Священник и психотерапевт Стефан Пламли – Секреты семейного счастья

21 мая, 2014. Алиса Струкова

О своей судьбе, о методах Имаго-терапии и о том, как научиться любить…

Слушая рассказ священника и психотерапевта, наверное, многие задумались о том, как премудр Создатель, дающий людям свободу выбора, свободу творческой самореализации, свободу ответственности в своем движении по жизни. И как важно быть чутким к Божественному призванию, как важно услышать это призвание, суметь не только получить предназначенный именно тебе талант, но и умножить его и принести плод.

«Если нет любви, то через силу нужно делать дела любви,

и Бог, видя твои труды, подарит тебе любовь»

Преподобный Амвросий Оптинский

Мы все хотим быть счастливыми, мечтаем хорошо жить большой дружной семьей, в мире с родителями и детьми, но бывает, складывается все совсем по-другому. И годами, десятилетиями тянутся в наших семьях унылые нити скандалов. Мы ссоримся, бесконечно выясняем отношения, раскаиваемся, просим прощения, обещаем исправиться, а потом снова и снова возвращаемся к исходной точке конфликта. Мы понимаем, что что-то не так, но не знаем, как это исправить…

Протоиерей Стефан Р. Пламли – американец с удивительной судьбой. В 60-х годах он пришел в Православие, принял священнический сан, но сердце его не успокаивалось в желании помочь людям победить их семейные конфликты, в желании помочь узнать друг друга, познать себя и обрести Бога…

Доктор психологии, член Американской ассоциации семейной терапии, Американской ассоциации пастырских консультантов и Православной ассоциации медицины, психологии и религии, магистр богословия Свято-Владимирской православной богословской семинарии в Нью-Йорке, настоятель храма святого апостола Марка (г. Сарасота) Православной Церкви в Америке Отец Стефан Р. Пламли провел встречу в рамках психологического семинара памяти протоиерея Василия Зеньковского в стенах Российского Православного Университета.

Типичный нетипичный американец

Будучи православным священником, психоаналитиком и психотерапевтом в Америке, я, наверное, считаюсь редким «экзотическим животным». Хотя я – типичный американец, получивший воспитание и образование в обычной американской семье, которая уже несколько сотен лет живет в Америке.

Мои родители окончили университет, получили образование школьных учителей, но когда я родился, отец работал не школьным учителем, потому что зарплата у них была небольшая, а шахтером, они получали больше. Мои родители всегда считали, что мы должны получить университетское образование, я был первым из трех детей, который пошел по этому пути.

Я окончил университет, изучив историю, философию, английскую литературу. Диссертацию я писал по философии Николая Бердяева. Бердяев привлекал меня тем, что в своей философии он огромное значение уделял свободе. Не политической свободе, а свободе человека, связанной с ответственностью.

После того, как я окончил университет, я встретил женщину, которая стала моей женой. Мы были оба учителями. Сначала мы отправились на юг США, во Флориду, но четыре года спустя, 1967 году, мы вернулись в Нью-Йорк. Я собирался поступать в Свято-Владимирскую семинарию, чтобы стать священником.

Это был очень яркий и удивительный момент в нашей жизни, потому что мы оба были еще младенцами в Православной Церкви. Кажется, мы толком не понимали, во что мы погружаемся, в какую Церковь мы идем. Мы не представляли, какое огромное значение и влияние окажет на нас пребывание в Церкви, какие изменения произойдут в нашей судьбе.

Евхаристия – сердцевина жизни

Свято-Владимирская семинария – это удивительное место. Часть преподавателей приехали в Нью-Йорк из Свято-Сергиевского института в Париже, некоторые педагоги перешли сюда из других институтов, совсем немного было профессоров из России, потому что в то время границы были закрыты. Среди моих учителей были удивительные, замечательные люди – протопресвитеры Иоанн Мейендорф и Александр Шмеман, философ и богослов Сергей Верховской.

Священники Иоанн Мейендорф и Александр Шмеман оказали на меня самое глубокое влияние. Отец Иоанн Мейендорф научил меня углубляться в предмет, а отец Александр Шмеман был блестящим мыслителем со спонтанным чувством выражения мысли. Он оказал на меня огромное влияние, особенно в отношении евхаристического богословия и богословия вообще. Именно под его влиянием мы, студенты, обнаружили и осознали значение участия в Литургии, в Евхаристии.

