«Свидания — это слишком трудно». Тэмпл Грандин — о жизни с аутизмом
«Я была и остаюсь наблюдателем»
Среди аутичных людей много поклонников телесериала «Звездный путь». Я смотрю его с 8 сентября 1966 года, то есть со дня выхода на экран первой серии. В бытность мою студенткой колледжа фильм сильно повлиял на мое мировоззрение, потому что в каждом выпуске оригинального сериала поднимался какой-то конкретный нравственный вопрос. Все персонажи в своих действиях руководствовались системой четких моральных принципов, принятых Объединенной федерацией планет. Мне тогда ближе всех из персонажей был рационально мыслящий коммандер Спок, потому что мы с ним рассуждали одинаково.
Хорошо помню эпизод, в центре которого был конфликт между чувствами и разумом, который я прекрасно понимала: в результате бомбардировки каменными глыбами, которые швыряет в звездолет неизвестное чудовище, гибнет один из членов экипажа. Коммандер Спок, рассуждающий логически, предлагает немедленно улетать, пока чудовище не разнесло корабль, но остальные отказываются покидать планету. Им необходимо забрать тело погибшего товарища. Споку вылазка за трупом в ситуации, когда от корабля вот-вот останется мокрое место, представляется полной бессмыслицей. Но остальные, движимые верностью и преданностью, идут на риск, чтобы похоронить друга с почестями.
Возможно, я упрощаю, но та серия помогла мне в конце концов осознать, до какой степени я отличаюсь от остальных. Я была полностью солидарна со Споком и вместе с тем поняла, что над логикой часто берут верх эмоции, даже если диктуемые ими решения несут в себе опасность.
Социальное взаимодействие, органически присущее большинству людей, аутичного человека повергает в ступор. В детстве я вела себя как зверек, который лишен инстинктов и потому не имеет возможности на них полагаться. Приходилось учиться всему методом проб и ошибок. Я напряженно наблюдала, пытаясь угадать, как нужно себя вести, но все догадки были неверными. В любой ситуации общения мне требовалось время, чтобы все осмыслить.
Когда мои соученицы сходили с ума по Beatles, я для себя классифицировала эту реакцию как ИСФ — интересный социологический феномен. Я была подобна антропологу, изучающему обычаи и быт туземцев. Мне и хотелось бы поучаствовать в окружающей жизни, но я не знала, как это сделать.
В моем школьном дневнике есть показательная запись: «Нельзя всегда стоять в стороне и лишь смотреть, как холодный беспристрастный наблюдатель. Напротив, надо участвовать». Однако даже сегодня я всегда над схваткой. Я наблюдатель.
Суть отличия между собой и остальными я окончательно уяснила пару лет назад, когда принимала участие в психологическом тестировании с использованием музыкальных отрывков. Классическая музыка пробуждала в моем воображении яркие образы, аналогичные тем, что представляли себе другие участники, но если они видели в воображаемых обстоятельствах себя, то я наблюдала ситуацию исключительно со стороны. Например, один из предложенных фрагментов вызывал в мыслях образ лодки, скользящей по сверкающему морю. Я в этот момент видела картинку с открытки, а большинство представляли в лодке самих себя.
Всю жизнь я была и остаюсь наблюдателем, чувствую себя зрителем, который смотрит на происходящее со стороны. В средней школе я не способна была на общение вне стен класса.
Сверстницы часами болтали друг с другом об украшениях или о прочих бессмысленных вещах. Что им это давало, не знаю. Я искренне не понимала, почему так важна одежда, когда в лаборантской кабинета естествознания можно делать и обдумывать вещи куда более интересные. Лично меня электроника и экспериментальная психология занимали куда больше, чем мода. Я просто была среди сверстниц чужой.
Стать своей для большинства я никогда не умела, но у меня было несколько приятелей, с которыми нас объединяли общие интересы: лыжи, верховая езда. Дружеские отношения всегда строились не вокруг моей личности, а вокруг моих занятий.
