Русская народная культура оставила нам много прекрасного и загадочного, что столетия спустя нельзя осудить, а остается только принять. Среди такого культурного наследства плачи, заговоры и… колыбельные с пожеланием смерти. «Бай-бай да люли! Хоть сегодня умри», — начало колыбельной, которую еще полвека назад можно было услышать в русской деревне. Однако фольклористы предупреждают: как во всем известном «Волчке» нет ничего страшного, так и этих песен современному человеку бояться не стоит. Но и петь тоже не получится: смертные колыбельные — это своего рода заговор, корнями уходящий в язычество.
Колыбельную по просьбе «Правмира» исполнили Ольга Ларионова и Андрей Усиков, группа Yoki
****
Бай-бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз, снесут на погост.
Мы поплачем-повоем, в могилу зароем.
****
Баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Заутро мороз,
А тебя на погост.
***
Спи, дитя моё мило,
Будет к осени друго,
К именинам третьё,
Седни Ванюшка помрет,
Завтра похороны,
Будем Ваню хоронить,
В большой колокол звонить.
Есть версия, что в ребенке жил «чужой»
Колыбельные с пожеланием смерти ребенку или описанием его похорон пели в русских деревнях вплоть до конца ХХ века. Фольклористы называют их «смертными». Исполняли песни повсеместно: центральная Россия, Урал, Сибирь, Русский Север. Разве что на юге страны таких текстов зафиксировано не было.
Большая часть записей сделана исследователями в 1920-1950-е годы, немного ранее 1900-х и чуть позже 1970-х годов. По мнению кандидата филологических наук, преподавателя кафедры русского народного устного творчества филфака МГУ Сергея Алпатова, это говорит о традиционности материала и в то же время о более активном бытовании жанра во времена войн, голода, социальных катастроф.
Смертные колыбельные в деревнях можно было услышать и в 90-е. Так, одни из последних текстов, известных исследователям, записаны в 1997 году в селе Никола и селе Лядины Архангельской области (записи хранятся в Лаборатории фольклористики РГГУ):
Мать-царевна сына родила,
Под колокол схоронила,
просвиркой накадила…
***
Ты обманешь-проведешь –
В сыру землю спать уйдешь,
Баю-баюшки-баю.
Ты во желтые пески
Да под сини камешки,
Баю-баюшки-баю.
Во сыру земелюшку
Тебя схороним, девушку…
А я байкаю, качею,
Петру Павлу завечаю,
Петру да Павлу, преподобному Макарию.
В науке нет единого мнения о природе и назначении смертных колыбельных. Существует несколько версий, и для каждой можно найти аргументы как за, так и против. Безнравственность русского крестьянства? Отличное от нашего отношение к смерти? Такие колыбельные как пожелания избавиться от мук пели только больным младенцам? Что, кстати, совсем не выходит по тексту.
Есть версия, что в ребенке жил «чужой». Это он, чужой, плакал, капризничал, не хотел спать, и мать убаюкивала на смерть не малыша, а злого духа в нем. Самой правдоподобной и гуманной кажется версия о том, что колыбельные – это обманки.
Мать или няня заговаривали несчастью зубы, чтобы оно шло мимо, а ребенок жил счастлив и здоров.
Художник Кирилл (Карл) Лемох. «У люльки»
— Проблемы с интерпретацией таких колыбельных, особенно записанных в XIX веке, связаны с тем, что зачастую собиратели фиксировали только тексты без комментариев информантов. Если мы посмотрим на записи, опубликованные в 1898 году этнографом и фольклористом Павлом Васильевичем Шейном, то увидим, что многие тексты были присланы корреспондентами с мест, а не записаны собирателями-профессионалами. Следовательно, не описана ситуация исполнения колыбельных, — объясняет научный сотрудник лаборатории теоретической фольклористики ШАГИ ИОН РАНХиГС Надежда Рычкова.
По мнению Надежды, такие колыбельные нельзя рассматривать отдельно от большого убаюкивающего текста. Скорее всего, это некоторые элементы-формулы, которые по-разному соединяются в процессе пения, поэтому рядом с мотивом пожелания смерти могут соседствовать мотивы пожелания здоровья, богатства, призывания Буки, кота. Об этом говорит и Сергей Алпатов:
— Смертные колыбельные, довольно короткие сами по себе, по определению не могут выполнить функцию «бесконечного» убаюкивающего пения и с необходимостью объединяются с текстами, магически программирующими счастливое и успешное будущее «проснувшегося» и выросшего за время сна ребенка.