До этого, бывая в разных храмах США, я видел, что миряне очень редко подходят ко Святому причастию во время литургии, всего 2–3 раза в год – это была общая практика. Здесь мы увидели совершенно другое отношение к Святому причастию.

Я и мои друзья почувствовали и осознали глубочайшую радость причащения, глубочайшее проникновение в Евхаристию. Удивительным открытием для меня и моих друзей, было понимание, что во время литургии Церковь возрастает в Духе Святом, и все Ее члены становятся единым целым с Богом и друг с другом.

Отец Александр Шмеман оказал на меня огромное влияние и как духовник. Однажды я пришел к нему на исповедь и сказал: «Отче, я чувствую себя смущенным», – он спросил: «Чем же вы смущены?». Я признался, что я очень смущен тем, что должен исповедовать те же самые грехи, что и на прошлой исповеди.

Он посмотрел на меня и сказал: «Стивен, неужели вы еще не поняли, что грех – это самый скучный и повторяющийся элемент в жизни». Это абсолютно верное замечание! Я потом не раз убеждался в этом в течение своей жизни, особенно когда сам принимал исповедь.

До того, как я пришел в Свято-Владимирскую семинарию, я не мог себе представить, что литургическая жизнь будет сердцевиной всей моей жизни, не только в Церкви, но и вообще в жизни. Через неделю пребывания в Нью-Йорке я увидел объявление на доске: «Всенощное бдение. Начало в 18 часов».

Я вернулся домой и сказал жене: «В субботу вечером мы должны пойти на службу», – она ответила: «Замечательно!». Я ей сказал: «Ты еще не знаешь, что всенощная будет продолжаться всю ночь!». Она сказала: «Этого не может быть, ты, наверное, сошел с ума?», – «Вот увидишь!»

В субботу вечером мы пришли на всенощную. Через 45 минут у меня уже спина болела, дрожали ноги, я думал, что скоро я упаду на пол. Я посмотрел на жену и все понял сразу, ее взгляд говорил: «Куда ты меня привел!» Через полчаса служба закончилась. Я спросил одного из студентов: «Почему служба называется «Всенощное бдение», если она закончилась через полтора часа?» Он посмотрел на меня и сказал, что служба начинается с вечерни и заканчивается утреней, но я тогда так ничего и не понял.

Жена работала учителем в школе, которая находилась недалеко от семинарии, где я учился. В то время происходило много интересных событий, я очень многому учился, с каждым днем все больше чувствовал, что во мне укрепляется желание быть священником. Через три года обучения там меня рукоположили в священники. Я получил назначение в Нью-Йорке, где мы собирались жить.

«Я могу делать что-то еще»

В Нью-Йорке мы жили на острове Манхэттен, который напоминает современную Москву, как мне сейчас кажется. Я был вполне доволен своим назначением и работой в приходе, но у меня всегда было чувство, что я могу делать что-то еще.

Я узнал, что в Нью-Йорке во многих больницах есть православные люди, которые не получают пастырского окормления. Бывает очень грустно, когда люди стареют или слабеют, когда из-за болезни они не могут ходить в храм, они постепенно теряются и церкви о них забывают.

Тогда я собрал группу волонтеров, желающих помогать людям, которые находятся в больницах. Мы прошли курс обучения работе с больными людьми. У нас была хорошая команда. Когда в госпитале оказывалось несколько православных, мы служили Литургию, все причащались, а потом устраивали трапезу, и люди были необыкновенно благодарны. Это была замечательная работа, я получал от нее огромное чувство удовлетворения, наполненности, но чего-то все равно не хватало.

Будучи приходским священником, окормляя своих прихожан, занимаясь работой по окормлению людей в больнице, я много делал и получал удовлетворение, но я понимал, что я могу делать что-то еще, этого мне было недостаточно. Я думал, что же я еще могу сделать, чувствовал какой-то барьер в отношениях с людьми, через который я не могу переступить…

Я начал читать книги по психологии, пытаясь понять, что же это за барьер, который нас ограничивает, что мешает мне углубляться и делать более важную работу. Я стал посещать курсы психологии в одном из университетов Нью-Йорка. Постепенно я начал понимать, что же это за барьер между мной и людьми, я осознал, что не могу им помочь в их дальнейшем духовным развитии.