Романтика и робот
Даже сегодня личные отношения во многом остаются для меня загадкой. И самым большим, самым серьезным «системным грехом», по старой школьной классификации, для меня остается секс. Именно секс погубил стольким людям карьеру и репутацию.
Из книг и личных встреч на конференциях по аутизму мне известно, что наиболее успешно адаптировавшиеся в социальном отношении люди с РАС либо выбирают безбрачие и сексуальное воздержание, либо вступают в брак с себе подобными. Под успешной социальной адаптацией я понимаю возможность вести полноценную жизнь, приносящую удовлетворение. Лучше всего складывается жизнь либо тех пар, где оба супруга аутичны, либо тех, где один партнер аутичен, а другой — человек с особенностями, в том числе поведенческими. В этом случае их влечет друг к другу не физическая сторона, а общность интересов. Они на одной интеллектуальной волне и поэтому хотят быть вместе.
Я сделала выбор в пользу девственности и безбрачия, потому что таким образом могу избежать целого ряда сложных социальных ситуаций, с которыми наверняка бы не справилась. Для многих аутичных людей физическая близость — трудность того же ряда, что и проблема постижения основных принципов поведения в обществе. На конференциях мне много раз приходилось беседовать с женщинами, ставшими жертвами изнасилований во время свиданий, потому что из-за аутичных особенностей они не смогли вовремя уловить подспудные проявления сексуальной заинтересованности со стороны мужчины. А аутичные мужчины на свиданиях часто не понимают, как надо вести себя с женщиной.
Это обычно напоминает мне Дейту, робота-андроида из «Звездного пути». В одной из серий робот терпит фиаско на романтическом поприще, когда делает своей даме комплименты с использованием научных терминов. У самых высоко функциональных аутичных взрослых те же проблемы.
Пол Мак-Доннелл в своей книге «Новости с границы» так описывает личный опыт ухаживания за девушкой: «Все шло замечательно, пока я не зациклился на том, что хочу видеть ее все чаще и чаще». Пол не понимал, что девушка отнюдь не стремится постоянно быть с ним рядом, и вынуждал ее проводить с ним все больше и больше времени, хотя ей вполне хватало простых товарищеских отношений. Человеку с РАС, не обладающему гибкостью мышления, приходится в подобных ситуациях много сложнее. Такие люди во взрослом возрасте не имеют представления о поведенческих нормах.
Одному аутичному юноше приглянулась девушка, и он захотел незаметно рассмотреть ее. Для этого он отправился к ее дому, надев на голову закрывающий лицо шлем для игры в американский футбол. Парень был уверен, что в таком виде без помех сможет постоять у нее под окнами. В его прямолинейном визуальном мышлении сложилась ясная картина: главное самому остаться неузнанным, тогда можно будет глазеть на понравившуюся барышню сколько хочется.
Правила деловых отношений между людьми можно легко затвердить, а вот романтические отношения алгоритмизировать сложно. Усвоить социальные навыки, которых достаточно, чтобы снять квартиру или общаться по работе, мне было куда проще, чем научиться вести себя на свиданиях. Я почти не способна считывать эмоциональный подтекст, возникающий при сложных социальных взаимодействиях.
Например, после одной из лекций мне пришло абсолютно неподобающее поздравление ко дню Святого Валентина от некоего аутичного молодого человека. Так объясняются в любви друг другу в начальной школе. Однако юноша полагал, что я отнесусь к этому чуть ли не как к предложению руки и сердца, и обиделся, когда я его проигнорировала. Я действительно ничего ему не написала, поскольку по опыту знаю, что ответы на подобные письма воспринимаются как поощрение. Молодому человеку никто не объяснил, что делать предложение тому, кого ты видел всего раз и с кем даже не знаком, не принято. Правилам социального взаимодействия его, как и меня, должны были специально обучать, наравне с обучением правилам орфографии.
