Святой равноапостольный Ансгарий— просветитель скандинавии

Понятие экуменизма для кого-то стало символом всехристианской любви и открытости, для других, напротив, — последних времен и всеобщего богоотступничества. И те, для кого экуменизм — знак духовного обновления мира, и те, для кого он — “печать антихриста”, окажутся в немалом затруднении, если проявить настойчивость в выяснении того, что же они в строгом смысле под этим явлением понимают. Отвлекаясь же от эмоций, экуменизм с православной точки зрения можно обозначить как понятие, определяющее отношение Восточной Церкви к иным религиозным деноминациям.

Недавно введенный термин суперэкуменизм применим к прецедентам “подключения” православных к диалогам инославных христиан с представителями нехристианских религий с целью поиска всех устраивающих “общих знаменателей”. Нам практически неизвестен случай, когда христианские участники (они же всегда инициаторы) подобных межрелигиозных встреч, конференций и симпозиумов (с иудеями, мусульманами, буддистами, индуистами и т. д.), руководимые, как кажется, самыми благими чувствами, не находили бы в них повода для столь серьезных компромиссов (которые ищут всегда именно христианские суперэкуменисты, но никогда не инорелигиозные), что создается неопровержимое впечатление, что целью суперэкуменических встреч является нахождение наиболее “демократической”, “ин­теллигентной” формы отречения от Христа и Его Церкви, а потому данное явление следует именовать как-то по-другому, ибо оно относится не столько к экуменизму, этимологически означающему “вселенскость”, сколько, если называть вещи своими именами, к апостасии ¹.

Более “каноничными” пока еще остаются попытки разрешения противоречий между Восточной Церковью и западными деноминациями, которые проводятся либо “соборно” — например, в рамках совещаний и конференций Всемирного Совета Церквей, либо в виде диалогических консультаций одной из Восточных Церквей с одной из западных деноминаций (вспом­ним хотя бы о длительной истории православно-англиканского или православно-старокатолического диалога, о встречах представителей Московской Патриархии и Ватикана). Назвать экуменизм и этого уровня апостасией можно лишь с позиций Русской Зарубежной Церкви, греков-старостильников и т. д., ибо, во-первых, при всех несхождениях христианских конфессий, то, что их объединяет друг с другом и отделяет от религий нехристианских (вера в Святую Троицу, Творение, Боговоплощение, Искупление, Воскресение и все домостроительство спасения по догматам Вселенских Соборов, а также в боговдохновенность Священного Писания), бесконечно больше того, что их разъединяет, а, во-вторых, идея христианского единения заключена уже в Евангелии и потому может рассматриваться как стремление к осуществлению заповеди самого Основателя христианства (ср. Ин 13:35; 17:11,21 и др.) ².

К сожалению, однако, практическую результативность межконфессиональных диалогов в целом и для их православных участников в частности затруднительно признать значительной, ибо “сверху”, как правило, конфессии не объединяются, а “теория” экуменизма вступает в противоречие с практикой межконфессиональных отношений, в коих решительно преобладает дух прозелитизма. Экуменизм, который мы бы обозначили условно как экуменизм внутриправославный, относится к явлениям сравнительно недавним, но, как представляется, для Восточной Церкви едва ли не наиболее перспективным: речь идет о движении в направлении “возвращения” к древней неразделенной Церкви через почитание ее святых — как восточных, так и западных.

Одной из ключевых фигур этого внутриправославного экуменизма был вселенский чудотворец ХХ столетия архиепископ Иоанн (Максимович) (*1896–†1966), окормлявший русскую православную диаспору в Китае, на Филиппинах, в Западной Европе и в Америке, недавно канонизированный за границей и последнее время все более почитаемый и на родине — в России ³. Архиепископ Иоанн глубоко осознавал тот факт, что разделение церквей XI столетия и все последовавшие после этого события не отменяют наличие исторической Неразделенной Церкви, чьи праведники должны почитаться современными православными независимо от локализации их деятельности и святых останков, ибо все они принадлежали к единой древней Православной Церкви. Каждый раз, приезжая на богослужение в тот или иной западный город, владыка Иоанн прежде всего искал крипты соборов, в которых должны были покоиться мощи местных святых ⁴; в 1952 г. представил обстоятельнейший доклад “О почитании святых, просиявших на Западе” зарубежному Архиерейскому собору ⁵, а 23 апреля 1953 г. издал специальный указ “О почитании древних святых Запада”, в котором священнослужители русской западноевропейской диаспоры призывались “поминать на богослужениях — на литиях и других молитвах — угодников Божиих, являющихся покровителями того места или страны, где происходит служба и особенно чтимых, также на отпусте” ⁶. Владыке Иоанну пришлось столкнуться с сопротивлением синодальных “фундамен­талистов”, которые умудрялись ему возражать в том духе, что некоторые, притом особо почитаемые им древние западные миссионеры были, оказывается, “орудием в руках Римского престола для утверждения его владычества и проводниками тех идей, которые привели к отделению Рима” ⁷ (видимо, по их логике, эти угодники Божии должны были, во-первых, не подчиняться своему первоиерарху и священноначалию и становиться раскольниками и, во-вторых, догадываться вперед за несколько столетий о том, что в 1053 г. кардинал Гумберт в авторитарной форме потребует подчинения от Патриарха Михаила Керулария, и срочно переправляться с севера Европы в Константинополь!). Нет у нас сведений и о том, что после представлений владыки Иоанна рекомендованные им западные святые были включены в православный календарь. Дело, начатое им, имело продолжение, вероятно, лишь у некоторых его последователей ⁸, но оно исключительно важно в современную эпоху нарастания разделений православных юрисдикций (от­метим только, что в настоящее время в одной Северной Америке число православных юрисдикций уже перевалило за полусотню), когда первостепенной задачей является интеграция самого Православия, без которой говорить о единой православной позиции в диалоге с инославным христианством не представляется возможным.

