От редакции. Публикуя статью А. Егорова, мы должны признать, что не все в ней может понравиться читателю: некоторые тезисы нуждаются в более подробном изложении, в иных случаях было бы полезно привести примеры (и особенно контрпримеры), хотелось бы увидеть исторический экскурс: попытки построить право на следовании Божией правде уже были, и т. д. Но тем не менее мы рассматриваем эту работу как очень важную и полезную, так как она написана вопреки дурному обычаю, которому, к сожалению, следует часть православных христиан и который состоит в пренебрежении светским правом. При этом довольно часто те люди, которые декларируют, что они выше права, на деле оказываются ниже его, ибо Бог поругаем не бывает (Гал 6:7) и не вознаграждает ни гордыни, ни невежества.
“Бог есть совершенство, а потому совершенен и гармоничен сотворенный Им мир”, — такими словами предваряют авторы Основ социальной концепции Русской Православной Церкви (далее — Концепция) характеристику современного светского права1. Таким образом, гармоничность мира и его обустроенность несомненно предполагают и совершенство права как регулятора видимых, проявляющихся вовне поступков человека. Юристы такую правовую гармонию называют системностью права, или его системой, под которой понимается всего лишь наличие “однопорядковых, взаимосвязанных и взаимодействующих элементов”, названных нормами права или правилами поведения2. Но системность и гармония, а тем более системность и совершенство не есть тождественные понятия. К сожалению, современная юриспруденция не знает названных критериев продолжения Божественного бытия и лишена подобного научного предмета. Как следствие, созданная система права либо неработоспособна, наподобие реформированной постсоветской системы, либо ужасна по своим функциональным последствиям, каковой была советская сталинская система права. Корень зла — не в отсутствии сбалансированности элементов, а в качестве связей с Божественным совершенством, формальным (внешним) источником которого является Священное Писание.
В последнее время стали появляться работы, посвященные анализу Божественных норм с точки зрения их применимости в гражданском обществе и, в частности, в правовой системе3. Но изначально в них не решен основной вопрос — подчинение любой нормы права и любого из правовых институтов Божественным законам, при котором системность права станет истинной, а не формальной, представляющейся в виде правовых норм, институтов и отраслей права. Иными словами, системность рождается в Истине, а не в форме, а облачается, напротив, в форму, а не в Истину. Ни одна норма по своей форме не может считаться богоданной. Она — продукт труда законодателя, будь то в форме закона, указа или постановления. Но по сути совершенства и гармонии она должна рождаться в недрах Истины, подобно любому созерцаемому предмету или материальному явлению.
Правовая наука вместо Бога называет некие объективные и субъективные факторы, которые якобы лежат “в основе любой системы права”4. Тупиковость этих факторов очевидна. Как могут, например, экономические или политические условия способствовать созданию и функционированию системы права, если сами они обезличены и непостоянны, а закон конкретен и непреходящ, какие бы формы он ни принимал: Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться,и нет ничего нового под солнцем (Еккл 1:9–11).
Каковы же критерии построения системы современного права? Стоит заметить, что другие религиозные общества, не тронутые в отличие от христианского общества богоборческими потрясениями, давно создали и используют такую систему критериев. Самым главным в построении совершенной системы норм является соответствие последних элементам зафиксированного предания. Так, система мусульманского права соответствует шариату, существующему в форме Корана и иных признаваемых религиозным сообществом книг, система индусского права — традициям брахманского учения и т. д. И только христианское общество, сотрясаемое искушениями мамонизма и коммунизма, отошло от традиций первичности Священного Писания как основного системообразующего элемента иерархии норм права. Вторым же таким элементом должны выступить творения Отцов Церкви как толковательный ориентир создаваемых и функционирующих норм. Сегодня трудно говорить о третьей составной, ориентирующей на образование системы права, — церковном праве, поскольку основная масса населения не задействована в церковном процессе. Но удержаться от погибели и самому современному светскому праву нужно хотя бы при помощи двух первых критериев: Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь <…> погибнете и не пробудете долго на земле (Втор 30:17–18).
На первый взгляд Концепция большое внимание уделяет оценке преступления и характеру наказания. Но это не означает, что только уголовное право является предметом анализа поступков христианина. Речь идет в целом о грехе и воздаянии за него. Недооценка и таким образом сужение понятия греха приводит к массовым правонарушениям в имущественных, семейных, трудовых и других отношениях, что на практике уже грехом и не считается.
Понятие греха в его доктринальном и духовно-практическом смысле должно восприниматься как любое противное Божественным заповедям поведение человека, будь то в сфере хищения имущества или нарушения авторских прав, в области антиконституционного непослушания властям или разводов в семье. К сожалению, наша правовая система далека от такого “греховно-идеального” правопонимания (я не говорю уже относительно каждого члена общества).