Сон, равноценный смерти
Ситуация, в которой младенцу могли бы петь смертную колыбельную, описана в рассказе Чехова «Спать хочется». Нянька Варька, девочка лет тринадцати, загружена работой по дому днем, а ночи напролет качает беспокойного хозяйского ребенка. Если Варька, чего доброго, уснет сама, хозяева прибьют ее. А спать хочется. Вполне можно представить, что замученная работой и озлобленная нянька, сама еще ребенок, пела младенцу: «Бай да люли, / Хошь сегодня помри… / Матери опроска / И тебе упокой».
Быт русских крестьян был настолько тяжел, а человеческая жизнь ценилась так мало, что, наверное, смертные колыбельные – явление закономерное.
В них и прямое отражение непростых бытовых и социально-экономических условий жизни традиционной семьи, для которой каждый родившийся ребенок — лишний рот, и эмоциональный выплеск материнского стресса, вызванного беспокойным поведением младенца и усиленного усталостью, недосыпом, как в случае с героиней Чехова.
— Непосредственно связанные с областью заговоров, колыбельные решают прикладную задачу: угомонить неспящего ребенка сильнодействующими средствами народной магии, — обобщает выводы исследователей Сергей Алпатов.
Всем известный «Волчок», к слову, тоже об отношениях человека с потусторонним миром. Только если в случае со смертными колыбельными поющий выступает за контакт с ним, то в песнях с упоминаниями волчка, кота, Буки он предупреждает об опасности такого взаимодействия.
— Сон в народной культуре равноценен смерти. Это переходное состояние, в которое и желает баюкающий погрузить младенца, — продолжает Надежа Рычкова. — У славян существовало представление, что младенец до определенного времени — в разных традициях по-разному, чаще всего до крещения — связан с иным миром и уязвим для потусторонних сил. Поэтому тексты смертных колыбельных не являлись «жуткими» для людей, имеющих подобные представления. Смысл их был в том, чтобы ребенок преодолел переходный статус и проснулся настоящим членом общества. Чередование смерти-сна и пробуждения постепенно приведет к преодолению переходного статуса, то есть к взрослению. Эта одна из функций таких текстов. Надо заметить, что колыбельные полифункциональны, и еще одна наиболее вероятная функция, которую реализовали смертные колыбельные, — это функция охранительная. То есть пожелание смерти — это обман смерти.
Эта функция кажется наиболее правдоподобной, потому что в традиционной культуре существуют и другие случаи обмана смерти и болезни. Например, охранительные имена. На Руси называли Злобой, Кручиной, Некрасой, чтобы ребенок вырос добрым, веселым или красивым, а у осетин, народа, проживающего на Северном Кавказе, до сих пор встречается имя Саукудз (в переводе с осетинского «черная собака»). Так называли мальчика, если он родился после того, как в семье умерли несколько детей.
Художник Кирилл (Карл) Лемох. «Выздоравливающая»
Присутствие смерти в жизни — не пессимизм
В наше время смертные колыбельные, конечно, не поют. Они утратили свои главные функции: охранительную и функцию вочеловечивания, а современному человеку кажутся совсем дикими. Актриса, исполнитель колыбельных песен Валентина Георгиевская также отказалась от «смертных» текстов, хотя рекомендует относиться к ним с пониманием, как к заслуживающей внимания части народной культуры.
— В моем сборнике колыбельных я записала несколько смертных, полагая, что это необходимо и нормально. Сейчас я уже не так в этом уверена. Начать с того, что изначально в смертных колыбельных нет обращения к ребенку по имени, то есть эти колыбельные не адресованы ребенку. Во-вторых, все колыбельные пелись лет до двух, пока ребенок чувствует себя частью матери. То есть даже если смертные колыбельные пелись с именем ребенка, он еще не мог воспринимать это как обращение лично к нему.
Но при этом я не могу себе представить, что какая-то современная мать по доброй воле будет петь своему ребенку такую колыбельную. Да, я считаю, что это симптом болезни «Не грузите меня негативом». Смерть, покойник, гроб — тема смерти давно стала «неприличной» в западной культуре. А так как мы с небольшим опозданием «Запад», теперь и у нас тоже.
Я не говорю, что мне нравятся эти тексты, но время назад не поворотишь. Такая реальность.
Присутствие смерти в жизни — не пессимизм, не равнодушие, не бахвальство. Это часть любой, не обязательно русской, традиционной культуры, из которой мы, увы, «выросли».
И это тоже нельзя вернуть, восстановить, не надо обольщаться.
Русских нельзя назвать равнодушными, в том числе к жизни и смерти. Унылыми — да, можно. Если сравнивать русские и, скажем, сербские народные духовные стихи, это бросается в глаза. Но равнодушие к смерти ведет к равнодушию к жизни. К обесцениванию, к сведению жизни и вообще человека к персонажу компьютерной игры.
