Блог священника Александра Дьяченко
Описываемые мною события имели место в одном маленьком периферийном городке много лет тому назад. Правда, в мелочах я что-то, может, и путаю, вы уж меня за это простите, много воды с тех пор утекло. Меня тогда только-только рукоположили, и я служил в храме вторым священником. Опыта служения ещё не было никакого, поэтому некоторые события, с которыми пришлось столкнуться, откровенно ставили меня в тупик. И на многие вопросы я не находил ответа.
Однажды, а дело было летом, в один из будних дней я, как и полагается второму священнику, бегал по требам. Именно бегал, городок хоть и небольшой, но заявок на освящение домов, причастия, соборования людей больных и старых было много. Кстати, это свидетельство того, что храм в городе почти не закрывался, и обычай приглашать священника на дом считается у тамошнего населения чем-то само собой разумеющимся. В новых городках и посёлках, где церквей никогда раньше не было, нет и такого обычая.
Машины я тогда ещё не имел, потому ходить приходилось много. Во время одного такого моего похода меня остановила женщина средних лет. И хотя одета она была как цыганка, и повадки, жесты, само обращение ко мне, было похоже на цыганское, тем не менее, женщина оказалась русской.
– Просто я долго живу среди цыган, вот и внешне стала на них походить, и даже говорю с их акцентом. Слушай-ка, батюшка, мне здесь сестра недавно позвонила, говорит, что видела меня во сне очень плохо. А потому и велит мне немедленно освятить квартиру. А тут ещё и мать вчера то же звонит, беспокоится: «Дочка, у вас там всё в порядке? В последнее время я всё почему-то о тебе думаю, места себе не нахожу, ты уж, пожалуйста, будь осторожна». Раз я с тобой встретилась, значит это знак, мне тебя Бог послал. Вот мой адрес, прошу тебя, освяти мне квартиру. Только я по выходным дням в Москве работаю, так что давай встретимся на буднях, лучше всего в ближайшую среду часика в два.
В назначенный день в два часа дня я уже стоял перед дверью её квартиры и вовсю жал на кнопку звонка. Но, как ни странно, мне никто так и не открыл. Я снова звонил, прислушивался к тому, что происходит за дверью, но ничего не слышал. Такое со мной случилось в первый раз, чтобы люди пригласили священника на дом, а сами, забыв об этом, ушли.
– Ладно, — думаю, — ушла, ну и ушла, в конце концов, это не мне, это тебе нужно.
Уже в храме, незадолго до вечерней службы, я не утерпел и позвонил своей знакомой, она жила в том же доме по соседству с квартирой, куда меня приглашали, и попросил её снова сходить позвонить в указанною мною дверь. – Знаешь, мне почему-то тревожно, человек так просил к ней придти, время назначил, а потом вдруг взял и обо всём забыл? Что-то здесь не так.
Минут через пятнадцать меня зовут к телефону:
— Отче, хозяйка у себя дома, только, она тебя наверно приглашала не дом освятить, а на отпевание. Ты понимаешь, звоню ей в дверь, никто не отзывается. Я взяла и толкнула дверь рукой, та и открылась. Захожу, никого нет, зову, никто не отзывается, прохожу в комнату, а она в гробу лежит на столе. Наверняка ты сам что-то спутал, видимо, она просила её отпеть.
– Ты в своём уме?! – я почти кричу в трубку. Как может человек, будучи живым, пригласить священника к себе на отпевание в определённый день, к определённому часу?
И только на следующий день мы узнали, что накануне, в соседнем с нами районе, на обратном пути из столицы, попав в аварию, погибли несколько цыганок, а вместе с ними и моя новая знакомая. С тех пор не перестаю удивляться женской способности к предвидению. Ведь и у сестры, и у матери погибшей было предчувствие, что их близкому человеку грозит беда.
Понятно, как взволновалась наша цыганская община. Они вообще очень трепетно относятся к самому факту похорон кого-либо из цыган, а здесь сразу несколько покойников. Отпевали погибших женщин порознь в течение нескольких дней, и каждые похороны превращались в демонстрации из плачущих родственников. Я отпевал одну из погибших, и моё отпевание было последним в этой чреде погребений.
В храм на отпевание набилось множество цыганского народу. Поначалу всё шло как обычно, громко плакала мать, её утешали родные, вокруг носились дети и выходили периодически покурить мужики. Внезапно я услышал, как недовольный ропот прокатился среди тех, кто находился в церкви. Поворачиваюсь к двери и замечаю небольшую группу цыган только что вошедших. Они прошли вглубь и встали особняком поодаль от всех остальных. А остальные, явно возмущённые их появлением, стали возбуждённо переговариваться между собой, громко и резко что-то выкрикивая на своём языке. Потом один цыган решительным шагом подошёл ко вновь вошедшим и резко толкнул в плечо одного из них, юношу, почти ещё мальчика, хотя там были и взрослые мужчины. Стало понятно, что назревает конфликт, и я подумал, надо что-то делать, не хватало, чтобы они ещё и подрались у нас в храме.