В Концепции отмечается характер “разведенности” преступления и наказания, то есть наличие разрыва во времени между содеянным грехом и понесенным возмездием. В светском праве, напротив, существует принцип неотвратимости наказания, который воспринимается как скорейшее и обязательное создание неблагоприятных последствий для нарушителя. С бытийной точки зрения такой подход оправдан в первую очередь по причине краткости человеческого века в этом мире. Для виновного — благо — понести наказание в этой жизни, тем более если оно подкреплено истинным покаянием. Но чем это “виновное благо” будет являться для других участников правоприменительного процесса — должностных лиц судов, прокуратур, милиции и полиции? Ведь они, представляя лицо общества, как и все общество, жаждут скорейшего возмездия. Недаром наше законодательство переполнено сроками — 2 месяца для предварительного расследования, 10 дней на обжалование и т. д. Причина тому — в необоснованном богоборческом присвоении человеком Божественных функции воздаяния. И потому временные сроки должны быть пересмотрены в пользу нарушившего закон.
Частная картина преступления и наказания, определенным образом изложенная в Концепции, не влияет на общее правопонимание греха и его пагубности для человеческой души. Грех вошел в мир по причине свободы человека, которой он не смог должным образом распорядиться. Не много ли нам и сегодня этой свободы? В правовой системе господствует так называемый либеральный принцип: “разрешено все, что не запрещено”. В результате предполагаемое правомерное поведение превратилось в нерегулируемый беспредел, который и нарушением закона назвать нельзя по причине отсутствия нарушаемого закона. Из области правового регулирования человеческих отношений выпали такие важные компоненты, как отношения любви, дружбы, почтительности и иные этико-нравственные компоненты. Причем уже в учебных заведениях преподаватели права с неким профессиональным удовольствием говорят о том, что есть сферы, неподвластные праву. Но тогда какими нормами они регулируются? Нормами безнравственно-бездуховными, так как ни Божий закон, ни закон человеческий уже не руководит поступками людей. Если в душе человека будет господствовать ненависть, обман, то какие бы хорошие законы, нацеленные на внешнее поведение человека, мы ни принимали, они не будут действовать. В лучшем случае они будут формально исполняться. Дело же закона написано Богом в сердцах человеческих (см. Рим 2:15), и право в истинном его понимании призвано не допустить превращения мира в ад5. Для этого право должно активнее вторгаться в сферу межличностных отношений, где нет места свободе6, а где должен присутствовать тот же Божественный императив: “не делай другому того, чего не желаешь себе”.
Современные ученые-юристы продолжают спор о таком вопросе, как происхождение права. В юридической науке ему посвящена обширная литература7. Но ответ на вопрос о причинах происхождения этого нормативного регулятора банален. Право, по мнению большинства исследователей, возникло по своего рода материалистическим причинамкак некий общественный договор, как гарант независимости, как результат появления классов и т. д. Ближе всех к истине подошел Фома Аквинский, который определил Божественный характер происхождения права, но и он до конца не постиг глубины свершившегося. Бог не просто дал Закон Моисею, а через него и всему человечеству, Он открыл истину греха, который лишил человека Рая. В противном случае человек мог бы и не принять закон, как он не принял его, нарушив запрет Бога на вкушение от древа добра и зла. Но истина греха заставила человека содрогнуться. И потому право появилось не в результате страха человека перед причинением ему вреда другим человеком, а в результате страха продолжения греховного падения всех и каждого. Поэтому можно сказать, что человеческое право появилось незамедлительно после изгнания человека из Рая, с момента первого грехопадения.
Концепция не определяет понятия права, как это охотно делают правоведы. Она не определяет его нормативного содержания, да и вообще очень осторожно подходит к оценке значимости современного права в жизни общества. И это понятно. За последние десятилетия право перестало быть гарантом мира и стабильности. Напротив, с его помощью “узаконили” ужасающие явления — аборты, наркоманию, блуд. Вряд ли сегодня стоит всерьез относится к светскому праву как к гаранту “непревращения мира в ад”. Секуляризованный закон не есть закон общества, он есть похоть индивида, твердящего о своих естественных неотчуждаемых правах и одновременно творящего беззакония. Современный закон развращает общество либо свободой, либо непонятными притеснениями.
Человеческий закон должен быть основан на нормах Священного Писания. И задача сегодняшней юриспруденции — помочь праву в таком становлении. Некогда европейская культура, не отвергнувшая нормы Евангелия, сумела создать стабильную схему человеческих поступков, соразмерных принимаемым законам, которые стараются не противоречить нормам Писания. Современное европейское и российское общество, искушаемое и страдающее, не имеет и такой примитивной схемы. Советские декреты до сих пор лежат в основе взаимоотношения Церкви и государства, а по сути дела Бога и человека. Процесс налаживания их отношений, начавшийся в последнее время, скорее формален, но хотя бы эта формальность может поспособствовать созданию формальных рамок закона с нравственно чистым содержанием боговдохновенного начала.