Владыка Иоанн не признавал эффективность “внешних” классификационных схем, когда речь идет о святости. Поэтому предложенное им деление западных святых неразделенной Церкви на мучеников, преподобных и святителей, осознавалось им не более чем условное. В самом деле, среди первых западных мучеников он в названном докладе выделил прежде всего святителя Пофина, епископа Лионского (†177), а также святителя Сатурнина, епископа Тулузского (сер. III в.), а к преподобным подвижникам был весьма близок святитель Герман Парижский (†576). Это вполне объяснимо: духовный статус епископов в древней Церкви был настолько высок, что ими нередко избирались выдающиеся подвижники, и многие из тех и других доказывали свою верность Христу мученической смертью. Но среди “западно-восточных параллелей”, которые предложил в своем докладе владыка Иоанн с целью приближения западных святых к сознанию живших на Западе православных, нельзя не выделить его замечания относительно того, что бабка святого Клодульда (Клода) (†560) cвятая Клотильда, королева Франции (†545), воспитавшая своего внука в христианской вере и обратившая в нее и своего супруга, знаменитого франкского короля-воителя Хлодвига, “для Франции <…> имеет то же значение, что для Руси святая Ольга и для Чехии святая Людмила, для Римской империи святая Елена” ⁹. Иными словами, владыка Иоанн выделяет целую группу западных равноапостольных жен царского достоинства, подвиг которых находит точные параллели в Восточной Церкви; достаточно сопоставить влияние святой Клотильды на святого Клода и святой Ольги на святого Владимира.

Уточнение состава равноапостольных угодников Божиих отчасти проблематично потому, что основное содержание их подвига — миссионерская деятельность — свойственна в значительной мере всем святым, которые старались подражать Апостолам в ревности о Господе. Именно поэтому в наших богослужебных книгах этот чин святых не выделяется среди других (таких, как апостолы, святители, преподобные и Христа ради юродивые, священномученики, преподобномученики, исповедники, безмездники), которым полагаются соответствующие службы. Однако Минея Русской Православной Церкви включает имена 22 святых, которым присвоен почетный титул равноапостольных, а также троих просветителей отдельных земель. Критерии, по которым равноапостольные, начиная со святой Марии Магдалины (пам. 22 июля) и завершая Николаем, архиепископом Японским (†1912, пам. 3 февраля), могут быть отличены от других святых миссионеров, равно как и те, которые отделяют просветителей, не совсем ясны и нуждаются в специальном церковно-историческом изыскании. Если же постараться выяснить, как равноапостольные угодники Божии рассматриваются современным церковным литургическим сознанием, то исходя из богослужебных текстов (16 равноапостольных святых имеют свои службы), можно различить несколько “литургических групп”. Сопоставление литургических текстов, читаемых в дни их памяти (прокимен, стих, Апостол, аллилулиарий, Евангелие, причастен, а в некоторых случаях и паремии) позволило нам прийти к выводу, что Церковь различает по крайней мере четыре таких группы:

1) равноапостольные жены; службы святым Фекле (I в.) и Марии Магдалине содержат общий прокимен, стих и аллилуарий; равно как и службы святым Нине и Ольге;
2) равноапостольные святители; службы святителям Аверкию Иерапольскому (†167) и Николаю Японскому содержат совершенно идентичные элементы; четыре общих элемента в службах святителям Аверкию, Клименту Охридскому (†916) и Николаю; три — в службах святым Аверкию, Клименту, Иннокентию, апостолу Сибири и Америки (†1879), и тому же Николаю Японскому;
3) равноапостольные преподобные; три общих элемента содержат службы преподобному Науму, чудотворцу Охридскому (IX в.), и Герману Аляскинскому (†1837); литургически объединен весь “собор” седмочисленных болгарских просветителей, в который входят, правда, помимо пяти не-иерархов — святые Кирилл Философ (†869), Наум, Савва, Горазд и Ангеляр (IX–X вв.) — также святители Мефодий (†885) и Климент; в целом службы этим равноапостольным достаточно близки службам святителей;
4) равноапостольные цари; идентичны службы святым Борису Болгарскому (†907) и Константину (†337) и Елене (†327); служба святому Владимиру (†1015) в трех пунктах сближается со службой святому Борису, в четырех — святым Константину и Елене;