Одновременно по собственной инициативе я начал работу капелланом в одном из больших госпиталей, который был недалеко от моего дома и прихода. Это знаменитый старый госпиталь, который называется Bell View Hospital. Когда я там работал, я старался попасть в психиатрическое отделение. Я даже думал окончить курсы больничных капелланов, стать дипломированным специалистом в этой области и целиком посвятить себя этому.

Я переговорил об этом с главным капелланом в госпитале, и он дал мне совет: «Мне кажется, что стать больничным капелланом – это не то, что вы ищете, это не для вас». А еще он предложил мне поступить в институт Блентэм Филд, где была программа психоаналитической подготовки для священников.

Изучив программу, я подал туда заявление, меня приняли, и я стал жить и учиться. Затем последовали три года очень интенсивной работы. Я должен был посещать курсы, занятия семинарские, лекционные, писать разные работы. Иногда я думал, что умру от истощения. Буквально в первый же год мы начали посещать пациентов в сопровождении консультанта и наблюдателя.

Вы не можете себе представить мои чувства, когда я впервые увидел этих больных! Тяжелое зрелище! Некоторые из них были в крайнем отчаянии, депрессии, мы должны были с ними работать. Раз в неделю я отчитывался перед своим консультантом о той работе, которую я провел с пациентами.

Иногда она смотрела на меня, поднимала глаза к небу и говорила: «Что вы наделали!?» Потом она сидела со мной и пыталась понять, что теперь я должен сделать, чтобы скорректировать ту ошибку, которую я сотворил.

Дважды в неделю мы должны были сами, как психотерапевты, принимать пациентов. На третий год обучения мы перешли к другой области психотерапии – к семейным отношениям, семейной терапии. Мои прихожане смотрели на меня с удивлением, они не понимали, что же происходит с их священником: каждую неделю я навещал свой приход и выискивал среди прихожан типичные случаи психиатрии.

И там я продолжал психоаналитическую работу, глубокое изучение подсознательного. Конечно, мы изучали Зигмунда Фрейда и других специалистов в психоаналитике.

Как бессознательное блокирует дух?

Самым важным открытием в этом трехгодичном курсе для меня было понятие бессознательного. Я начал понимать, каким образом вот это чувство блокирует духовное возрастание человека, блокирует дух человека. Я начал понимать, что у всех у нас есть мысли и чувства, которые мы прячем сами от себя, держим их скрытыми.

Понимаете, в это же самое время я проходил глубочайшее психоаналитическое исследование самого себя. Чем больше я обнаруживал правды о себе, тем больше я думал, что я – сумасшедший. Более того, я смотрел на свою жену и говорил самому себе: «Стивен, и жена твоя больна». Я думаю, что некоторые из вас знакомы с психологией и этот опыт вам знаком самим. У тех, кто изучал медицину, одинаковый опыт – они все находят у себя болезни, которые изучили.

Но я понял, что психоаналитика – именно то, что я пытался найти все эти годы. И, несмотря на то, что я чувствовал себя ненормальным, обладающим слишком малым количеством знаний, я был счастлив и постепенно приобретал опыт и знания в работе с такими пациентами.

Три года спустя я окончил эту программу, получил квалификацию и приступил к работе. Первоначально я думал, что буду одновременно служить на приходе и работать психотерапевтом. Через год такой работы я понял, что заниматься и тем, и другим – это слишком много.

Я иногда думаю, что в то время моя жена думала об убийстве (Смеется). Я поговорил с епископом и сказал, что мне нужно содержать семью, зарабатывать на жизнь, с тем маленьким приходом, который у меня есть, я этого не в состоянии делать, но я могу зарабатывать на жизнь как психотерапевт. Я решил оставить приход.

С этого времени я как священник уже не был на полной ставке, сослужил литургию, но в основном занимался психотерапией и психоанализом. Все время я искал понимание более глубокой связи между духовной жизнью и глубинами психики. Вскоре я нашел двухгодичную программу, которая занималась психологией семейных отношений по системе Имаго.

Путь в сознательное!

Имаго – это психоаналитическая система работы с семейными парами или людьми, которые хотят вступить в брак. Суть этой программы состоит в том, чтобы поднять из подсознательного к сознательному уровню то, что есть у них внутри, привести людей к уровню сознания, используя поведенческие приемы и общение.