Социальное взаимодействие как наука
Если от меня требуется участие в семейных делах, когда человеческие реакции диктуются не разумом, а чувствами, мне необходимы подробные обсуждения с друзьями, которые в этом случае выполняют функции переводчиков. Чтобы осмыслить социальное поведение, обусловленное совокупностью эмоций, а не логикой, я нуждаюсь в помощи.
Ганс Аспергер утверждал, что если обычный ребенок усваивает социальные навыки бессознательно, так как учится им инстинктивно, то у аутичных детей «социальная адаптация должна пропускаться через осознание». Аутичный 27-летний студент Джим Синклер пришел к тому же выводу. Он убежден, что люди с РАС лишены врожденных инстинктов, которые делают общение естественным процессом. Аутичным детям социальные навыки надо преподавать так же планомерно, как предметы школьной программы. Джим обобщил это в одной фразе: «Социальное взаимодействие предполагает вещи, которые большинство людей знают, хотя их никто этому не учил». Ему самому, для того чтобы научиться адекватно реагировать в той или иной ситуации, пришлось расспрашивать других, как они вели себя в подобных случаях. Он описывает, как ему приходилось разрабатывать «индивидуальный код преобразования» для каждого нового человека, чтобы общаться с ним.
Аналогичным образом Тони У. рассудком понимал, что именно чувствуют люди, но сам этих чувств не испытывал. Донна Уильямс упоминает, что копировала эмоции других, чтобы вести себя как все, но при этом словно бы открывала компьютерный файл, и это совершалось ею чисто автоматически.
Изменчивый, зыбкий, трудноуловимый, эмоциональный подтекст для меня скрыт, поэтому пришлось методом проб и ошибок уяснить себе и затвердить значения некоторых жестов и выражений лица. В самом начале моей профессиональной деятельности первое общение с клиентами у меня, как правило, происходило по телефону, что позволяло не отвлекаться на расшифровку реакций и сигналов от собеседника. Эта хитрость давала мне возможность, что называется, по-тихому перейти ко второму этапу, когда я высылала потенциальному клиенту свои конструкторские предложения и проспект с фотографиями готовых работ.
Телефонный разговор помогал мне показать человеку прежде всего свою профессиональную квалификацию, избегая встречи лицом к лицу, так что ее удавалось отложить вплоть до того момента, когда контракт на разработку оборудования уже был мне обеспечен. Таким же способом, по телефону, я наловчилась привлекать рекламодателей для ежегодника, издаваемого Аризонской ассоциацией скотопромышленников. Я просто звонила в крупную компанию и просила соединить меня с их отделом рекламы, не испытывая робости перед высокими чинами. Многие аутичные люди считают, что для первого знакомства телефонный разговор проще, чем общение лицом к лицу, поскольку приходится иметь дело с меньшим количеством информационных сигналов.
Человек, который не умел врать
В большинстве своем аутичные люди не умеют врать: обман чересчур сложный процесс по совокупности вовлекаемых в него эмоций. Когда под влиянием обстоятельств мне вдруг приходится говорить неправду, чтобы кого-то не подставлять, это всегда огромный стресс.
Крохотная невинная полуправда требует от меня многократных внутренних репетиций. Я проигрываю в голове «видеоролики» с разными вопросами, которые мне могут задать, если вдруг потом спрашивают то, к чему я не готовилась, впадаю в панику. Сочинять небылицы экспромтом для меня немыслимо сложно. Возможное развитие событий я должна многократно повторить в голове от начала до конца. Кроме того, ложь требует мгновенного анализа эмоционального подтекста, чтобы установить, удалось ли обмануть собеседника, поэтому необходимость лгать приводит меня в состояние сильнейшего беспокойства.