Древних западных святых, на почитании которых настаивал владыка Иоанн, можно соотнести по крайней мере с тремя из этих групп. Упомянутая святая Клотильда явно принадлежит к равноапостольным женам; преподобный Августин, просветитель Англии, пришедший из Ирландии святой Колумба ¹⁰, просветитель Шотландии, а также его последователи святые Фридолин и Галл, распространители христианства в Галлии и Северной Италии — к равноапостольным преподобным; ко второй группе равноапостольных — святителей — принадлежали, помимо прочих, святитель Патрик Ирландский ¹¹ и святитель Ансгарий, епископ Гамбургский и Бременский, которому владыка Иоанн уделил специальное внимание в своем докладе и которого он как раз и защищал от обвинений в “прова­тиканской” политике (см. выше), настаивая на его православном почитании ¹².

Основным источником по биографии святителя Ансгария (Асгаря) является его житие Vita Asgarii, составленное вскоре после его кончины его учеником и преемником по Гамбургской и Бременской кафедрам святителем Римбертом, богословски образованным автором и подвижником-чудотворцем (†888), которое единодушно считается одним из основных источников по ранней истории Дании и Швеции в целом. Дополнительные источники — житие самого святителя Римберта (составлено на рубеже XII в.), “История гамбургских архиепископов” Адама Бременского (XI в.), а также ряд других хроник и исторических свидетельств по Германии и Скандинавии каролингского и позднейших периодов, включая и эпистолярное наследие святителя Ансгария ¹³.

Святой Ансгарий родился в 801 г. на севере Франции, в Пикардии, близ Амьена, и уже в пятилетнем возрасте лишился своей благочестивой матери. Отец направил его в училище, но мальчик больше предавался забавам со сверстниками, чем учению. Однажды он увидел во сне, что стоит в вязком, грязном болоте, из которого можно выбраться только с большим трудом, а рядом видит прекрасную дорогу, по которой к нему приближается великолепно одетая Дама, окруженная свитой спутниц, облаченных в белоснежные платья, в одной из которых мальчик узнал и свою мать; потянувшись к ней, он не мог освободиться от жидкой грязи. “Милое дитя, хочешь ли ты к матери?” — спросила Дама, и на его решительное “Да!” ответила, что тогда он должен оставить всю тщету детских забав. С того времени отрок сразу посерьезнел, усердно принялся за чтение и учение и настолько резко отдалился от сверстников, что они были поражены происшедшей с ним перемене (святитель Римберт пишет, что его учителя уже с детства посещало и много иных видений, о которых тот запрещал рассказывать до того, как оставит этот мир).

Еще не достигнув тринадцатого года жизни, юноша надел монашеское одеяние бенедиктинцев. Вскоре его настигло известие о кончине глубоко почитаемого им императора Карла Великого, наступившей 28 января 814 г. Ансгарий вспомнил о словах Божией Матери и стал усердно трудиться в молитве, бдении и уединении. И здесь его посетило уже второе видение, когда в ночь на Пятидесятницу он пережил временное разлучение с телом и облачение своей души в новое, нетленное тело. В сопровождении апостолов Петра и Иоанна он провел три дня (длившихся более тысячелетия) в кромешной тьме, страхе и созерцании адских мучений, а затем, с ними же, лицезрел обители святых и престолы 24 праведников, которые будут судить мир (Откр 4:4). Все святые славили Всевышнего, а затем Ансгарий услышал небесный глас, призывавший его к мученическому подвигу на земле. После этого видения он понял значение сказанного апостолом Павлом о том, что “не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (1 Кор 2:9). Откровение и испугало и укрепило юного подвижника, который начал с того времени готовиться к мученическому венцу.

Став учителем в школе святого Петра при Корбийском монастыре (к северо-западу от Реймса), Ансгарий часто уединялся для молитвы в закрытом для посторонних флигеле местной часовни Иоанна Крестителя. Однажды после сосредоточенной молитвы он увидел приближавшегося к нему высокого человека благородной внешности в еврейской одежде и узнал… самого Спасителя. Повергшись к Его ногам, он не мог на Него смотреть из-за силы струившегося из Его глаз света. Христос призвал его внимательнее относиться к таинству покаяния. Юноша высказал недоумение — ведь Ему и так известны все наши грехи, но Спаситель объяснил ему, что исповедь нужна не для того, чтобы “проинформировать” Его о грехах, но чтобы они были прощены. Когда Ансгарий исповедал все свои грехи от юности, Божественный Посетитель заверил его, что теперь они все “стерты”, и юноша очнулся с несказанной радостью.