Эта система ставит своей задачей работать с двумя партнерами, вынося из подсознательного в сознательное то, что возможно. Мы пытаемся понять, что из своего поведения она или он осознает как любовь, в чем это проявляется.

Забавный случай. Как-то во время этого курса мы с женой отправились к нашему наставнику, который работал с нами как терапевт. У него была практика записывать на магнитофон каждую сессию, а потом отдавать кассету пациентам.

В тот раз сложилась очень трудная сессия, у нас было много проблем, в конце этой встречи терапевт сказал: «Я чувствую сожаление, что не смог вам помочь сегодня» и вручил нам кассету с записью этой встречи. Чуть позже, в конце недели, я вел машину и, почти не думая, вставил кассету в проигрыватель.

Ведя машину, сосредоточившись только на дороге, слушая одним ухом эту кассету, я подумал: «Человек, голос которого я слышу на этой кассете, совершенно безумный. Что же с ним не в порядке? Я бы ему по башке дал! С какой стати он скулит, жалуется, все у него плохо?! Мне бы хотелось его отшлепать!».

Потом только я понял, что это – я сам! И в этот момент я осознал две-три вещи, которые были очень важны, которые являлись самыми проблемными в моей супружеской жизни. Я вернулся домой и признался жене, что я, слушая кассету, понял, каким неконструктивным было мое поведение во время этой сессии. Я пообещал, что теперь я собираюсь вести себя по-другому. Она сказала: «Замечательно, а то я опять думала об убийстве!»

С годами наш опыт семейной жизни углублялся, и я многому научился. Год тому назад моя супруга умерла. Она очень долго болела, мы знали, что приближается это событие. Теперь я очень скучаю по ней. Но я очень благодарен ей за все, за многолетний труд и терпение, за тяжелую работу, за опыт в супружеской жизни, который помог мне освоить многие вещи и познать самого себя.

Сейчас я продолжаю работать в офисе как психотерапевт. Там я работаю с супружескими парами, с индивидуальными клиентами, с группами людей. Начиная свою работу, я всегда отдаю самого себя, своих клиентов, своих пациентов Богу, Иисусу Христу, Духу Святому, я прошу Бога руководить мной, вести меня. Я связан с Церковью литургической жизнью. И как священник, и как психотерапевт, психоаналитик, я работаю с людьми, стараясь всецело отдавать себя.

Любовь движет людей друг к другу/All you need is love

Отец Стефан или, по-американски, Стивен очаровал зал своей искренностью и открытостью. В чем причина такой открытости – обычная западная раскованность или многолетний поиск внутренней свободы, опыт доверия человеку, которого Господь поставил перед тобой в данную минуту?

И конечно, у слушателей, как студентов РПУ, будущих психологов и миссионеров, так и у других гостей этой встречи, наверняка, как и все, имеющих массу проблем в семейной жизни, родилось много вопросов к отцу Стивену Пламли.

– Вам было сложно сделать выбор между работой священником и психотерапевтом?

– Да, это был очень трудный выбор. Когда меня рукополагали, я думал, что я буду приходским священником до конца своей жизни. Но Бог судил иначе. Но для меня это был очень трудный выбор.

– Расскажите поподробнее об Имаго-терапии.

– В основе Имаго-терапии лежит наблюдение, что все мы думаем о том, чтобы найти хорошего партнера для своей семейной жизни, но вступаем в эти отношения ущербными людьми, неполноценными людьми. Быть может люди, интересующиеся психологией, знакомы с работами британского психотерапевта Дональда Фернберга.

Фернберг – первым указал, что основной движущей силой в человеческих отношениях является не биологическое основание, а любовь, которая движет людей друг к другу. Первичное, основное намерение, которое движет одного человека к другому, – это именно любовь.

Имаго-терапия предполагает, что каждый из нас каким-то образом ущербен. Когда мы встречаем кого-то, кто нас привлекает, как потенциальный партнер или супруг, то у нас есть тайная надежда, что он даст нам то, к чему мы стремимся, о чем тоскуем.

Другой человек, когда мы вступаем в контакт, думает то же самое обо мне, он от меня чего-то ожидает. Как вы догадываетесь, ни один человек не в состоянии полностью удовлетворить то, о чем мечтает, что желает, к чему стремится его партнер.