Что для этого необходимо сделать?
В основе возрождения светских нормативных регуляторов должны быть изначально заложены канонические принципы формирования новых и реформирования существующих норм. И только затем можно изменять конкретику регулирования отношений.
Первый принцип заложен в первой Заповеди: Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии, разве Мене. Реализация этого принципа должна победить богоборческие тенденции в праве, когда основными являются стороны правоотношений, удовлетворяющие свой личный, иногда богомерзкий интерес. В отношениях между субъектами (так людей формально именует право) должен находиться не личный и даже не государственный интерес, а идея благоденствия, которую мы сейчас называем безликим словом справедливость. Идея благоденствия — это и путь служения Христу, и ограничение самого себя ради высшей цели, если не ради ближнего. Нормативно эти правила должны быть изложены в первых статьях кодексов, например, в следующем виде: “целью заключения договора является его исполнение” вместо существующей сегодня цели “удовлетворения потребностей участников гражданских правоотношений”. В уголовных нормах должен внедриться принцип страдания виновного, а не кары, возлагаемой человеком, может быть, более грешным по своей духовной сути, чем осужденный.
Идея благоденствия — это светлый путь правды в праве, на котором кажущаяся безликость исполнения должного возвращает личность к истоку богоподобия.
Второй принцип, которым должно наполняться светское право, это принцип непосредственного нормативного участия Божьего Закона в делах правды. Заповеди не убий, не укради, не прелюбы сотвори и другие должны внедряться повсеместно с помощью вновь принимаемых норм, причем толкование этих заповедей должно носить не узконормативный, а широкий доктринальный характер. Так, заповедь не убий должна касаться не только норм уголовного права, но и гражданских правоотношений, где имущественное разорение нередко доводит до отчаяния и страшных последствий самоубийства. Заповедь не прелюбы сотвори должна касаться не только семейных отношений, но и уголовных, где сегодня отсутствуют санкции за подобные злодеяния.
Таким образом, в основе нормотворчества должны находиться заповеди Божии, так или иначе присутствующие сегодня в жизни. Но помимо нормотворчества современная правовая система больна и пороками правоприменения, может быть, даже еще большими, так как именно там кипят страсти, рушатся надежды, ломаются жизни. Заповеди Блаженства — вот спасение сегодняшним алчущим правды, плачущим за ближнего, терпящим за веру. Враз мы не создадим идеальную систему правоприменения, как, наверное, в отличие от хороших законов, не создадим таковую и вовсе. Но постоянное привыкание к правде должно стать элементом этой системы. Судья — порождение общества, а отправление правосудия — это заложничество не только истца и ответчика, но и суда, от норм светского права. Это нормативное заложничество отягчается еще и нравственной беспринципностью субъектов права, оказывающих (пусть и не для себя) себя как глупцов гордости и порока. И если мы когда-нибудь сможем создать хорошие законы, мы никогда не создадим хорошее их претворение в жизнь, так как грех пришел с человеком, с человеком и уйдет. Поэтому основная задача правоприменения — оградить человека от продолжающегося грехопадения, а не восстановление в правах, имуществе, как полагают современные теоретики и практики правоприменения. Если будет выполнена эта задача, то последует безболезненная реализация и видимых формальностей — вещей, извинений и т. п. В противном случае существование правоприменения будет бессмысленным, а люди больше будут обращаться к избранным ими же авторитетам, а не к официальным органам, что в сегодняшнее время и происходит в православном обществе.
Конечно, мир, лежащий во зле, глух к голосу добра. Но свет Истины способен просветить любого. История знает много поразительных примеров обращения к этой Истине. И всякий раз, готовясь к принятию Святых Христовых Тайн, мы говорим:яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем.
Аминь.
1Основы социальной концепции Русской Православной Церкви // Альфа и Омега. 2000. №№ 3(25), 4(26).
2Общая теория государства и права. Академический курс в 2-х томах. Т. 2. Теория права.М., 1998. С. 11.
3Папаян Р. А. Христианские корни современного права.М., 2002;Каневский К. Социальная концепция Русской Православной Церкви. Институт государства глазами православных христиан // Российская юстиция. 2003. № 2 и др.
4Общая теория государства и права. Т. 2. С. 11.
5Концепция (Раздел IV. 2).
6Здесь может возникнуть недоразумение, связанное с различным пониманием свободы. В области межличностных отношений человек, разумеется, свободен — но той свободой, которая предполагает добровольную ответственность: нельзя принуждать к вступлению в брак, но брачные обеты необходимо соблюдать. То же можно сказать и об отношении к детям и к родителям. — Ред.
7Морган Л. Древнее общество. М., 1934;Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1994;Каманина Т. В. Происхождение государства и права. Современные трактовки и новые подходы. М., 1999 и т. д.