Во время преподавательской деятельности Ансгария постигло огненное искушение, ставшее причиной нового откровения. Среди двух его учеников произошла ссора, в результате которой один из них нанес другому — его звали Фульберт — смертельный удар по голове грифельной доской. Ансгарий приписал вину за это преступление своему невниманию и от горя впал в сон. Во сне он увидел, как душа Фульберта восходит на небо и как он сам (Ансгарий) сопровождает ее по велению Божию. Душа убитого мальчика оказалась в пурпурном пространстве и в сонме святых мучеников, а Ансгарий получил извещение, что Фульберт заслужил мученический венец терпеливым перенесением страданий и усердной молитвой за своего убийцу. Когда Ансгарий проснулся и брат Витмар (другой учитель) начал рассказывать ему о кончине ребенка, тот заверил его, что ему уже все известно.

В 822 г. в Вестфалии был учрежден с миссионерскими целями Корвейский монастырь, считавшийся филиалом Корби; Ансгарий переехал туда вместе с многими другими “корбий­цами” в должности учителя и проповедника (под началом настоятеля отца Адальгарда) и вскоре достиг на этом благочестивом поприще больших успехов. Промыслу Божию уже вскоре угодно было назначить ему “пожизненную миссию”. В 826 г. один из датских правителей — конунг южной Ютландии Гаральд ¹⁴, изгнанный своими родичами-соперниками из страны, попросил прибежища у сына Карла — императора Людовика Благочестивого (814–840). На просьбу изгнанника о помощи император ответил, что ничто не содействовало бы в такой мере их политическому союзу как союз во Христе, и состоялось крещение Гаральда, причем сам Людовик стал его воспреемником. А затем встала проблема: как найти такого самоотверженного раба Божия, который согласился бы сопровождать новообращенного (но не просвещенного) варварского правителя в его еще более варварскую страну для духовного руководства и окормления. В том же году Людовик собрал духовенство, настойчиво прося назвать соответствующую кандидатуру. Все были единодушны в том, что никто на это не пойдет, и только новый настоятель Корвея отец Валла сказал, что знает одного такого брата. Ансгарий был приглашен в королевский дворец. Когда его спросили, готов ли он оставить Корвей, он ответил, что ради того, чтобы послужить Богу, он готов на все, а на уточняющий вопрос, готов ли он сопровождать Гаральда, чтобы распространять Евангелие среди датчан — что он уже твердо на это решился. Когда об этом решении узнали родственники и приближенные отца Валлы (а тот был кузеном самого Карла Великого), они были в шоке: “поменять” родину, близких, собратьев по монастырю на варваров-викингов, корабли которых вызывали трепет во всем христианском мире, было поистине безумием ¹⁵! Многие поэтому осуждали его, а более участливые пытались отговорить. Помочь ему захотел только брат Аутберт, который с каждым днем проникался все большим сочувствием ко всеми брошенному и никем не понятому Ансгарию и вызвался сопровождать его. Теперь уже был недоволен сам настоятель: речь шла о юноше, принадлежавшем к самым высшим слоям каролингской аристократии, об украшении монастыря, которого готовили в преемники отцу Валле. Зато весьма возрадовался Людовик, который без промедления снабдил двух монахов церковными сосудами и всем необходимым (кроме помощников, поскольку император никого не принуждал ехать к “варварам”, а добровольцев не оказалось) и благословил на поездку с Гаральдом.

Скандинавские викинги ¹⁶ о христианстве кое-что знали. Так, в 699 г. английский епископ святитель Виллиброрд предпринял неудачную миссию в Ютландии, был отвергнут местным конунгом Унгендом, но, если верить хронистам, все же крестил до трех десятков человек. Больше викинги узнали о новой для них вере от пленных англичан и благодаря своим торговцам, прибывшим из Дорштадта (на нижнем Рейне), Гамбурга и других городов. Там они иногда и принимали крещение, но не столь сознательно, как хотелось их катехизаторам: часто им просто нравилось облачаться в крестильные рубашки (порой настолько, что они крестились и по нескольку раз!) и носить крест (не без соображений престижного характера). Но даже и более сознательные среди них нередко считали христианского Бога лишь еще одним полезным божеством своего пантеона, возглавлявшегося верховным богом Одином, его супругой Фрейей, сыном Тором и включавшего множество других мифологических персонажей. Между тем и Рим, и немецкие короли осознавали необходимость реальной постановки миссионерской деятельности среди северян (надеясь, помимо прочего, и на смягчение их деструктивности). Тот же Людовик Благочестивый послал в 819 г. своего молочного брата и товарища юности архиепископа Эбо Реймсского к папе Пасхалию I за благословением миссии у викингов. Папа дал согласие, епископ Эбо возглавил миссию и летом 823 г. (судя по одному из писем самого святого Ансгария) крестил “многих датчан”. Теперь миссию Эбо должен был продолжить Ансгарий.

