Светлой памяти мамы посвящается
– Мам, расскажи сказку.
Я обнимаю ручонками за шею мамочку и, как котёнок, ластясь, прижимаюсь к тёплой маминой груди. Мама только к полуночи управилась со всеми домашними делами, закрыла вьюшку у печки и устало прилегла на пружинную кровать, где я уже давно её поджидаю.
– Богородица Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою… – крестится мама.
– Мам, ну сказку. Давай сказку!
– …Яко Спаса родила еси душ наших. Спи с Богом!
– Ска-а-зку… Про Глинушку-у-у, – канючю я.
– Жили-были старик со старухою. Детей у них не было. И вот однажды молвит баба деду: «Дед, а, дед, слепи-ка из глины нам сыночка». Пошёл дед за речною глиною. Принёс, стал лепить. Лепил лепил, да и слепил маленького мальчика. Ох и обрадовалась старуха! Назвали они сыночка Глинушкой. Вот подрос Глинушка и стал помогать деду с бабою. И дров наколет, и воды принесёт… Пф-ф…ф…
– Мам, мам, не спи, – толкаю я тихонечко в бок маму. – Дальше, дальше рассказывай.
– Глинушка, Глинушка, к бережку, к бережку…
– Не-е-ет, ты пропустила. Однажды послала старуха Глинушку наловить им рыбки на обед. Сел Глинушка в лодку и поплыл…
– Вот плывёт он в лодке, плывёт… Вдруг слышит, кто-то зовёт его: «Глинушка, Глинушка, к бережку, к бережку!» Пф-фф…
– Ма-ам, а дальше?
Мама не отвечает, уснула. В небольшое оконце светит яркий полумесяц. В лунном свете тускло отблёскивает маленький оловянный крестик на маминой груди.
* * *
…Мне только-только исполнилось четыре годика. Как всё интересно! Сорвёшь жёлтую шляпку одуванчика, а под ней выступает белая капелька сока. Бабочка! Хоп! Схватишь за сложенные крылышки, а потом медленно их расправляешь, любуешься рисунком. В лужице лягушонок подпрыгивает, кро-о-шечный… Такой смешной! Наш бревенчатый домик притулился на берегу нешумной мелкой речушки. Буйство цветущей черёмухи кружит голову. Меж двух пышных черёмух – мои качели. Я бегу со всех ног к любимым качелькам, приделываю припрятанную под деревом дощечку-сиденье, разгоняюсь, и – у-у-х! – взлетаю прямо к небесам! Носочками сандалек пытаюсь достать как можно выше, самую высокую ветку черёмухи.
Накачавшись, несусь стремглав проведать клубничную грядку – авось, пока я качалась, и созрела какая-нибудь ягодка. Заглядываю под листочки. Ага, вот и ягодка! Ам!
Мама выносит пойло для поросёнка Борьки, я бегу за ней в хлев. Борьку я побаиваюсь. Хоть и выкармливала его мама тёплым молочком из моей бутылочки с соской, когда малюсеньким его принесли домой, и завёрнут он был после купания в моё детское одеялко, но дружбы у нас с ним не получилось. Борька рос быстрее меня да и был шустрее и задиристее. Не успел научиться бегать, как стал гоняться за моими голыми пятками, тыкаясь в них мокрым розовым пятачком и покусывая. Не разберёшь, чьего визгу было больше – ребячьего или поросячьего!
* * *
Пришла тётя Тоня, мамина старшая сестра. Мне их разговоры непонятны, и я снова выбегаю на улицу, скатываясь чуть не кубарем с крылечка, спешу в потайное место, где в спичечном коробке у меня живёт жук.
За ужином мама говорит:
– Завтра поедем в Москву крестить тебя.
– А как это? И что это – Москва?
– Москва – большой город. Поедем в церковь крестить тебя.
– А это не больно? – настораживаюсь я, вспомнив болезненные капельницы и почти ежедневные противные зондирования в больнице, где я пережила первую долгую разлуку с мамочкой и чуть не умерла, когда у меня посинели пальчики и на несколько мгновений остановилось сердце.