И, прервав молитву, предупредил:
— Драться будете на улице, и пока хулиган, ударивший юношу, не выйдет из храма, отпевать не стану. И тут же почти все мужчины, а за ними и мальчики повалили на улицу, сперва были слышны только громкие выкрики, а потом я различил и шум от взаимного обмена ударами.
Ладно, — думаю, — пускай сами разбираются, это их личное дело, и продолжил отпевание.
Конечно, мне было любопытно, из-за чего эти люди так разругались, что даже похороны не стали предлогом хотя бы для временного перемирия. Если уж цыгане решили выяснять отношения в храме, значит, кто-то кого-то действительно допёк. Да только кто же из них об этом расскажет, цыгане не любят посвящать в свои дела посторонних.
Но уже через несколько дней, буквально в течение следующей недели, я вновь увидел в церкви тех недавних возмутителей, чьё присутствие на похоронах не потерпели остальные. Среди этих людей был и мальчик лет пятнадцати, именно его тогда толкнули в плечо. Мальчик стоял напротив и рассматривал меня с нескрываемым любопытством. В его глазах было столько детской непосредственности, что я решил заговорить с ним и выяснить, чем этот забавный на вид мальчишка мог насолить такому числу взрослых серьёзных цыган. А тот, словно ждал моего вопроса, и стоило только с ним заговорить, как и он в свою очередь излил на меня целый поток вопросов, от самых простых и смешных, до таких, ответить на которые можно только имея богословскую подготовку.
Метя, так звали мальчика, рассказал, что их семья, будучи родственной с местными цыганами, жила в одном из городов соседней с нами области. В их семье некоторое время назад покончил с собой молодой мужчина. Его привезли к нам и похоронили на старом городском кладбище. Понятно, что отпевать его никто не отпевал, так как руки он наложил на себя сам, да ещё и по пьяному делу, а пьянство причина только усугубляющая. Время шло, и о нём пора было бы уже и забыть, да не тут-то было.
Где-то по прошествии полугода, стал он являться во снах к местным цыганам. А явившись, всякий раз предупреждал: — На днях один из вас умрёт, — и он называл имя жертвы. Непонятно каким образом, но и Метя, независимо от других, узнавал о предстоящей кому-то из цыган кончине, и ни разу не ошибся. Кстати, Метя знал и о близкой смерти женщин, что разбились в той аварии. Но самое страшное, чуть ли не в день их гибели удавленник снова явился и указал уже на девочку подростка, единственного ребёнка в одной из семей. Здесь уже цыгане не выдержали и взорвались, поставив Метиным родственникам ультиматум: или они всеми правдами и неправдами добиваются разрешение на отпевание самоубийцы, или цыгане сами выкопают его тело и сожгут где-нибудь за городом. Короче, достал он их своими предсказаниями, и не просто достал, но и окончательно запугал.
Родственник, даже если он и самоубийца, не перестаёт быть родным человеком, и никому не хочется, чтобы его тело сожгли, словно упыря какого.
– Батюшка, — спрашивают меня Метины сродники, — что нужно, для того, чтобы ты отпел нашего самоубийцу? Давай так, мы дадим тебе много денег, а ты отпоёшь его нам без всякой суеты.
Разумеется, я отказался, и не потому, что знаю, если цыган тебе обещает много денег, значит, гарантированно обманет, а из-за того, что никакой священник не станет отпевать самоубийцу. И вопрос о деньгах, сколько бы их не сулили, в таком случае вообще никем даже рассматриваться не будет.
— Цыгане, вы должны ехать в епархиальное управление той епархии, к которой формально принадлежал ваш самоубийца и привезти разрешение на его заочное отпевание, а дадут его вам только в том случае, если вы будете иметь на руках справки от врачей, что ваш сродник был психически болен. Будучи уверенным, что такого разрешения им никак не добиться, я уже стал было забывать об этой истории. И забыл бы, если недели через две передо мной не стоял бы Метя с группой сродников и не размахивал перед моим носом самым что ни наесть настоящим разрешением на отпевание с оттиском печати управления соседней с нами епархией.
— Цыгане, как вам это удалось?