До Кельна двое монахов добирались не самым лучшим образом, страдая из-за грубости Гаральда и его свиты. Но там архиепископ Халубальд подарил монахам хороший корабль, с двумя удобными каютами, что значительно возвысило их в глазах Гаральда, который тем не менее тут же забрал одну из них себе. Так монахи и их “подопечный” благополучно добрались до Дортшадта, затем до Фрисландии (северная Голландия) и, наконец, до Ютландии.

Двое подвижников из Корвея трудились среди датских христиан и язычников, везде привлекая народ к Слову Божию, и число обратившихся к Богу росло благодаря проповеди учения и самому духовно-нравственному облику проповедников. Гаральд стал отдавать им в учение некоторых из своих приближенных, и уже в первый год была устроена катехизаторская школа, которую посещала дюжина местных юношей. Но уже в 827 г. обстоятельства изменились: Гаральд потерпел решительное поражение от своего родственника Эрика, и Ансгарий вынужден был вместе с ним оставить Ютландию. А вскоре крошечная миссия понесла вторую потерю: здоровье молодого аристократа Аутберта не выдержало испытаний, и на Пасху 828 г. он предал душу Господу, Которому принес доверенный ему духовный талант безусловно столь многократно умноженным.

А уже летом 829 г. к Людовику прибыли шведские посланники, заверявшие короля в том, что многие из их соотечественников хотели бы принять Христову веру, а сам конунг Бйёрн приглашает священнослужителей. Людовику эти слова пришлись по сердцу, но он благоразумно решил, что в словах шведских послов необходимо удостовериться, тем более, что до этого в Швеции (в отличие от Дании) миссионеров еще не было вовсе. И снова встал деликатный вопрос о желающих исполнять волю Божию, который и на этот раз был решен благодаря тому, для кого эта воля имела реальное значение — безотказному Ансгарию (вместо него в Ютландию, где снова появился Гаральд, был отправлен новый миссионер брат Гислемар). Ансгарий заверил Людовика в том, что готов ради дела Христова претерпеть любые неудобства и скорби. Впрочем, он был подготовлен к новой миссии уже заранее: в сонном видении он был ослеплен небесным светом и услышал глас с неба: “Оставляются тебе грехи твои!”, после чего, исполненный Духа, спросил: “Господи, что я должен делать?” и получил ответ: “Иди и проповедуй Слово Божие язычникам!”.

Готовность подвижника веры уже очень скоро подверглась серьезной проверке. Едва они с Витмаром (тот самый, кто вел с ним школу в Корбе), назначенным ему в помощь отцом Валлой, отчалили в Швецию, как на их корабль напали пираты-викинги. Силы были неравны: пиратам пришлось отдать не только все купеческое имущество, но и все подарки Людовика Бйёрну, а миссионеры лишились вместе с прочим и сорока богослужебных книг, специально собранных для миссионерской поездки. Весной 830 г. они вынуждены были сухопутным путем добираться до шведских городов и летом 831 г. прибыли в порт Бирку (первый город Швеции, заложенный ок. 800 г.), водрузив там сохранившийся до настоящего времени крест ¹⁷, а затем были благожелательно приняты конунгом. Многие из язычников стали охотно их слушать и пожелали принять Святое Крещение. Еще более утешены были пленные христиане, которые смогли, наконец, приобщиться Святых Тайн. Одним же из новообращенных стал сам “мэр” Бирки — Хергейр, пользовавшийся очень большим авторитетом у конунга. Одни его дальнейшие подвиги веры (см. ниже) свидетельствовали о том, что искушения, едва не обрушившие с самого начала на первую шведскую миссию, были преодолены.