– Нисколечко, – обнимает моё худенькое тельце мама. – Так надо. Купим тебе крестик, маечку, платьице новое.
И вот мы в Москве. Мама крепко сжимает мою ладошку, чтоб я не потерялась в толпе. На ночлег останавливаемся в общежитии Пищевого института, где учится Ольга, дочка тёти Тони. На случай проверки комнаты комендантом Ольга даёт инструкции – прыгать в окно. Благо комната находится на первом этаже, а не на девятом. Мимо вахты удаётся проскочить незаметно. А ночью – обход. Меня, сонную, спускают через окно, потом обратно. Утром, ни свет ни заря, отправляемся в храм. Он называется храм Всех святых на Соколе. Тётя Тоня становится моей крёстной.
Народу в храме нет. Крестят меня и ещё одного мальчика.
– Во имя Отца, аминь, – батюшка окунает меня в купель с головой, – и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь!
Мама подхватывает меня, оборачивает в полотенце и несёт к окну, залитому солнцем, где легонько обтирает, надевает новенькую одежду. На мне – крестик. Как светло, радостно, легко! Я хоть и мала, но понимаю: произошло что-то очень важное, теперь я уже не та, что прежде. Что-то неуловимо-нежное, умиротворяющее, благодатное поселилось внутри.
* * *
– Мам, расскажи сказку. Про Глинушку.
– Лучше я расскажу тебе про Христа. Только это не сказка. Было это давным-давно. В далёкой-далёкой южной стране тихой звёздной ночью в пещере у Пресвятой Богородицы родился Сын. Но это был не обычный мальчик. Родился самый лучший на свете мальчик, Богомладенец, самый-самый добрый, Который любит всех людей. Это наш Спаситель –
Иисус Христос.
– И-и-сус? А кого Он спасает?
– Всех, кто любит Его и кто слушается свою маму.
– А какой Он?
– Пойдём, покажу.
По чистым домотканым половичкам босиком мы идём с мамой на кухню. Она берёт меня на руки и, кивком головы указывая на потемневшую икону в тёмно-коричневом окладе в углу, тихо произносит:
– Вот наш Бог. Иисус Христос.
– Так это ж дяденька, а ты сказала – мальчик!
– Тихо-тихо, нельзя так говорить. Это наш Спаситель, Господь Бог. Конечно, Он был маленьким, а потом вырос. Он всё слышит и всё знает, что мы говорим и что делаем. Вот я ухожу, а Он всё видит, что ты делаешь.
У меня расширяются глаза от испуга. Значит, Он видел, как я привязывала к кошкиному хвосту верёвочку с бантиком? Как искромсала ножницами мамину кофточку на одёжку кукле Тане? Как ела без спросу сладкие таблетки? Как разбила градусник, а потом играла с зеркальными шариками?
– Да, Он всё видит, – повторяет задумчиво мама. – За плохие поступки Он наказывает, а за добрые – хвалит. Смотри, на твоём крестике тоже Он. А здесь написано: «Спаси и сохрани». Он всегда с тобой, бережёт и сохраняет от всякого зла. Ну, пойдём в постельку. Будем молиться.
– Повторяй за мной, – говорит мама, ласково укрывая меня одеялом, подтыкая со всех сторон, чтоб не дуло. – Отче наш…
– Отче наш!
– Иже еси на небеси…
– Иже… еси… на небеси…
…В наше маленькое оконце заглядывает полная луна. В её голубоватом сиянии блестит оловянный крестик на маминой шее. И у меня такой же! Только чуть поменьше и на фиолетовой тесёмочке. Вот он… Я поглаживаю его пальчиком, ощущая чуть выпуклую фигурку. «И-и-сус! Иисус Христос. Бог мой. Спаси и сохрани». Я целую свой крестик, обнимаю мамочку за шею и со счастливой улыбкой крепко засыпаю.