Некоторые исследователи считают, что аутичные люди в принципе не способны говорить неправду, апеллируя к разработанному Утой Фрит тесту на модель психического, который люди с РАС пройти не могут. Согласно концепции профессора Фрит, аутизм не дает одному человеку представить возможный ход рассуждений другого. Действительно, при глубокой степени расстройства аутистического спектра посмотреть на ситуацию глазами другого невозможно.
Но, используя навык визуализации и логический подход, я могу предсказать возможное поведение людей и не обмануть их, а немного схитрить. Школьницей мне приходилось играть в прятки. Я сообразила тогда, что водящего можно направить по ложному следу, если снять куртку, набить ее опавшими листьями и пристроить в кроне дерева — пусть думает, что это я.
Мне также удалось убедить всех обитательниц нашей школы-интерната в существовании летающих тарелок, хотя я всего лишь раскачивала перед окном соседки подсвеченное фонариком картонное блюдце. Когда она мне рассказывала про то, что видела, я ее успокаивала, объясняя, что мимо окна, вероятно, пролетел упавший с крыши кусок рубероида, — у нас как раз шел ремонт кровли спального корпуса. Чтобы мое отсутствие в комнате и полет НЛО за окном никто не связал, я заготовила и заранее отрепетировала множество версий для объяснения, включая историю с падением куска рубероида. Выходка моя удалась на славу. Два дня все ученицы свято верили, что над интернатом была замечена летающая тарелка. Мне без труда удалось их провести, потому что я заранее продумала небылицы, которые буду рассказывать.
Подобные требующие воображения розыгрыши я всегда любила, потому что фантазии у меня хоть отбавляй. Вероятно, мною движет тот же азарт, который заставляет хакера взламывать компьютерную программу. Умные хакеры мне по душе. Думаю, будь я сейчас подростком, непременно занялась бы хакерством из спортивного интереса, просто чтобы доказать себе, что я умнее, чем автор программы. Но, конечно, ничего социально опасного я бы делать не стала.
Вероятно, в какой-то мере такие хитрости заменяют мне глубокие человеческие привязанности. Они позволяют проникать в мир других людей и при этом не взаимодействовать с ними.
А взаимодействие с окружающими часто заканчивается для аутичных людей печально. Пол Мак-Доннелл описывает свою болезненную реакцию на предательство со стороны человека, которого он считал другом, а тот украл у него деньги и разбил машину. Полу не удалось распознать признаки надвигающейся беды.
Я могу понять, что такое обман, когда речь идет о фокусах с мифическими НЛО или о куртке, набитой листьями, но разгадать в контексте общения, что человек ведет себя неискренне, куда сложнее. В колледже я сталкивалась с предательством тех, кого считала друзьями. Я поверяла им свои сокровенные мысли, а потом узнавала, что на вечеринке они рассказывали это всем подряд и выставляли меня на посмешище.
С возрастом у меня в голове скопился гигантский архив воспоминаний о пережитых ситуациях, просмотренных телепрограммах и кинофильмах, прочитанных статьях. Внутренняя видеотека помогает мне логически осмысливать многие социальные ситуации и избегать возможных неприятностей. Так, я на собственном опыте выяснила, что есть вещи, которые делать нельзя, потому что людей это злит. В молодости мои поступки, казалось бы продиктованные логикой, часто были неправильными. Дело в том, что мне не хватало информации. Сейчас моя база данных куда обширнее, поэтому поступать правильно стало проще.
Благодаря визуальному мышлению я могу видеть собственное поведение со стороны. Я чувствую себя птичкой, которая смотрит на землю с высоты, поэтому в шутку называю это «наблюдениями юного натуралиста». Кстати, многие аутичные люди отмечают у себя эту способность. Ганс Аспергер писал, что аутичный ребенок постоянно наблюдает за собой, потому что сам для себя является объектом повышенного интереса. Шон Бэррен в книге «Вот он, мальчик!» воспроизводит свои внутренние диалоги, когда он превращался в двух собеседников, которые в разговоре друг с другом пытались найти допущенные просчеты в социальном поведении.