В октябре 831 г. Людовик вызвал Ансгария в Германию для хиротонии. Император вспомнил, что его отец Карл Великий, обративший саксов в христианство не только словом, но и мечом, обеспечил новую территорию диоцезами, за исключением одной только области к северу от р. Эльбы. Именно сюда, в Гамбург (город был заложен совсем недавно — в 802 г.), Людовик и назначает Ансгария, которому предназначалось осуществить планы по созданию централизованной северной миссии, которые вынашивал уже Карл. Так Людовик, выполняя неписанное завещание отца, утвердил с согласия епископов Гамбургскую кафедру, которую он поставил над всеми землями к северу от Эльбы с правом хиротонисать епископов, рукополагать священников и посылать миссионеров во все северные регионы. Хиротонию первого гамбургского архиепископа — Ансгария — осуществил Дрого, епископ Меца, которому помогали уже упомянутый Эбо из Реймса, а также Гетти из Трира, Отгар из Майнца и другие иерархи. Поскольку же новый диоцез мог потерпеть большой ущерб от викингов (что достаточно скоро подтвердилось), заботливый Людовик приписал к нему на “вечное пользование” (что достаточно скоро утратило силу) Тургольтский монастырь во Фландрии (Бельгия). Желая действовать по “полному чину”, император посылает нового архиепископа в Рим, где папа Григорий IV, передав ему необходимую документацию и паллиум (архиепископский плащ), официально назначает Ансгария своим легатом к шведам, датчанам, славянам и другим северным народам и передает ему все полномочия благовестия, не лишая их и уже прежде назначенного своим предшественником Пасхалием в качестве легата Севера архиепископа Эбо Реймсского. О том, что на Швецию возлагались особые надежды, свидетельствует тот факт, что практически одновременно, в 832 г., было решено создать там отдельную кафедру, которую занял родственник епископа Эбо — Гауцберт, сразу же принявшийся за строительство храма. Ансгарий меж тем трудился в Гамбурге, будучи ответственным и за Данию. Помимо своего духовного влияния, он пользовался и земными средствами, выкупая из рабства юных датчан и славян, чтобы возвратить им свободу и воспитать для служения Господу.

Между тем в Дании развернулись события, которые должны были бы основательно подорвать душевные силы Ансгария, если бы не Божия помощь и поддержка архиепископа Эбо. Хронисты сообщают, что в войне “партий” Эрика и Гаральда в Ютландии был убит в 837 г. Гаральдов брат Хемминг, который принял крещение и жил на о. Вальхерен. Правда, император Людовик поддерживал Гаральда как своего вассала, но зато против самого Людовика начал войну его сын Лотарь, пообещавший мятежным саксам восстановить их языческие культы, если они восстанут против императора, призвал к себе варяжских вождей и предоставлял земли христиан тем, кто отречется от новой веры. Среди отпадших оказался в 841 г. и сам Гаральд. На новых “владениях” Гаральда язычникам были предоставлены христианские храмы и христианские подданные, однако вероотступничество не избавило его от скорой гибели.

Но северная миссия вынуждена была и дальше выносить испытания на прочность. Чувствительный удар по ней был нанесен через три года после кончины Людовика Благочестивого: в 843 г. по Верденскому миру Тургольтский монастырь, бывший “экономической базой” миссии, перешел во владения Карла Лысого ¹⁸. Так Ансгарий лишился основной материальной поддержки, что, впрочем, принял благодушно. А в 845 г. миссия подвергается уже огненному искушению. Полная внезапность высадки на берегу Эльбы викингов не оставила возможности для эвакуации ни населения, ни имущества Гамбурга, а отсутствие его тогдашнего правителя — графа Бернхара (о чем викинги, видимо, вызнали заранее) позволила разбойникам фактически за два дня разграбить крепость и гавань, сжечь город и вырезать изрядную часть жителей. Ансгарий вначале пытался организовать какое-то сопротивление, но быстро убедился в том, что его сил недостаточно и для спасения священных сосудов. Викинги исчезли столь же молниеносно, как и появились, а Ансгарий сохранил из всего, что имел, одну только жизнь. Однако главное, таким образом, было спасено, а о всем случившемся “новый Иов” рассуждал, как и при “экономическом” искушении, по свидетельству святителя Римберта, словами Иова древнего: “Господь дал, Господь и взял; как угодно было Господу, так и сделалось; да будет имя Господне благословенно!” (Иов 1:21).

О прямой параллели истории Иова свидетельствует, как кажется, совершенно синхронная языческая реакция в самой Швеции (ср. почти одновременное прибытие — одного за другим — вестников все больших бедствий к ветхозаветному праведнику — Иов 1:16,17,18), где народ клятвопреступно восстал на епископа Гауцберта. Ворвавшаяся к нему толпа убила его племянника Нитарда, сделав его первым Христовым мучеником в Швеции, связала самого епископа, разграбила все его имущество и с позором изгнала из страны. Но гнев Божий, по святителю Римберту, не заставил себя долго ждать, и перечисление достоверных свидетельств о нем заняло бы, как указывает почтенный агиограф, слишком много места. Потому он приводит лишь один случай. Отец одного из участников святотатства, принявший в свой дом награбленное, лишился, помимо преступника-сына, также жены, второго сына и дочери. Желая допытаться, кого же из богов он обидел, он узнал от оракула, что Бога христианского, после чего стал каяться и пытался кому-то отдать хотя бы то, что осталось от грабежа — единственную книгу (вероятно, богослужебную), и с большим трудом нашел какого-то уцелевшего христианина (впоследствии тот явил такое усердие, что выучил Псалтирь, не будучи грамотным). Многие участники мятежа претерпели лишение имущества, болезни и смерть.

