас свои дети, – Мила указывает на выходящих из лифта бабушку с внучкой. Спрашиваю, подписала ли эта женщина заявление.
– 325-я квартира, посмотри. Подписывала? – обращается Елена Алексеевна к консьержке Ирине. – А про отопление она подписывала? Да, хорошо. Она все подписывает. Вот, кстати, соседи, – Елена Алексеевна останавливает пожилую пару. – Скажите свое мнение журналисту.
– Вчера еще одолели, – бурчит пенсионер.
– Нет, то телевидение, а это журналист. Очень важно. Скажите. Это квартира дверь в дверь с ними, – уже ко мне обращается старшая по дому.
– Ну мы-то, как говорится, они нам не мешают, эти люди, – отвечает пожилая женщина. – И мы им даже сочувствуем. Ну, конечно, надо решить вопрос, мог бы фонд снять такое помещение, где отдельный вход, на первых этажах полно всяких нежилых помещений.
– А как же они будут жить в нежилых помещениях? – спрашиваю. Елена Алексеевна и пожилой мужчина в один голос отвечают, что это не их проблемы.
– Ну почему? – возражает мне его супруга. – Под парикмахерские же многие снимают. Там все есть: и плита, и туалет.
– Каким образом дезинфицировать стояк воды и канализацию? Сегодня буквально случайно встретила в лифте врача, и она сказала, что и под той квартирой жить опасно, потому что вода идет вниз по трубам, и над квартирой опасно. Воздух-то по вентиляции поднимается вверх, – заговорщически сообщает Елена Алексеевна, когда пожилая пара уходит.
– А если человек в квартире над вами, например, серьезно заболел гриппом? – спрашиваю.
– Собственники квартир могут болеть чем угодно. Мы не об этом говорим. Мы говорим о том, что вселять филиалы онкологических больниц и без санитарной обработки… Даже канализация! – вскрикивает Елена Алексеевна. – Сегодня ехала с врачом, она мне сказала. Даже канали… а ведь какают они из организма. Вы поняли, о чем я? Я-то думала, канализация – это трубы, а это, оказывается, очень опасно! Сейчас люди, мы, живем в такой ситуации, когда вокруг и так много вирусов и микробов. Если в жилом доме оставить филиал онкобольницы, это значит, к нам будут поступать все новые и новые больные со всей России. Никто документы нам не показывает, с какими кто заболеваниями. Инфекция будет накапливаться. Накапливаться и накапливаться. А у нас ее и без того много. И состояние нашего иммунитета станет пограничным, не обязательно раком будут болеть, но какие-то нехорошие болезни появятся. Какой подъезд такое выдержит?! У фонда есть большие деньги. Если бы фонд был бедный, это одно. Но у него-то есть. Они сейчас уже могут вселить их в гостиничные помещения.
Из лифта выходит еще одна соседка, Елена Алексеевна и ее просит поучаствовать в опросе.
– Неправильно, потому что это жилой дом, а не медицинское учреждение, которое должно иметь нормы, правила, стандарты. Говорить, что мы не сочувствуем этим людям – это манипуляция чистой воды. Это разные вопросы.
– Вы как-то пересекались с ними? Их присутствие на вашу конкретно жизнь как-то повлияло?
– Не пересекалась. Но это в принципе неправильно, – уверенно отвечает соседка, и когда она уходит, Елена Алексеевна сообщает мне на ухо, что как раз у нее муж и работает в Правительстве Москвы.
Не подписи собирать, а помогать людям не потерять веру
Перед тем как скрыться с собакой в лифте, Мила еще раз сообщила, что, во-первых, уважает Чулпан Хаматову и любит детей, а во-вторых, все жители подъезда против потока онкобольных, снова не уточнив, что речь о детях. Но на самом деле не все в подъезде номер шесть поддерживают Елену Алексеевну.
– Развели дурдом, – заходя в лифт, возмущается мужчина.
– Вы тоже против больных раком детей? – спрашиваю.
– Я против этих. Шурья мои умерли от рака, двоюродный брат от рака, никто ничем не заразился. Дурдом устроили они. И не надо меня никак писать. Вот лучше у соседки спросите.
Тамара Ивановна Параскевас первая повесила около лифта объявление с призывом оставаться людьми и с цитатой Константина Хабенского. «Так давайте не подписи собирать, а помогать людям не потерять в трудную минуту веру в людей, в их поддержку», – написала Тамара Ивановна. На следующий день объявление исчезло, а Елена Алексеевна так и не призналась, она ли его сорвала. Зато появилось много новых от других жителей подъезда, разъясняющих, что рак – это не заразно, призывающих одуматься, и просто листков со словами благодарности соседям, заступившимся за 352-ю квартиру.
