Протоиерей Максим Денисенко
В детстве я очень боялся темноты. Я не мог войти в темную комнату, и мои домочадцы всякий раз подтрунивали надо мной. И только мама брала меня за руку и ходила со мной по темной комнате. Но это не исцеляло меня от страха. Представьте, каково было мне, мальчугану, иметь в сердце страх, когда все мальчишки моего возраста стремились полететь в космос или открыть неведомые доселе земли?..
Было решено – нужно бороться со страхом. Но как?
Это ведь не тот враг, которого видишь в лицо и можешь с бравадой наговорить ему устрашающие слова, это не дверь, которой можно закрыться от страха. Это то, что сидит в тебе самом, и спрятаться от него невозможно.
Я жил тогда в Узбекистане. Наш поселок был особенным. К нам ссылали людей неблагонадежных. Это те, про которых скажут впоследствии как о деклассированных элементах: алкоголики, женщины легкого поведения, те, кто не захотел быть членом партии, замеченные в критике советского строя и т.д.
Мы жили на втором этаже, а на первом жил военнослужащий – лейтенант с семьей. Мне было лет шесть, и я не сильно разбирался в тех секретах, которые доверяла жена лейтенанта моей маме. Помню, что она часто говорила, что ее муж против войны в Афганистане, а потом она пришла заплаканной и сказала, что ее муж написал письмо Брежневу и его вызвали в район, и вот уже три дня, как он не возвращается.
В 7 часов утра, когда молодой лейтенант собирался на службу, мы все вынуждены были вставать с ним вместе, словно в армии перед построением, потому что последний, дабы прийти в боевой дух, включал на бобинном проигрывателе Высоцкого. Странно, но я запомнил только одну его песню – «Охота на волков», так как она звучала очень часто. Не понимая слов великого поэта, я лишь чувствовал безудержную энергию хриплого голоса и еще абсолютную правду в его словах. Через три дня лейтенант вернулся домой, поцеловал жену и не сказал ни слова. Только потом, много лет позже, мы узнали, что все эти три дня он сидел за решеткой…
И вот тогда я понял, что этот человек ничего не боится. И еще я понял, что он не боится, потому что у него есть учитель – Высоцкий. Нет, не подумайте, я не стал в шесть лет почитателем творчества простуженного бунтаря, я лишь понял, что мне надо быть таким, как он.
Кто-то берет пример с Робина Гуда, кто-то – с героев романов Жюля Верна, но в нашем поселке таких книг не было, и моим примером для подражания стал Высоцкий, да еще Михаил Иванович – тот самый лейтенант, дядя Миша.
Мало кто знает, что в Узбекистане водятся особые шмели. Они в два раза больше, чем на Украине, и очень свирепые. Вот они-то и стали для меня главными врагами, тем более что незадолго до этого меня укусил один из них, и шрам на ноге остался по сей день. Шмели мирно жили в земляных норах, пока мы, мальчишки, не стали их дразнить палкой, а потом убегали. И если кто-то из нас оставался не укушенным, тот и был герой. Так я завоевал первую славу перед сверстниками – бесстрашного бегуна от шмелей.
В нашем дворе строился четырехэтажный дом, и там, конечно же, был пьяный сторож. Иной раз, отзываясь броском арматуры на наши «приветствия» в его адрес, сторож загонял нас в тупик стройки на третьем этаже, тогда оставалось только прыгать с балкона недостроенного дома. И, если не ломал ноги, то ты снова становился героем.
Фото: Arthur Tress
Много всего было… Переплывали на спор канал за поселком, хвастались ожерельем из скорпионов, собранных под камнями вблизи дома, ходили по крыше наших четырехэтажных домов, играли в войнушку в подвалах, ходили в Тянь-Шанские горы… Благо мама об этом ничего не знала.
Детство проходит быстро. И вот я уже студент медучилища, потом музучилища, потом грузчик, потом ученик токаря и, наконец, семинарист. Перефразируя слова Фореста Гампа: «В семинарии я прижился». Наш владыка-ректор обожал наш максимализм, очевидно, считая, что жизнь нас еще научит своим правилам, а сейчас он просто был в восторге от нашего горения и неуступчивости в любых компромиссах.
Помню, придем к нему нашим семинарским хором поздравить с Рождеством Христовым, а он уже приготовит для нас сухое вино и шоколадные конфеты. Конфеты мы, конечно, все съедали, а на вино смотрели, скептически осуждая владыку ректора за такое неподобающее чести семинариста угощение. А он, усмехаясь, говорит: «Братья, только вино рыбкам в аквариум не выливайте, они почему-то после этого дохнут».
Но я отвлекся…
Страстная седмица, выключенный в храме свет, горящие свечи, вечер четверга… Где, как не в Евангельских отрывках, увидишь злость всего мира с криками: «Распни, распни Его…» и ужаснешься.
Слушая Страстные Евангелия, я однажды подумал: как же боялись Христа Его гонители. Боялись до такой степени, что спешили, несмотря на Пасху, успеть привести приговор в исполнение.
У братьев Вайнеров в романе «Лекарство против страха» есть такие слова: страх – «это готовность унижаться и потребность унижать». Потребность унижать – это власть, которая закрывает двери страху. Ты можешь убить, значит, ты сильный, ты можешь переступить через себя, значит, ты не боишься. На самом деле это страх. Страх – это то чувство, которое обуяло и Пилата и Каиафу, один мог стать врагом кесарю, другой мог потерять свое верховенство над паствою. Внутренний страх двух людей привел к смерти Христа.
Там, в маленьком районном городке, был подвал. В нем трое суток сидел Михаил Иванович. Не знаю, били ли его, угрожали ли ему, и, наверное, было страшно, что он уже не вернется домой и не поцелует свою жену. Тогда он не знал, что через несколько лет выведут войска из Афганистана, и я не знал, что, получив лекарство от страха, через несколько лет стану священником. Спасибо, дядя Миша!