После разорения Гамбурга Людовик Немецкий (†876) стал серьезно обдумывать возможности восстановления северной миссии и решил направить Ансгария на вдовствовавшую Бременскую кафедру. Ансгарий предвидел для себя возможные неприятности, связанные с амбициями сребролюбия и честолюбия, но, хотя и без энтузиазма, все же, ради интересов миссии, дал согласие на это решение и уже в 845 г. стал исполнять служение бременского епископа. На ближайшем поместном архиерейском соборе решение короля было подтверждено. Однако никто не лишал Ансгария и Гамбургской кафедры, и потому встал вопрос о каноничности возглавления им двух кафедр одновременно, который был подробно рассмотрен и положительно решен на поместном архиерейском соборе 847 г. Однако возникли политические осложнения: Бремен относился к митрополии архиепископа Кельнского, а по Верденскому договору Кельн перешел к Лотарю I, тогда как Бремен принадлежал Людовику. Этим воспользовался новый архиепископ Кельнский Гюнтер, который с канонической точки зрения отстаивал идею невозможности превращения подчиненного епископства в архиепископство. Запутанное дело о статусе Бременской кафедры в связи с Гамбургской продолжалось почти до последних дней жизни Ансгария.

Ущерб шведской миссии был нанесен более чем чувствительный, и она не оправилась бы от него, если бы не отдельные столпы благочестия, сопоставимые, как и Ансгарий, с библейскими праведниками.

Особую твердость в вере в течение всего периода, когда Швеция была лишена священства (845–852), явил уже упомянутый “мэр” Бирки Хейргер. Однажды, поспорив в очередной раз с местными язычниками в народном собрании о том, чья вера истинна, новый Илия предложил им упросить своих богов, чтобы их не постиг надвигавшийся ливень, обратившись с той же просьбой о себе к своему Истинному Богу. Результат был красноречивее любых слов: язычники вымокли до костей, будто искупались в реке, тогда как на сидевшем напротив них (с мальчиком на коленях) Хейргере не оказалось ни единой капли. В другой раз, когда Хейргер страдал от тяжкой боли в ногах и мог перемещаться только на носилках, некоторые местные жители советовали ему принести жертву богам, а другие поносили его за то, что он потерпел наказание за измену богам. Тогда он повелел своим домашним перенести его в часовню и прилюдно попросил Господа Иисуса Христа показать всем, Кто есть Бог Истинный, и убедить их в том, что верующий в Него не посрамится. Не успев произнести последних слов своей молитвы, он уже встал совершенно исцеленным и самостоятельно вышел из часовни. В третий раз человек Божий явил силу своей веры при обстоятельствах, которые угрожали самыми серьезными последствиями всей Бирке. Один из изгнанных конунгов по имени Анунд решил восстановить свои владения с помощью датчан, которым, разумеется, пообещал хорошую добычу, и очень скоро в гавани Бирки появилось 21 датское и 11 его собственных суден, тогда как в распоряжении Хейргера были только мирные жители и торговцы. Анунд запросил в качестве контрибуции сто фунтов серебра, но когда ему передали эту сумму, алчным датчанам она показалась недостаточной, и они дали понять, что Бирка будет разграблена и от нее останется одна зола. Жители города в ужасе собрались, решив принести более щедрые жертвы своим богам, чем прежде. Благочестивый Хейргер разгневался на то, как человеческая тупость ублажает бессильных демонов, способных только разорять тех, кто лишен разума. Сам он посоветовал им принести обеты Единому Истинному Богу, принять пост и раздавать милостыню. И тут Анунд вспомнил, что в Бирке много кумирен, но есть также и христианская церковь, а потому было бы уместно узнать у оракула, как истинные хозяева города намерены принять “гостей”. Оракул дал однозначный ответ, что Бог не пустит захватчиков в Бирку и что дело их добром для них не кончится. Разбойничья флотилия отчалила от шведского порта, разграбила один славянский городок и вернулась в Данию. Анунд же решил помириться с Биркой, вернул все награбленное и даже какое-то время мирно прожил там вместе с местными жителями. Так неколебимый Хейргер до конца дней словом и делом убеждал своих сограждан обратиться к Истинному Богу и, завершив свое славное поприще, блаженно скончался во Христе, напутствованный Святыми Тайнами священником-анахоретом Ардгаром, которого в 852 г. архиепископ Ансгарий смог прислать своей поредевшей шведской пастве, о коей он, однако, не переставал молиться все время всех искушений.