– Я думаю, дом разделился 50 на 50, – объясняет Тамара Ивановна. – Я уже сегодня утром разговаривала с ней, с Еленой Алексеевной. Довольно грубо мы поговорили. Я шла с внуком, он спросил: «Бабушка, почему ты с ней ругаешься?» Я ему сказала: «Понимаешь, к нам привозят детей больных, им плохо, они здесь лечатся. А эта женщина не хочет, чтобы они здесь жили». На что ребенок мне ответил: «Бабушка, как же так, а если я заболею, она тоже не захочет, чтобы я здесь жил?»
Тамара Ивановна разговаривала и с хозяйкой квартиры Елизаветой. Девушка настроена бороться за своих жильцов до последнего. Часть жителей дома поддержала ее и предлагает любую помощь, часть готова «разорвать».
– Как прекратить все это? – спрашивает Тамара Ивановна, и, кажется, в этот момент ей особенно стыдно за людей.
Полицейские, которых за время нашего разговора стало трое и которых непонятно, кто и с какой стороны вызвал, потому что Елена Алексеевна точно не вызывала – подписывают у понятых протокол и уходят, зато приезжает телевидение и старшая по дому снова на всю страну рассказывает, как не хочет жить рядом с онкобольными, не добавляя, что речь о детях. Возможно, подойдет и Елена Сергеевна, если, конечно, давление отпустит.
Рак заразен? Почти всегда – нет
Просто человеку свойственно бояться неизвестного. И, пока человечество мало знало о раке, тема эта была абсолютно табуированной: онкологических пациентов отправляли в «раковые корпуса», обычные люди просто не сталкивались с ними после того, как диагноз был поставлен. Из-за отсутствия хорошей сопроводительной терапии в те годы внешний вид больных раком был таким, что вызывал страх. А страх, в свою очередь, вызывал желание найти удобное объяснение болезни. Чем, если не «заразностью» болезни, можно было объяснить пугающий вид пациентов?
Заведующий отделом научных исследований и клинических технологий ННПЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева Кирилл Киргизов считает, что несмотря на то, что сегодня и методы лечения изменились, и рак уже не означает смертельный приговор, и пациент, получающий лечение, продолжает жить полноценной жизнью, страх остался: «Ничем, кроме страха, нельзя объяснить реакцию многих, даже очень образованных людей, на наших пациентов: они сторонятся их, стараются не смотреть. А если решаются посмотреть, то обязательно делают скорбное лицо, — рассказывает доктор Киргизов. По его мнению, второй важный фактор страха – маски, которые часто носят на лице онкологические больные. — Многие не понимают, что это необходимо для того, чтобы защитить самого пациента, а не для того, чтобы пациенты не «заразили» кого-то еще».
По словам Кирилла Киргизова, общество, к сожалению, до сих пор не знает о том, что причины возникновения злокачественных образований у детей – это почти всегда дефекты иммунной системы, генетические перестройки и «ошибки» развития организма в эмбриональный период. А никакого доказательства развития рака из-за попадания в организм вирусов и бактерий нет.
Есть два исключения. Одно – из Австралии, о нем рассказывает профессор онкологического института Розвелла Парка (США) Андрей Гудков: «Пример инфекционного рака есть — у сумчатых зверушек с острова Тасмания, что южнее Австралии. Они очень смешные и на вид страшные — за что их так и прозвали: тасманийские дьяволы. Так вот, среди них лет двадцать пять назад вдруг стал распространяться рак, растущий в виде опухолей на морде, который передается… слюной! В их слюне действительно есть раковые клетки. Но слюна должна попасть в кровь. Когда тасманийские дьяволы, которые, между прочим, довольно игривые и веселые зверушки, в шутку дерутся между собой, то они друг друга, играя, покусывают. И заражают. Именно поэтому тасманийские дьяволы — вид исчезающий. То есть их уникальный, единственный в своем роде рак, которому нипочем иммунитет, убьет своего хозяина и вместе с ним погибнет».
Второй пример – вирус папилломы человека, некоторые виды которого могут вызывать рак шейки матки. Вирус папилломы человека передается половым путем. За открытие связи этого вируса с риском возникновения онкологического заболевания немецкий доктор Харальд Цур Хаузен в 2008 году получил Нобелевскую премию в области медицины и физиологии. Примерно с тех пор во всем мире девочкам и мальчикам 11-13-летнего возраста делают прививку от этого вируса.
Но какую прививку сделать обществу, чтобы люди перестали бояться тех, кто болеет? По словам доктора Киргизова, «когда общество избегает контактов с областью жизни, связанной с онкологией, это может привести к нарушению прав пациентов и проблемам с их социальной адаптацией. Особенно страдают дети: из-за боязни учителей и учеников «заразиться раком» маленькие пациенты оказываются лишены своего основного социума — школы. И это не просто безграмотно, это еще и очень жестоко по отношению к человеку, и без того оказавшемуся в трудной ситуации. Тем более, что таким пациентам едва ли не так же, как лекарственная помощь, нужна поддержка тех, кто рядом».
