Октябрьский день был холодный, ветреный. А ветер – бесприютный. Он метался туда-сюда по улице, зажатый с двух сторон домиками, взбивая опавшую листву. Я надела два капюшона (от кофты и от плаща), укутала нос в шарф и немного отогрелась лишь в автобусе до Хауорта. На Sesil street вошла пожилая леди лет эдак за 80 в красном пальто, красной шляпке, белоснежных лайковых перчатках и улыбнулась мне. Она была похожа на миссис Фэрфакс. Мы ехали в гору, и вокруг было сказочно, неправдоподобно красиво: узкие старинные улочки, мощеные тротуары, очаровательные домишки с красными и зелеными крышами, резкие спуски и подъемы, изгороди, заросшие плющом, и пестрые цветы в подвесных горшках. Но главное – холмы, холмы, холмы с игрушечными овечками и лошадками. Таким встретила меня родина Джейн Эйр. Я мечтала побывать в этих местах много лет, потому что здесь жила Шарлотта Бронте, создательница одного из моих любимых романов.

Поместье семьи Рид – Гейтсхед-Холл. Ловуд. Торнфилд. Все места, описанные Бронте, – это Хауорт в миниатюре. Везде пустоши, северный ветер и «гордые холмы», как про них писала Бронте.

«По окончании дневной службы мы шли назад по холмистой открытой дороге».

Я прошла мимо церкви, где служил отец Шарлотты, затем ее муж, и где она сама теперь мирно спит под тяжелой мраморной плитой.

Я успела попасть в дом-музей Бронте (до закрытия оставался час). Дом, где жили, творили и умерли все сёстры Бронте. Серое величественное здание за городской чертой – с одной стороны его окна выходили на кладбище и церковь, с другой – на бесконечную вересковую пустошь. Вдали – отроги Пеннинских гор.

В дождливую погоду, наверное, смотреть из этих окон было на редкость уныло: набухшее, больничного цвета небо сливалось с холмами, похожими на клоки серой ваты. Но весной и летом, в ясные дни не было ничего прекрасней во всём Йоркшире, чем эти пейзажи: цветущий вереск колыхался от ветра живым ковром, бескрайнее цветочное море, запертое в холмах, пенилось и взбивалось всеми оттенками лилового, синего и розового. Здесь гуляла Шарлотта Бронте с сестрами, здесь жила и Джейн Эйр.

Из окна комнаты Шарлотты были видны замшелые крыши, кладбище и печально склоненные лица ангелов, обнимающих тонкими пальцами массивные кресты. Единственным живым существом в этом викторианском безмолвии была черно-белая кошка, аккуратно пробиравшаяся в высокой траве.

В комнатке Шарлотты выставлены ее личные вещи – маленькие туфельки и платье в трогательный голубой цветочек, с перламутровыми пуговками. Кружевной чепчик, набор для рукоделия, книги. Представляю ее себе – невысокий рост, маленькая ступня, гладкие волосы, зачесанные за уши. Такой же была и Джейн.

Я иду гулять на кладбище. Я люблю кладбища, особенно викторианские, там приходит осознание, что со смертью ничего не заканчивается, и это вселяет надежду. Попадается надгробие с маленьким задумчивым ангелом – нежные черты лица и каменные кудри, затянутые паутиной. На них качается маленький желтый листик. Элизабет Форгейт. Ей было шесть недель. И цитата из Евангелия, которую я легко перевожу на русский: «Пустите детей приходить ко Мне…»

Музей семьи Бронте. Англия. Западный Йоркшир.

Музей семьи Бронте. Англия. Западный Йоркшир.

А вот передо мной – я верю – лежит та самая замшелая простенькая плита с короткой и такой глубокой надписью: «Чаю воскресения» – Хелен Бернс, лучшей подруги Джейн Эйр из Ловуда. Надписи уже не разобрать – она перечеркнута упругими прутьями плюща и истерлась от времени. Но впереди – жизнь, воскресение. И это – главное послание, которое доносит до меня тихое английское кладбище.

За это я тоже люблю роман Бронте. В нем столько переливающейся через край жизни, столько тепла и красок, несмотря на скудные пейзажи северного Йоркшира. В нем торжество любви. А еще – холод северной Англии и людских сердец, голод, презрение, разбитое сердце, разочарование и мучительное состояние, когда надо сдерживать свои чувства. Только цельные, независимые натуры, искренние и честные до конца, могут с этим жить и не сломаться. Такой была Джейн Эйр. Такой была Шарлотта Бронте, потому что она и Джейн (я в этом убеждена) – одно лицо. Я люблю эту натуру, я восхищаюсь и преклоняюсь перед ней, потому что во мне всего этого нет – ни цельности, ни такой искренности, ни такой веры. Как она смогла совместить всё это – преданность, всё покрывающую любовь к мужчине и верность своим нравственным принципам? Кто ее научил, вдохновил, кто был ей примером, если девочка-сирота выросла в чужих домах среди людей холодных, как йоркширский ветер? Кто объяснил ей, что она носит в себе настоящую любовь, а не мимолетную страсть, которая разрушает всё снаружи и изнутри? Как не прожить чужую жизнь, как не запереть свои желания глубоко внутри, чтобы они исковеркали душу до неузнаваемости, и в то же время – как взять себя в руки, заставить бороться с собой и не быть рабой желаний? У Джейн это получилось. Это восхищало меня всегда.

Статуя Сестер Бронте во внутреннем дворе Музея

Статуя Сестер Бронте во внутреннем дворе Музея

…Я иду по пустоши мимо ограды, сложенной из плоского камня совсем одна и ясно вижу Шарлотту – маленькую, худую, усталую женщину в коричневом глухом платье и накидке. Начало марта.