Когда они это с печалью осознают, то наступает новая ступень, новый этап их взаимоотношений. Постепенно они сдают позиции, бывает, какое-то время они продолжают жить вместе, но в итоге, как правило, они расстаются. Альтернатива есть. Можно отыскать другие пути, чтобы преодолеть это. Имаго-терапия – система создания таких навыков, способов общения с человеком, чтобы он почувствовал, что он не безразличен, что его любят, заботятся о нем.

Отражение в зеркале

– Каким образом эти навыки развиваются у людей?

– Одним из главных инструментов является супружеский диалог. Когда супруги ведут этот диалог, то, вместо того, чтобы отвечать партнеру, другой человек просто повторяет то, что он думает.

Приведу пример. Во время одного из эпизодов этого супружеского диалога, который мы называем «зеркало», я говорю другому человеку то, что он/она сказала мне, но говорю несколько другими словами. Выстраивается обратная связь.

Например, супруга мне говорит: «Я чувствую себя очень обиженной. Вчера у нас были гости, и ты пошутил по поводу еды, которую я приготовила». Я могу сказать: «Когда у нас вчера были гости, то я пошутил по поводу этой еды, и ты получила рану, я тебя ранил, затронул».

Цель тут – не выяснить правду или истину, не рассудить, кто прав или виноват. Нужно убрать свои чувства и дать супруге, другому партнеру, понять, что я о ней думаю, забочусь, переживаю, люблю. Такое «зеркало» может стать первой частью супружеского диалога. Я не задаю вопросов, не высказываю своего мнения, единственное, что я могу спросить: «Ты что-то еще хочешь мне сказать?»

Когда моя супруга отвечает: «Нет, я сказала все, что хотела», я делаю еще пару шагов. Я делаю краткое суммирование того, что я услышал только что. Я говорю, что я понимаю твои чувства, осознаю то, что ты вчера испытала, вижу, к какому заключению ты пришла. Мои слова говорятся в подтверждение того, что было сказано партнером. Последнее, что я делаю, – подтверждаю чувства, эмоции, которые испытал партнер.

Я могу сказать о себе: поскольку я вижу, что ты испытала такие-то неприятные чувства, то чувствую огорчение, я сожалею, что я заставил тебя испытать подобные чувства. Из такого общения совершенно устраняется доказательство того, кто прав и кто не прав. Нет никакой попытки вину или правоту доказать. Цель этого диалога – сделать человека, который высказывает свою обиду, уверенным, что его любят, дать ему почувствовать, что о нем заботятся, что он не безразличен.

– Откуда происходит термин «Имаго»?

– От латинского корня «image». Этот метод предлагает попытку отвечать тому образу, который мы имеем о человеке.

– Мы лечим в себе неправильный образ человека?

– Совершенно верно. Я изменяю свой собственный имидж перед этим человеком, через другой образ я познаю самого себя. Это помогает развивать такое чувство ценности личности и заботы друг о друге.

Вместо того чтобы реагировать на то, что сказал мой партнер, супруг, я меняю мое собственное видение моего супруга. Таким образом, видение, восприятие мною моего супруга, мое собственное видение самого себя, его видение меня в этом процессе меняется.

Исцеляющий эффект видения

– Но такое отношение друг к другу предполагает психологическую зрелость каждого человека, потому что очень сложно отстраняться от своих эмоций и переходить на такое общение? Нужно подойти к определенному этапу опыта, чтобы уметь так делать. Как вы проводите работу с парами?

– Супруги, действительно, должны быть вполне зрелыми, чтобы они согласились прийти на эту терапию. Совсем необязательно, чтобы они были очень уж зрелыми. Мой опыт показывает, что приходят совершенно незрелые люди, некоторые даже с пограничными проблемами личности. Я встречал пары, где один или оба супруга были очень нарцистичными. Очень важно оценить, сможет ли психотерапевт выдержать эту ситуацию? Конечно, возможно, что оба партнера могут быть очень сердитыми, могут почувствовать большое смущение, или я могу сделать ошибку…

– Когда к вам приходят два человека, это значит, что они каким-то образом не удовлетворены качеством сложившихся отношений. Тем не менее, они сошлись именно на базе этого опыта, у каждого был образ другого партнера. После того, как вы позволите им осознать, что этот человек не закрывает потребностей и не соответствует существующему образу, что заставит этих людей сохранить отношения?

