Новая книга «Стена» профессора МГИМО МИД России, доктора исторических наук Владимира Мединского, автора известной историко-публицистической серии «Мифы о России», неожиданно оказалась авантюрно-историческим романом, посвященным периоду русской Смуты начала XVII века.
Приключения героев романа, в особенности юного стряпчего и толмача Посольского приказа (как сказали бы сейчас, подающего надежды молодого дипломата и переводчика) Григория Колдырева, заставляют вспомнить авантюры «Трех мушкетеров» Александра Дюма, имевшие место примерно в те же времена. Но только Дюма, как известно, с историей обращался весьма вольно, а вот для Мединского крайне важна историческая достоверность.
Фото Юлии Маковейчук
В романе «Стена» автор стремится, развлекая, представить детальную историческую картину того, что из себя представляла Русь в начале XVII века — ее народ, ее быт и обычаи, ее государственное устройство.
Добиваясь исторической точности, автор консультировался у ведущих специалистов по истории русской Смуты, деятелей и историков Православной Церкви, знатоков исторического фехтования.
Автор убежден, что хитросплетения русской истории не менее интересны интриг французского двора. Вот только про них мало кто знает, и читатель «Стены» откроет для себя terra incognita.
Вначале головокружительные путешествия молодого стряпчего по Европе, а потом… Череда загадочных убийств и смертей при не менее загадочных обстоятельствах в замкнутом высокими стенами пространстве осажденного Смоленска… Героическая оборона крепости… Сталь против пороха… Тайны и сокровища… Иезуиты и розенкрейцеры… Любовь и небесные знамения! В общем, скучать читателю не придется.
Внимательный читатель заметит в «Стене» немало литературных и исторических аллюзий. И хотя для Мединского это первая проба пера в жанре, где пики и высоты определены великими мэтрами, от Дюма до Умберто Эко, все же автору удалось заявить о себе достаточно громко.
Известный писатель Виктор Ерофеев во вступительной статье к роману пишет:
«…Страшно и непонятно Смутное время. В книге само слово «Стена» приобретает значение не столько крепостного сооружения, сколько символа раскола цивилизации на своих и чужих, слово мы повторяем уроки Данилевского и Шпенглера о несовместимости понятий. Но, невольно отвлекаясь на историю самого Смоленска, в голове рождается еще одна тема — тема Границы. По какому такому рубежу она проходит? В книге монах авторитетно утверждает, что дело не в нации, а в вере. Только ли? Граница между Европой и Россией до сих пор проходит не на карте, а в голове. Каждый ее вычерчивает самостоятельно. Идея «Стены» нередко похожа на ментальный реванш. Нас столько раз Запад выставлял дикарями и схизматиками, что хочется наконец развернуть пушки в другую сторону и подчеркнуть всю человеческую слабость тогдашней и всегдашней Европы. Молодой боярин Григорий, путешествуя по Европе, призван указать на моральную и физическую нечистоплотность континента, который в книгах своих путешественников столь жестоко высмеял и высмеивает нравы нашего государства — вплоть до сегодняшнего дня…
Однако соблазны Европы нежны и коварны. Они впиваются в «душу» всего пограничного Смоленска. Главный предатель «Стены» — это всего лишь отрыжка сомнений и терзаний будущей смоленской «шляхты». Только сорок лет польской оккупации — но как же их перекосило, этих смоленских людей! Ведь мы помним по воспоминаниям мемуариста Льва Энгельгардта, что, даже когда Смоленск перестал посылать своих людей в польский сейм и утратил статус города Магдебургского права, они еще весь XVIII век читали польские книги, желали жениться только на польках и (Господи, прости их!) презирали самодержавную Россию. Вот вам и другой детектив — детектив европейского соблазнения, с которым подсознательно борются на стенах Смоленской крепости наши герои…»
Мы не будем пересказывать очерк Виктора Ерофеева «Граница», посвященный роману Владимира Мединского (едва ли кто-то лучше представит читателю «Стену»), не будем раскрывать тайны и детективные интриги романа, заботясь о тех, кто еще книгу не прочел, но хотелось бы, используя примеры из романа, поговорить о символах, метафорах и мифологемах обозначенной Виктором Ерофеевым идеи «ментального реванша», а также о стиле и семиотике «Стены».
Владимир Мединский. Фото Юлии Маковейчук
То, что издатели в рекламной кампании позиционировали Мединского как русского Умберто Эко, показалось бы вначале любому интеллектуальному читателю, по меньшей мере, преувеличением, красным словцом. И автору этих строк тоже. Однако по прочтении романа мое мнение изменилось.