– Артур, подождите, мне тяжело так быстро идти!

Йоркширский ветер словно закидывает ее слова обратно в горло. Муж не слышит – он ушел вперед, заложив руки за спину, чуть ссутулившись, – строгий священник, который не разделяет увлеченности своей жены писательством: разве это женское дело?

Ветер с пустоши, морось в воздухе, на холмы медленно опускаются сумерки, полы ее платья намокли. Под ногами влажно чавкает почва. Шарлотта – смелая, сильная натура, готовая отстоять свою точку зрения, точно понимающая, что ей нужно в жизни, и в то же время такая уязвимая, слабая, открытая всем ветрам… А ветер рвет ленты со шляпки, волосы, тщательно уложенные дома, растрепались. Слабость, колени дрожат, и этот изматывающий постоянный жар изнутри. Шарлотта останавливается, чтобы перевести дыхание и откашляться. Ей 39 лет, пятый месяц беременности, и силы подорваны болезнью.

Выйти замуж так поздно… удивительно для XIX века.

Муж оглядывается, возвращается и подает ей руку.

– Я предупреждал вас, что, возможно, будет дождь…

– Оставьте теперь. Давайте вернемся.

Она молча бредет в весенних серых сумерках, опираясь на его руку, согнувшись и прижав платок к губам.

Скоро будет теплее, цветы проснутся, природа воскреснет вместе с воскресшим Богом, и над морем вереска будут вспархивать пестрые птички – золотистые ржанки. А пока приходится жить в невыносимо вязких и продуваемых вечерах. Пустой большой дом. Теперь в нем много пустующих комнат. Сестры – Мария, Элизабет, Эмили, Энн и брат Бренуэлл – умерли все. Шарлотта последняя. Это их родовая болезнь – слабые легкие.

…Хмурое небо, нетопленные комнаты, окно, заплаканное дождем. Надо встать, а сил нет, снова этот изматывающий жар, и руки дрожат от слабости. Шарлотта наливает себе воды из графина, который стоит у ее кровати, и расплескивает всю воду. До чего же тяжелым стал этот графин! Шарлотта кутается в шаль – так холодно-холодно в этом доме и в этом мире… Потом долго и натужно откашливается, и кажется – легкие сейчас разорвутся. Найти свечу. Вытянутая тень колышется на стене, фаянсовый кувшин, Евангелие, скомканное белое полотенце. Шарлотта откашлялась, стало легче. Платок. Мокрый и теплый, во влажной от пота ладони. Она разжимает липкие худые пальцы и на секунду холодеет. Подносит к пламени свечи, и голубоватые, словно сквозные, пальцы дрожат. Ярко-алые пятна уродливо расползаются на белой ткани платка. Это конец.

Шарлотта молчит, думает, оценивая поднявшуюся в ней бурю чувств, и неожиданно успокаивается. Всё будет так, как будет. Она видела так много смертей, она знает, что смерть – это не конец, а начало, и она спокойна. Мать, две сестры, потом еще две, брат… они умерли у нее на руках. Недописанный роман… но его уже давно нет сил дописывать. Даже о ребенке думать нет сил. Она устала, так устала, что хочется уже сбросить это тяжелое одеяло, расправить руки и полететь далеко-далеко над вереском и пустошью, подхваченной нетерпеливым ветром. Хелен Бернс ушла легко, она просто уснула после очередного приступа кашля, и рядом лежала ее любимая подруга Джейн и обнимала за шею. Шарлотта хотела бы уйти так же – спокойно, без страданий, и наконец увидеть сестер, брата и маму – ей есть о чем поговорить с ними. Любовь всегда сильнее смерти. Иначе зачем тогда всё?

Дышать тяжело, Шарлотта теперь спит полусидя. Рядом с кроватью стоит доктор. Трогает ее сухое тонкое запястье, пытается выдавить улыбку на прощание. И направляется в кабинет Артура.

– Мои сожаления… Боюсь, такая роковая перемена в состоянии здоровья вашей жены… Мне очень печально сообщать вам это, но… крепитесь и готовьтесь к худшему… Ее легкие… и беременность… я боюсь, что она не справится.

Шарлотта не уйдет совсем, она останется в Джейн, пример и образ которой будут будоражить умы многих. О романе будут много спорить, писать, исследовать, экранизировать… и каждый раз восхищаться. Потому что эта книга из тех, которые способны менять душу вдумчивого и отзывчивого читателя.

«Земля была твердой, воздух – неподвижным, дорога – пустынной… Я шла быстрым шагом, пока не разогрелась, а потом замедлила его, чтобы насладиться прогулкой и проанализировать, чем объясняется удовольствие, которое дарил мне этот час. Торнфилд остался в миле позади, и я шла между живыми изгородями, которые в летние месяцы славились благоухающим шиповником, а осенью – орехами и ежевикой…»

…Я шла по той самой дороге, где всего пару минут назад прошла Джейн, и колючие лапы кустов ежевики колыхались, наклоняясь к земле, задетые краем ее платья.

Я шла между живыми изгородями, мимо зарослей ежевики, срывала ягоды с куста и ела. Никогда раньше мне еще не доводилось есть такую сладкую ежевику. И так странно было думать, что эта ежевика ждала именно меня. Приеду какая-то там я и буду ее есть. Удивительно, что я оказалась здесь. Я бредила этим романом и мечтала посетить места, где он был написан, где жила и дышала эта маленькая женщина, мне так хотелось увидеть ее глазами йоркширскую пустошь, почувствовать на коже этот ветер. Ветер и вереск. Я узнавала Джейн на каждом шагу, я шла и представляла, что она – это я. И это было несложно.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.