– Я не допускаю того, чтобы перед пациентами возник образ, который они не хотят видеть, а стараюсь сделать так, чтобы они смогли увидеть друг в друге что-то общее. Если эти люди научатся отказываться от агрессивного поведения в отношении друг друга, попробуют начать учиться ценить в партнере хорошие качества, тогда они испытают исцеляющий эффект и начнут видеть друг в друге то, что они и хотели увидеть.

– Эта терапия возможна только между супругами или между другими членами семьи? В своих книгах современный российский психолог Юлия Гиппенрейтер подобным образом рекомендует общаться с детьми.

– Да, это гибкий метод, который позволяет общаться взрослым с детьми, взрослым детям со стареющими родителями. Этот метод можно использовать с разными возрастами и группами.

Дар эмпатии

– Как вы думаете, эмпатия, сопереживание эмоциональному состоянию другого человека, – это дар или это воспитывается?

– Спасибо, замечательный вопрос! Мне кажется, эмпатия – это дар. Да, некоторые люди испытывают чувство эмпатии, больше, чем другие. Но при этом я убежден, что многие могут быть более эмпатичными, чем они есть сейчас.

Я работал с парой, в которой один человек был слишком рациональный, когнитивный, совершенно неэмпатичный, а другой сетовал: «Ты, конечно, немножечко изменился, но все равно у тебя недостаточно эмпатии для меня!». Это был признак, того, что он сам не имеет в себе достаточной эмпатии для партнера.

Развитие эмпатии обычно включает обе стороны. Чтобы этот дар развивался, оба супруга, оба партнера должны активно работать. С другой стороны, кажется, что многие люди не обладают эмпатией, но это ложное впечатление. На самом деле, они не выражают свои эмоции так, как могут, так, как они чувствуют. Развитие эмпатии – сложный процесс, который в три легких урока не укладывается. Нужны труд и время.

– Чем можно напугать нарцистичного человека, чтобы он понял, что ему нужно как-то меняться?

– Нарциссизм – очень трудная проблема. Иногда, когда нарцисс начинает осознавать опасность, что он может потерять супруга, тогда он может начать меняться.

Вы задаете замечательные вопросы! Я догадывался, что они могут возникнуть, но не ожидал такой остроты. Это подтверждает, что мы говорим об универсальных проблемах, которые возникают независимо от культуры, страны, национальности, они, к сожалению, проявляются везде и могут родиться в отношениях супружеских, отношениях с детьми, с другими людьми…

«Взрослый» — «ребенок». Перестать играть роли!

– Схема терапии, о которой вы говорите, вполне укладывается в детско-родительские отношения. Если такую схему применять в супружестве, то не получится, что один из супругов будет постоянно находиться в роли «родителя», а другой – «ребенка»? Как вам удается сделать так, чтобы оба были на равных?..

– Во время терапии я начинаю с того предположения, что если в семье один из партнеров играет роль родительскую, то это как раз означает, что он –ниже этого уровня и хотел бы быть ребенком, о котором бы заботились. Это почти всегда оказывается так, хотя внешне много лет он играет роль «родителя». Если такая пара приходит на прием к имаго-терапевту, его задача – помочь человеку прекратить играть ту или иную роль, а стать самим собой.

– Вы говорили, что главная движущая сила – это любовь. Психология, как любая наука, подчиняется законам. Любовь законам не подчиняется. Когда вы работаете с супружескими парами, где вы больше работаете как психолог, а где, как пастырь, опираетесь на любовь?

– Любовь имеет для нас много значений, одно из них – поведенческое. Кто-то может общаться с другим человеком, показывая любовь, но не чувствуя ее. В процессе терапии можно такого человека научить вести себя так, как будто он любит. Хоть он и не испытывает этого чувства, но он показывает другому человеку, что он может его испытать, не переживая его на самом деле.

Не только теоретически, но и практически это подтверждается: если человек научается вести себя так, как будто бы он любит, со временем он начинает это испытывать по-настоящему. Так же, как если мы в отношении кого-то ведем себя агрессивно, у нас развиваются агрессивные чувства…

Направить энергию на восстановление

– Существует ли во время конфликта такая «точка невозврата», когда уже невозможно вернуться к нормальным отношениям?