По сути, «Стена» как произведение многоуровневое, восприятие которого зависит от степени подготовки читателя, представляющее собой интеллектуальную игру в стили, изобилующее бытовыми подробностями, которые, кажется, в какие-то моменты больше занимают автора, чем что-либо другое (а это и есть конструирование реальности, воссоздание деталей, кирпичик к кирпичику), набор приемов литературного постмодерна (центон, интертекст, цитата) — все это, несомненно, свидетельствует о принадлежности «Стены» к ряду произведений, среди которых есть и «Имя Розы», и «Баудолино» Умберто Эко. Это романы одного порядка. Так же, как Вильгельм Баскервильский в «Имени Розы» играет Шерлока Холмса XIV века и рассуждает о машинах будущего (как бы прозревая их), так и герои Мединского с помощью повествователя осуществляют, своего рода, ментальные путешествия во времени, имеющие вид когда религиозного озарения (видения Сашки), когда невольных прозрений, являющихся следствием острого ума персонажей, помноженного на хорошую фантазию, как у героя У. Эко Баудолино (размышления Григория о воинственных содомитах Германии, мечты Саньки о многозарядных пистолях или мысли боярской дочки Катерины о роли женщин в обществе).
Игровая составляющая «Стены» крайне важна для того, чтобы по-настоящему оценить роман. Это не просто исторический роман. Это не просто детектив. Это не просто военно-патриотический роман.
Автор не только сообщает читателю интересные подробности о Руси и Европе начала XVII века, но и предлагает «поиграть в историю». Ну вот, к примеру, книга снабжена интересными картами: «Европа конца XVI — начала XVII вв.» и «Оборона Смоленска 1609-1611».
Первая карта предлагает игру в исторический хронотоп. Здесь соединение времени и пространства дает значимое событие, причем самого разного свойства, однако же крепко связывающее Россию и Европу: вот в 1600 году сожжен Бруно, вот в 1602 году основана голландская Ост-Индская компания, вот в 1604 году вышел «Дон Кихот» Сервантеса, вот в 1606-м открыта Австралия, вот в 1607-м основано первое поселение англичан в Америке, вот в 1608-м сожгли книги Коперника, вот в 1610-м Галилей обнаружил пятна на Солнце, а «добрый король Анри» зарезан во Франции религиозным фанатиком, вот в 1609-1611 — героическая оборона Смоленска, а вот в 1612-м собирается ополчение Минина и Пожарского.
Соотнесение этих хронотопов — это и есть игра. Сквозь «Стену» читатель, заинтересовавшись, выходит к другим историческим темам, осознает неразрывность европейской истории и в своем собственном сознании, для самого себя рисует картину прошлого.
Вторая карта предполагает игру воображения — вот план крепости, вот эти ворота шел взрывать Фриц Майер, а вот здесь стоял лагерем Сигизмунд… Так-так! Если сделать по книге хорошую компьютерную игру, дело популяризации истории в молодежной среде существенно продвинется. А ведь это очень важно, все войны и конфликты в мире происходили и происходят до сих пор от незнания истории и, как следствие, неумения извлекать из нее уроки.
Вот сегодня, к примеру, приходят молодые люди в книжный магазин (уже один этот факт — великое достижение!), спрашивают книги Анджея Сапковского о ведьмаке Геральте, покупают их, читают взахлеб, а ведь это, в самом деле, хорошая литература, хотя и фэнтези. А почему они приходят? В большинстве своем потому что они играли в одну из лучших компьютерных игр всех времен — про этого самого ведьмака. Вы скажете, фэнтези — не история. И ошибетесь. Действие цикла романов о Геральте основано на европейской истории, а Сапковский — это Сенкевич сегодня. Смотрите, что делает дальше пан Анджей (раз уж у нас такая польская тема в связи с сюжетом «Стены»): после «Ведьмака» выходит т.н. «Сага о Рейневане», монументальная историческая трилогия о гуситских войнах в Европе, взаимной ненависти германцев и славян и религиозной нетерпимости в стане «добрых католиков». Трилогия основана на реальных событиях (автор перелопатил гору архивных материалов в Чехии, Польше и Германии), и из нее можно узнать о Европе XV века больше, чем из десятка научных работ, кои молодому человеку даже в мыслях не придет одолеть. А Сапковского он прочтет — и откроет для себя целый мир средневековой истории, по крайней мере, очень важный ее срез.
«Стена» с ее игровой составляющей полностью вписывается в этот современный контекст популяризации истории.
Владимир Мединский. Фото Юлии Маковейчук
Интертексты и цитаты «Стены» требуют особого упоминания. Новые смыслы возникают там, где, может быть, сам автор не предполагал, хотя, конечно, чувствуется, что такая игра ведется им сознательно. Вот мы читаем про пылкого польского воина пана Новодворского, про старшего сокольничего воеводы (а заодно и заведующего пыточным подвалом) Лаврентия в круглых очечках («А тебя, Лаврентий, я попрошу остаться!» — говорит воевода Шеин после собрания военного совета), про то, как Колдырев-младший сообщает о подходе к Смоленску польского короля Сигизмунда III Вазы:
«15 сентября он будет! — выпалил Григорий. — На Никиту Бесогона!…»
Или вот много говорящие современному читателю названия глав: «Иди и смотри!», «Король и шут», «Живые и мертвые», «Щит и меч», «Огнем и мечом» и т.д.
