Мне хотелось бы начать с того, что я – чрезвычайно успешный человек. Причем повезло мне вдвойне. Я устроилась так, что свои собственные критерии успеха я выбираю сама. И, честно говоря, думаю, что это ответственное дело не следует поручать посторонним. Иначе рискуешь всю жизнь участвовать в чужих забегах, и приходить последним там, где и бежать не стоило.
Исключительно необычайным жизненным успехом можно объяснить то, что за полвека своей жизни я знала нескольких людей, поминая которых, не могу сказать: «Царствия Небесного», а невольно или вольно говорю: «Моли Бога о нас».
Я знала и любила отца Георгия Чистякова, человека, через которого я, кажется, впервые ясно и несомненно увидела, что Евангельская Благая Весть – это о Радости. Прежде всего, и в основном – о Радости.
Я знала и любила отца Романо Скальфи, который научил меня смотреть на мою Родину с любовью и прощением – несмотря ни на что. У него, видите ли, был именно такой взгляд на Россию.
Я знала и любила Веру Миллионщикову, из жизни которой выросли хосписы, где сегодня утешение и избавление от боли получают тысячи людей, переходящих границу смерти.
Я дружила с Галей Чаликовой, основателем фонда «Подари Жизнь», человеком, навсегда изменившим не только положение в детской онкологии, не только понятие о благотворительности в России, но и самую Россию – в этом я убеждена совершенно.
Работа, проделанная этими людьми, след, ими оставленный, их служение – это зримое свидетельство личного присутствия Христа в нашей жизни. И мне хотелось бы, чтобы это прозвучало как можно более громко и торжественно. Да, это – СВИДЕТЕЛЬСТВО.
Фактически, сама жизнь этих людей – это призыв, на которой нельзя не ответить.
Святость вообще отличается тем, что пройти мимо нее и остаться прежним практически невозможно.
Прожив несколько лет рядом с Галей, я видела проявления этого удивительного свойства постоянно, в самых неподходящих местах. За 10 минут до закрытия Ашана, например, когда нужно было закупить вещи и продукты для детского дома, и охрана кричала, выгоняя волонтеров с переполненными тележками, появилась Галя, и говорила с ними три минуты – не больше, и эти усталые, злые, замотанные мужики вдруг расцвели, невероятно похорошели, заулыбались, потащили сумки, помогли грузить, спросили, куда приехать и как помочь в выходные.
Люди, которые привыкли считать время и деньги, делали нелогичные, безумные вещи, от которых менялась не только их жизненная траектория, но и мир вокруг. И из этого изменившегося мира приходили новые, и вставали рядом, и образовывали из своих жизней фундамент для того, чего не было прежде.
Это было действие святости, или Духа Святого – назовите это как хотите, только пожалуйста, не принижайте, не обесценивайте этого действия. Оно великолепно, и меняет мир навсегда, как сахар, брошенный в кипяток, меняет состав кипятка раз и навсегда.
Если позволите, я перескажу вам одну историю. Историю эту рассказала мне Галя Чаликова. Имени героя она не называла, поэтому история будет совершенно агиографическая.
Произошла она в начале «лихих девяностых» с довольно молодым тогда человеком, который промышлял тем, чем многие в то время, то есть был попросту разбойником средней руки. Вместе с компанией таких же как он друзей и их подружек эти молодые люди приехали покутить в город Лондон. Пока кутили, получили из России весть о том, что погиб в перестрелке их товарищ. Расстроились, решили зайти в церковь и помянуть.
Дальше Галечка передавала слова героя так:
— Нашли русскую церковь, свечки купили, поставили, собрались уходить. И вдруг выходит какой-то старый поп и начинает проповедь говорить. О чем говорил? Ни слова не помню. Помню только, что стою, смотрю на него, а у меня по лицу слезы ручьем текут. А я такой крутой парень, тертый, я всякое видел… А у меня рубаха от слез мокрая.
Как вы понимаете (на то она и агиография), «попом» этим оказался митрополит Антоний (Сурожский). А благочестивого разбойника, встретившего своего Святого, Галечка нашла на стройке детской онкологической больницы. В эту стройку он и вложил все нажитое сразу по возвращении на Родину.
Жизнь митрополита Антония, жизнь таких людей, как Галя, как отец Георгий, как отец Роман Скальфи, как Вера Миллионщикова и ее невероятная дочка Нюта Федермессер – это служение. Самоотверженное, истинное, настоящее. На пределе сил, а часто – за их пределом. Может быть, всех, кто считает себя христианами, надо призывать к именно такому служению так, как призывают к святости и спасению души.
Но все-таки такая жизнь – это особое призвание. Оно, как и монашество, не для всех. На пути ординарного человека, выбравшего для себя такой путь, неизбежно возникнут проблемы, которые очень трудно разрешить. Наименьшая из них – выгорание, самая страшная (на мой взгляд) – мессианство и убежденность в том, что ты делаешь великое дело и имеешь поэтому право на какие-то бонусы. Например, знаешь, как должно жить другим людям.
Мы все можем сделать очень немногое. Сад, который мы возделываем, размером меньше носового платка.
Очень часто у нас не хватает сил и ресурсов, чтобы помочь.
От собственной слабости часто опускаются руки и подступает отчаяние.
Когда умерла Галя Чаликова, я, откровенно говоря, впала в такое отчаяние. На ней столько всего держалось, она столько волокла, она стольким помогала, она была осью такого огромного космоса, что ее уход на какое-то время парализовал нас всех.
Меня тогда выручил видеоролик, присланный мне другом-музыкантом.
Представьте: оркестр играет симфонию. Скрипки, альты, флейты, гобои… Симфония длинная и величественная. В ней есть, среди прочего, партия треугольника. Все 45 минут симфонии камера не сводит объектива с музыканта с треугольником. За 45 минут он ударяет в него дважды – в конце первой части, и в самом конце. 99% времени этот человек кажется бесполезным. Его партия кажется крошечной и неважной. Он переживает вместе с оркестром каждую ноту, но кажется, что оркестру он не нужен. Пока наконец на него не нацеливается палочка дирижера… и он бьет в свой сверкающий инструмент! И ты понимаешь, что вот оно! Что без его партии симфонии не будет.
У нас разные роли. Есть те, кто стоит у пюпитра. Есть первые скрипки, альты, гобои, есть литавры. Есть – треугольник. Есть великий и бессмертный Композитор, чьи произведения мы играем. Так вот, мне кажется, что не страшно сыграть маленькую партию. Стыдно сыграть плохо, и горько не сыграть вообще.
Совсем скоро в Москве откроется детский хоспис – Дом с Маяком. Стержень этого хосписа – девочка Лидочка. Молодая прекрасная женщина – Лидия Игоревна Мониава. Которую я знаю с той поры, когда она была маленькой. Теперь она – Смотритель Маяка.
Моя лепта в ее доме – крошечная. Я нарисовала сто картинок с маяками, и они висят в хосписе на стенах.
Это очень немного.
Моя партия треугольника.
Иногда мне кажется, что у нас получается отличная симфония.