– В имаго-терапии мы часто используем диаграмму. Прямоугольник – это рамка, два кружочка в середине – люди, которые между собой общаются. Стрелочки между ними показывают, как направлена энергия общения. Супружеские пары, которые пережили какие-то потрясения, больше не хотят вкладывать энергию в строительство своих отношений, они направляют свою энергию за пределы их отношений.

Происходит выход этой энергии из отношений пары, таким образом, они не имеют возможности возродиться. Другой выход энергии может принести сильный ущерб семье. Один из таких ущербов – это измена. А еще развод. Но, даже и после развода все-таки есть возможность каким-то образом снова восстановить отношения между ними, можно попытаться привести этих людей друг к другу. Один из моментов работы в имаго-терапи – помочь людям направить энергию на восстановление их отношений.

– Если один из партнеров замыкается в себе, молчит, не хочет идти на контакт, но и разводиться не хочет, могут ли восстановиться отношения?

– Тем более, если человек еще не оставил своего партнера, если не окончательно распался этот брак, все-таки можно вернуть отношения. Да, есть такие мотивы или образцы поведения, когда, действительно, очень трудно вернуть супругов к тому, чтобы восстановить отношения. Одно из таких поведений – это зависимость от алкоголя, наркотиков или других заменителей. Прежде, чем могут быть восстановлены отношения, партнер должен постараться избавиться от зависимости.

Петь и танцевать!

– Есть ли в Америке, в мире какие-то типичные семейные проблемы?

– Одна из наиболее типичных проблем, которая лежит в основе всех супружеских конфликтов, – недоверие друг другу. Проблемы возникают, когда люди что-то удерживают для себя, не раскрываются полностью. Удержание и нераскрытие себя своему партнеру приводит к тому, что другой начинает требовать больше внимания, любви, другого отношения, что чаще всего лежит в основе всех конфликтов семейных.

Иногда ко мне приходят с такой жалобой: моя жена или мой супруг делают все, чтобы мое внимание было полностью обращено на него, но я-то не собираюсь ему отдавать все, что он от меня требует. Я задаю им простой вопрос: «Что, на ваш взгляд, вызывает такое отношение? Почему он не доверяет вам, требует особого внимания?»

Чаще всего ответ такой: «Почему я должен/должна отвечать на его/ее инфантильные запросы?». В этот момент открывается целая сфера терапевтического воздействия, лечения. Терапевт может спросить: «Вы считаете, что это инфантильность, когда человек желает внимания другого человека к себе?». Возникает пауза. Тогда я делаю важное признание: «Когда я был ребенком и хотел получить внимание от своих родителей и не получал его, то я вел себя точно так же!»

Давным-давно ко мне пришла пара, замечательные люди, и я никак не мог понять, в чем их проблема. Однажды они между делом рассказали, что после приема они собираются на вечеринку.

Супруг говорит жене: «Вообще-то я чувствую себя очень смущенно, потому что ты всегда одну-другую рюмочку выпиваешь, а потом ведешь себя так, чтобы обратить на себя внимание всех гостей, и вся вечеринка сосредоточивается только на тебе. Ты объявляешь, что у тебя есть песни, которые ты хотела бы ей спеть. И с той минуты никто даже не вспоминает ту девушку, к которой мы пришли на день рождения, все смотрят только на тебя».

Ответ жены, конечно, такой: «Люди просят меня петь, вот я и пою!». Он говорит: «Нет-нет, я видел, как ты ходишь вокруг компании и видно, что тебе самой хочется петь». Две или три сессии этот разговор продолжался. Однажды муж заявил: «Ты не должна употреблять алкоголь, потому что это меняет твое поведение». И через две-три сессии он проговорился: «Я никак не могу понять: почему ты можешь это делать, а я -нет?»

Тут выяснилось, что, когда он был мальчиком, он очень любил петь и танцевать. Когда по телевидению или по радио звучала музыка, он танцевал или пел, а его родители говорили: «Прекрати, тебе нельзя петь и танцевать. Это для девочек, а ты – мальчик, ты этого делать не должен. Ты должен играть в футбол, а не петь и танцевать, а то над тобой будут смеяться!» Тогда мальчик подавил в себе свои желания, зажал свои ощущения, закрутил пробку.