Смыслы возникают в процессе чтения и зависят от самого читателя, уровня его образованности и начитанности.
Вы скажете: да зачем нужна в историческом романе эта игра словами, эти знаки, к чему вся эта поп-семиотика? Скажете: это лишнее, это не вписывается в контекст. И – снова ошибетесь.
Игра словами, числами, знаками была важнейшей составляющей сознания и мироощущения средневекового человека (позднее Средневековье, о котором идет речь – не исключение; всех интересующихся отсылаем к удивительной книге замечательного французского медиевиста Мишеля Пастуро «Символическая история европейского Средневековья»).
И значит, населяющие и наполняющие «Стену» символы (лат. signum, figura, memoria, exemplum, similitudo), знаки и знамения, занимательные этимологии, каламбуры, цитаты, эпиграфы и т.д. – все они вполне адекватны контексту, какие бы смыслы не возникали в сознании читателя.
Возвращаясь к теме «ментального реванша», отметим, что автор «Стены» последовательно, с течением сюжета, стремится устами персонажей, прежде всего, Григория Колдырева, побывавшего в разных местах Европы, развенчивать многие негативные мифы о России, в которые не только иностранцы, но и многие русские охотно верят, будто стремясь тем самым оправдать собственную никчемность и слабость. Весьма показательна в этом плане сцена трапезы у воеводы, когда Григорий рассказывает о нравах Европы: о грязи Парижа и невежестве двора французского короля, о жестоких законах и религиозных войнах. Слушатели дивятся, и все меньше испытывают восторгов от цивилизованной Европы.
Особого внимания заслуживает религиозный диспут между православным отцом Лукианом и иезуитом, ксендзом Януарием, пришедшим с войском Сигизмунда «возвращать Смоленск». Этот спор также напомнит читателю некоторые сцены из «Имени Розы», несмотря на разное содержание диспутов. Спор между католиком и православным проходит вполне мирно, пока в дела духовные не вмешивается светская власть, в данном случае, ретивый, как Бернар Ги, приближенный польского короля. В результате, православный погибает за веру, и тем самым побеждает — в самом христианском смысле.
Среди символических эпиграфов к главам «Стены» есть два особенно примечательных, затрагивающих серьезные исторические проблемы:
«А Смоленск-то – построеньице не Литовское. А Смоленск-то – построеньице Московское!» (Из народной былины)
«Смоленск – отчизна изначала, от предков» (Иоанн Грозный)
Современный читатель, возможно, не вполне осознает глубинный смысл этих высказываний. В первом затронута болезненная проблема векового противостояния Московского государства и Великого княжества Литовского и Русского, и иных (как полностью оно именовалось в древних грамотах). Во втором – не менее серьезная тема происхождения Руси и русских. История ВКЛиР (Великого княжества Литовского и Русского), особенно в XIV веке (ВКЛиР от моря до моря, со Смоленской землей в составе, с русским государственным языком и преобладанием православного населения) – яркий пример русской государственной альтернативы Московской Руси, пример ориентации исконной Руси на Запад, а не на финно-угорский, а потом и монголо-татарский Восток, пример, в конечном итоге, печальный для русского населения ВКЛиР, особенно после Люблинской унии 1569 года и начала масштабной полонизации и католической экспансии в русские земли ВКЛиР.
В том, что не поделили две Руси — западная и восточная — кроется причина всех дальнейших войн и конфликтов уже с Речью Посполитой. Кто более виновен в бесконечных войнах и раздорах? Ведь это были войны между своими, между русскими, ведь и литовская знать была православной и говорила по-русски с русскими.
Об этом схимник Савватий с горечью рассуждает в разговоре с отроком Санькой и предрекает, что воссоединятся еще в одном государстве русские, литвины и поляки.
В «Стене» эта проблема встает особенно остро и в спорах посадского головы Смоленска Никиты Зобова и воеводы Михаила Шеина, и тут же рядом поднимается мрачной стеной тема предательства. Вроде бы у каждого своя правда. Исконный смольчанин Зобов стоит за сдачу на милость короля польского, ему все едино, кто государь, тем более, что в Москве смута и столица вот-вот падет в руки тех же поляков. Приезжий же с востока Шеин олицетворяет саму идею патриотизма и защиты веры отцов. В конечном итоге, Шеин и побеждает, хотя город гибнет в огне. Но зато спасена вера! И дана Богом вскоре и награда за защиту веры — избавление от Смуты, воспринятой русскими людьми как наказание Господне за грехи. Избран на царство Михаил Романов…
За финалом книги угадывается многоточие. «Стена» должна быть продолжена, иначе нельзя. Читатель будет ждать новых историй и новых открытий.
Марк Гурьев, Рига, май 2012
Читайте также: