Когда закончилась война, многомиллионная армия-победительница сдала оружие, разъехалась по домам и переоделась в цивильную одежду. А блокадники так и остались в своих комнатах-окопах. Там, где выживали все 872 блокадных дня, где закрывали глаза близким – детям, мужьям, родителям, умершим от голода. У большинства не было средств ни на то, чтобы положить в комнате новый паркет взамен того, которым топили блокадную буржуйку, ни на то, чтобы купить новое платье, пальто взамен тех, что полностью износились за годы войны или были проданы на барахолке за полстакана соевого молока…
Как-то раз я был в гостях у Юры Голубенского, известного питерского журналиста, старого друга моего отца. Когда вышли на лестницу покурить, вдруг обратил внимание, что каменный пол на площадке весь в каких-то выбоинах.
– Вы что тут, дрова рубили? – спросил я без всякой задней мысли.
– Да, – прошептал помертвевшими губами Юра. – Сперва – дрова, потом – книжный шкаф, стулья, буфет…
В 1991-м у меня вышла книжка воспоминаний ленинградцев, которые были детьми во время войны. Были там и рассказы блокадных детей. Вот всего три коротеньких отрывка.
Лидия Степанова: «Я приносила домой хлеб и отдавала каждому ту долю, какая ему положена по норме. Маме с папой – по рабочим карточкам, Мише, брату, – по иждивенческой, себе – по детской. Но поскольку у Миши оказывался совсем мизер, то довесок, который продавщица всегда клала сверху, чтобы все было грамм в грамм, – этот довесочек я отдавала брату. Отрезать от своего пайка было выше всяких сил, а уж довесок – пусть».
Федор Павлов: «В первую блокадную зиму я как-то утром, в темноте еще, выходил из нашего дома и вдруг споткнулся обо что-то, упал. А света ж нет, по всему Ленинграду с вечера до утра темень стояла кромешная. Ощупал впереди – лицо! Покойник! Я после этого даже заикался некоторое время».
Евгения Осипова: «Осталась я одна. Лежу в комнате, в темноте, сил нет даже встать с кровати. Совсем ослабела от голода. Приподнимусь чуток, гляну на себя, а на мне вши так и кишат. Слышу, заходят незнакомые женщины, и откуда-то сквозь голодную дрему голос одной из них: «Ну, скоро и за этой придем». Я сразу поняла: скоро моя смерть! Все слышу, все понимаю, а помочь себе ничем не могу».
Не так давно я подарил эту книжку одной молодой веселой особе, с которой мы вместе работали. На следующий день она пришла на службу с опухшими от слез глазами:
– Что ты наделал! У тебя там одна женщина вспоминает, как ее в блокаду подростком взяли на фабрику, и однажды по дороге на работу она упала в голодной обморок, ее приняли за умершую и бросили в подвал, где был устроен морг. А потом, как раз в тот момент, когда принесли новую партию умерших, она очнулась, и ее отправили в профилакторий. Этот морг был на углу Марата и Разъезжей! Как раз в том доме, где я сейчас снимаю квартиру! Я всю ночь не могла спать. Все, сегодня же переезжаю на другое место!
…В Петербурге – Ленинграде до сих пор не заровнялись траншеи, не заросли травой воронки и время от времени земля выталкивает на поверхность проржавевшие бомбы и снаряды. Блокада готова в любой момент ворваться в наши дни – памятью и болью.
Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов газеты «Невское Время»
Источник: Невское время