Вот, смотрите, как потом развивались события: он познакомился с женщиной, когда они были молоды, ему очень нравилось, что она поет и танцует. Быть может, это было главное, что его привлекало в ней. Потому что он думал: «Если моя жена может петь и танцевать, то я могу получить от этого свою долю удовольствия».

Таким образом, мы обнаруживаем, что часть, которая привлекает нас в другом партнере, – это та часть, которая может удовлетворить мои потребности, чтобы получить удовольствие через него. Это открытие было началом исцеления для этой пары. Жена ему сказала: «Давай и сам начинай петь и танцевать!»

Он очень этого хотел, но это было для него очень трудно, потому что в свое время он зажал в себе свои желания, поставил блоки и преграды для своих способностей. И через терапию они стали лучше понимать друг друга, они вместе стали ходить на уроки пения и танцев. И жизнь их изменилась. У себя дома они стали радоваться, веселиться, петь и танцевать вместе со своими детьми. Жена стала для мужа не источником раздражения, а исцеляющим партнером, а он стал для нее принимающим и исцеляемым партнером.

Чувство вины неконструктивно!

Кажется, все так просто: молиться о себе, о своих ближних, чтобы Господь пришел к нам и действовал в нас, чтобы Дух Святой обитал в наших семьях! А еще – говорить друг другу хорошие слова, хотя бы раз в день… Но в жизни все оказывается сложнее. И даже после завершения глубокой и продолжительной беседы к отцу Стивену Пламли осталось еще много неотвеченных вопросов. Преодолевая усталость, он дал небольшое эксклюзивное интервью.

– Что такое «бессознательное» с точки зрения православного богословия?

– «Бессознательное» – не теологический вопрос. Реальность подсознательного уже определена и подтверждена многими исследованиями. Психика – не вопрос теологии. В православии теология рассматривает вопросы о том, что открывает нам Господь, что мы должны делать, чтобы быть в состоянии ответить на это откровение.

– Мне кажется, что психоаналитики говорят о бессознательном и о проблемах человека, как о болезни, в которой он, может быть, и не виноват. В духовной жизни мы осознаем, что несем ответственность за свои дела и мысли, независимо от того, чем мы болели в детстве, кем были наши родители и какие обстоятельства нас окружали…

– Да, мы, действительно, ответственны. Но тут никогда не должен подниматься вопрос вины. Чувствовать вину, возлагать вину на кого-то – абсолютно неконструктивно. Даже если человек осознает, что нечто проявляется из его подсознания, здесь не может быть речи о вине. Надо искать выход.

Об исповеди

– Отец Александр Шмеман очень строго относился к исповеди как к таинству. В России не так много психоаналитиков, часто люди приходят к священнику как к психологу. В этом общении смешивается покаяние, исповедание грехов, некая духовная работа и в то же время – психотерапевтическая деятельность. Как, по-вашему, как это должно соединяться в пасторском деле?

– Если человек приходит на исповедь, из его души льется поток эмоций, то его трудно остановить, чтобы не повредить самой исповеди. Священник должен обладать определенным запасом терпения, но, в то же время, должен постараться направить человека к исповедованию именно грехов, а не своих эмоций и чувств. Это два разных процесса.

Если человек глубоко переживает свой грех, то здесь могут быть вовлечены и эмоции, конечно. Часто люди приходят на исповедь и говорят: «Я раздражила своего сына, я сама рассердилась…», – когда священник спрашивает: «Почему?», – человек начинает говорить о другом, о его немощах и проблемах.

Исповедь как раз предполагает исповедование именно своих грехов, а не разговор о других людях. Священник должен очень твердо ставить эту преграду. А когда человек приходит к психотерапевту, он может говорить и о себе, и о другом человеке. Терапевт может помочь ему обратить внимание на себя, там у него больше времени, чем на исповеди.

Я встречаюсь со многими психотерапевтами, психоаналитиками, и в Москве есть достаточное количество специалистов, к которым можно обратиться. Быть может, они могли бы помогать и священникам в их работе.

– Современные православные в Америке – какие эти люди?

– Люди ищущие. Приходит много молодежи. Я не знаю, как в других храмах, но к нам в приход приходят молодые люди. Пожалуй, американские православные — такие же обычные, современные люди, как русские. Они очень любят читать Священное Писание, духовные книги, писания духовных отцов. Они преданы вере и Церкви.

Фото: Анна Гальперина

Поскольку вы здесь...

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

ПОМОЧЬ