– О, батюшка, — явно гордясь собою, заговорил юноша, — сперва мы съездили в нашу городскую психушку, там познакомились с одним хорошим человеком, и он нам помог, за небольшие деньги. Так что, мы за тобой, собирайся и едем на кладбище. Метя, откровенно рассказывая мне о своём прохиндействе, даже и допустить не мог, что я, узнав об обмане отпевать самоубийцу всё одно не стану, и никакая бумажка для меня в таком случае не авторитет. Только спорить с цыганами и доказывать им, что они неправы в таком случае дело совершенно бесперспективное.
Бумага на руках, и чувствуя свою формальную правоту, они тебя и из постели выдернут. Потому я не стал спорить, и согласился ехать на старое кладбище. Еду, а сам ещё толком не знаю что буду делать. В том, что не стану отпевать, это понятно, но и проблему несчастной семьи нужно было как-то решать. Обстоятельства загнали людей в угол, и без моего участия им уже было не обойтись. Ехал и молился, а когда приехали и подошли к могиле, то я вдруг с радостью обнаружил, что буквально рядом похоронен человек с точно таким же именем, что и несчастный самоубийца. И я с полным правом послужил заупокойную литию по его приснопоминаемому соседу, а потом придал земле цыганское погребение, кстати, это я бы мог сделать и без специального разрешения. Метя с компанией были счастливы, теперь им уже не стоило опасаться посягательств на бренные останки их бедного сродника.
Прошло ещё месяцев восемь, и вновь Метя, наш добрый друг, с сияющей улыбкой на устах, посетил наш храм. Ко мне он подошёл, уже как к старому знакомому: – Батюшка, я к тебе по делу, нам нужно отца отпеть. Отмечая несоответствие его, сияющего радостью, лица и трагичности события, я поначалу даже не мог сообразить, как мне себя вести, выразить юноше соболезнование, или порадоваться за него. Наученный горьким опытом Метиного семейства, сразу поинтересовался: — Надеюсь не самоубийца? – Нет, батюшка, — и его рот растягивается уже в совершенно счастливую улыбку, — на машине доездился. Я его всегда предупреждал, не кури травку, если за руль садишься. А он любитель был за рулём покурить, машина, короче, вдребезги, и себе шею свернул. Может мальчик и радовался тому, что хоть с папкой у него не будет проблем, и похоронить его можно по-человечески?
Вот, что-что, а хоронить цыгане умеют. Во-первых, покупается, как правило, очень дорогой гроб. Семья выкладывается полностью, в долги залезает, но гроб и всё такое прочее, будут на высоте. Ладно, договорились мы о времени отпевания, а рано утром в назначенный день находит меня посланец от Мети с просьбой после отпевание возглавить траурное шествие по городу. Я представил, как пойду через весь город до кладбища с крестом и кадилом перед траурной колонной родственников и со счастливым Метей, и мне стало не по себе. Хотя, традиция православного погребения всегда подразумевала провожать тело усопшего православного христианина священником до места его последнего упокоения. Но, во-первых, сегодня эта традиция практически уже не поддерживается, особенно в городах, а, во-вторых, если и идти так не перед гробом же великовозрастного хулигана, обкурившегося, а потому и свернувшего себе шею.
После моего отказа, всё утро меня находили всё новые и новые парламентёры с просьбой обязательно проводить в последний путь «уважаемого человека». Может в моём присутствии на похоронах Метя видел гарантию того, что к этому покойнику из их семьи у единокровников уже точно не возникнет никаких подозрений.
Настоятель в то время был в отпуске, и мне не с кем было посоветоваться, как поступить в такой ситуации. Подхожу к старосте:
— Петровна, что делать, цыгане измором берут, сил уже нет сопротивляться. – А ты, батюшка, пойди на хитрость, назначь им за сопровождение какую-нибудь высоченную плату, назови цифру, пускай самую шальную, невозможную, тогда только отстанут, по-другому не отобьёшься.
Следуя совету старосты, я и назначил очередному ходоку такую «невозможную», на мой взгляд, сумму. Но то, что мне вчерашнему работяге с железной дороги, казалось невозможным, для Метиной семьи, были карманными деньгами, мне тут же их и вручили.
После отпевания, с видом мученика выхожу из церкви и молюсь, чтобы Господь, сжалившись надо мной, излил в этот момент на город тонны воды, или обрушил бы град величиной с куриное яйцо, только бы не участвовать мне в этом крестном ходу. Но оказалось, что милостивый Господь пожалел меня ещё до того, как я стал просить Его об этом. Видимо, это мой ангел хранитель надоумил кого-то из оргкомитета похорон Метиного папы заказать духовой оркестр.
Сегодня духовой оркестр, сопровождающий траурную процессию, уже не встретить, а когда-то, в советские времена, без такого сопровождения хоронить было немыслимо. Это всё равно, что если бы сегодня невеста не стала бы надевать на свадьбу белое платье, или номера машин свадебного кортежа не заклеить какой-нибудь ерундой, типа «мы гуляем». Тогда, в описываемые мною годы, время духовых оркестров уже прошло, но, как оказалось не для всех. Мой ангел подсказал цыганам, где можно разыскать этот анахронизм и привез музыкантов на похороны. Хоронить, так хоронить, и с попом и с оркестром.
Вот за этих музыкантов, словно за соломинку, я и ухватился.
– Метя, разве ты не знаешь, что православные похороны исключают присутствие духового оркестра? Это раньше, когда людей принципиально отказывались отпевать, хоронили под революционные мелодии. Так что, вот ваши деньги, и я пошёл. Но не тут-то было, Метя, действительно, обладал недюжинной сообразительностью. Слышу, кричит мне в спину:
— Батюшка, не надо деньги. Делаем так, ты садишься в машину и едешь с нами до кладбища, в это время играет оркестр, а как приедем, музыканты замолкают и продолжаем уже по-христиански. Это было спасение, внутренне ликуя, но внешне оставаясь спокойным, сажусь к ним в машину.
И только там, в машине, я понял чему так радовался Метя. Он признался, что от общения со мной у него немедленно поднимается настроение, и тогда чувствует он себя превосходно. А потому с удовольствием прокатится со мной в одном автомобиле. За это время любопытный юноша успел задать мне множество вопросов. Его было интересно как живут священники, что пьют и что едят, и ещё много-много чего другого.
Я предложил ему: — Метя, начинай ходить в храм, ты многое поймёшь, а потом, глядишь, и учиться поедешь. Сам священником станешь, и цыганам о Христе будешь проповедовать. Юноша смеётся, он очень доволен, но мои слова воспринимает как шутку.
Наконец процессия приблизилась к кладбищенским воротам и остановилась. Пришла пора сменить музыкантов, те, закончив работу, стали укладывать инструменты. Все, кто ехал, вышли из машин, и дальше шли пешком. Я хотел было уже запеть «Святый Боже…», но в этот момент душераздирающим криком закричала вдова. Поразительная метаморфоза, только что женщина ехала с нами, спокойно участвуя в общем разговоре, и тут на тебе, так закричать. Метя сразу же меня успокоил: — Ничего-ничего, не пугайся, у нас так принято.
Мы подошли к могиле, а вернее к склепу. Цыгане хоронят своих покойниках не так, как остальные. Они выкладывают могилу изнутри кирпичом, ставят в неё гроб и сверху кладут бетонную плиту. В склеп вместе с останками усопшего могут, словно в древнем Египте, класть какие-то вещи, ковры, бутылки с вином. Гроб поставили на возвышение, вдова стоит на коленях и продолжает вопить душераздирающим криком: — Кормилец, на кого ты нас оставил?! Хотя, у цыган чаще всего именно женщины являются кормильцами, а не мужики, как у нас. Правда, последнее время и в наших семьях всё больше зарабатывают женщины, так что уже и не поймёшь, кто кого кормит. А если муж дармоед, то чего по нему убиваться? Наклоняюсь к женщине и тихонько спрашиваю: — Ты ещё долго? Мне бы послужить. Крик на мгновение прекращается, и я слышу в ответ: «Ещё минуты полторы». Ладно, подождём.
Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Вдова быстро и по-деловому уложила в гроб несколько свёртков. В одном, как мне показалось по форме, было спиртное, а что в других, я так и не разобрал.
Гроб стали опускать в склеп, и я, оставшись без дела, отошёл в сторонку, а потом, чувствуя себя совершенно лишним, решил вернуться в храм.
Собрав в саквояж свои пожитки, уже было пошёл пешком, и в этот момент меня отыскал Метя. – Хорошо, что я тебя нашёл, батюшка. Мы тебя сейчас отвезём. Ты уж извини, если что не так. Очень уж мне хотелось, чтобы наши видели тебя на кладбище, а то, не дай Бог, получится как с тем нашим родственником – самоубийцей. Я спросил:
— А, кстати, чем кончилась история с его похождениями с того света? Никого он больше не забирает? – А он, батюшка, никого и не забирал. Я стал о нём молиться, как ты меня научил, он пришёл ко мне во сне и сказал: — Метя, передай им, пускай они меня не боятся, я здесь совершенно не причём. Это их бес за грехи забирает. Так и передай, Метя, «за грехи». Не будут грешить, перестанут бояться».
Юноша простился со мной и побежал к своим, а я смотрел ему в след и удивлялся, как милостивый Господь, пытаясь докричаться до каждого из нас, предупреждает об опасности греха, даже и таким необычайным образом.
Пошла ли эта наука на пользу Метиному семейству, не знаю, только самого Метю с тех пор я больше не видел.