Напутствовал отец Ардгар в жизнь вечную и благочестивейшую госпожу Фридбург, которая не отпала от веры в период языческой реакции. Отступникам она твердо заявляла, что если вероломство позорно и в человеческих отношениях, то как же его расценить в отношениях с Богом! Когда же приблизилось время ее отшествия из этого мира, она велела своей не менее благочестивой дочери Катле принести ей хотя бы каплю вина, как бы в образ Евхаристии, и через три дня Господь послал ей отца Ардгара, который отслужил для нее последнюю литургию. Перед смертью она завещала Катле раздать ее имущество нуждающимся, но, поскольку в Бирке таковых немного, продать его и вырученные деньги раздать в Дорштаде, где много храмов, пресвитеров и нищих. Когда же Катла добросовестно стала выполнять завет матери, Бог явил ей и сопровождавшим ее паломницам чудо: деньги, которые она раздавала нищим, в ее кошельке не убывали (подобно, добавим мы, муке, не иссякавшей в кадке вдовы по молитве того же Илии — см. 3 Цар 17:16). После этого отец Ардгар вернулся на свое прежнее местопребывание, доказав тем самым, что Господь послал его в Швецию только ради двух Своих праведников.

С 847 г. Ансгарий с новой энергией принялся за возобновление евангелизации Дании. Умело расположив к себе конунга Эрика I (849–854) подарками и различными услугами ¹⁹, и, наконец, прямым и весьма результативным участием в его дипломатической службе (став даже его посланником к саксам), он постепенно подготовлял его к принятию христианства. Викинг охотно слушал его гомилии на тексты Священного Писания и выразил желание послужить Христу. Ансгарий сразу определил, что лучшим способом подтверждения искренности его слов было бы разрешение на строительство храма и предоставление средств на содержание клира, и конунг удовлетворил его просьбу, поставив храм в Шлезвиге и обеспечив его содержание земельным участком. То было великим облегчением для местных христиан, которые убеждали язычников отказаться от идолопоклонства и креститься во имя Господа. Контакты с христианскими купцами привели к процветанию местной торговли, и таким образом преимущества новой религиозной политики казались всем вполне очевидными. Слова святителя Римберта о том, что “множество тех, кто в своих крестильных рубашках достигли неба, было бесчисленным” содержат, конечно, преувеличение, но его свидетельство о том, что было немало случаев исцеления больных во время крещения, представляется доподлинным.

Между тем Швеция после отъезда отца Ардгарда снова осталась без единого пастыря. Эрик Датский был по-прежнему благосклонен к Ансгарию и обещал поддержку. Дело оставалось за епископом Гауцбертом. Но именно с этой стороны возникли теперь препятствия: епископ на опыте хорошо узнал, что такое шведская миссия, и возобновлять этот опыт желания у него уже не было — если Ансгарий так настаивает на ее продолжении, то пусть осуществляет его сам, а он может предложить ему разве что помощь своего племянника. Людовик Немецкий, как и его отец, также готов был помочь всем, что в его власти, предложив свое посольство. Ансгарий колебался, но вновь был укреплен откровением: во сне ему явился его прежний игумен отец Адальхард в образе пророка Божия и произнес слова Священного Писания: “Слушайте Меня, острова, и внимайте, народы дальние: Господь призвал Меня от чрева, от утробы матери Моей называл имя Мое; и соделал уста Мои как острый меч; тенью руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня; и сказал Мне: Ты раб Мой, Израиль, в Тебе Я прославлюсь” и далее: “…Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли” (Ис 49:1–3,6). “Острова” и “концы земли” четко увязались в сознании Ансгария со Швецией, которая, по его толкованию, могла в известном смысле рассматриваться и как островная страна, и как северный предел ойкумены.

Когда Ансгарий направился в 852 г. к шведским берегам, Эрик вручил ему меч (в качестве символа власти и достоинства — инсигнии) и дал ему рекомендацию к конунгу Олафу с описанием заслуг и добродетелей архиепископа. Но сам шведский конунг и все его окружение пребывали в “глубоком язычестве”, а тут, прямо к приезду Ансгария, дух лжи вложил свое пророчество в уста одного местного волхва, который передавал народу обиды богов за пренебрежение ими и увещание не принимать “чужого бога, чье учение нам враждебно, и не служить ему”. Если уж им во что бы то ни стало нужен новый бог, — продолжали “боги”, — то пусть они лучше приносят обеты и жертвы своему прежнему конунгу. Поэтому когда Ансгарий прибыл с новой миссией, прежние доброжелатели всячески стали отговаривать его от безнадежного предприятия, но он отклонил их главный довод: если ему и предстоит принять смерть за Христа, то он к этому готов! Ансгарий пригласил к себе Олафа и уже начал склонять его на свою сторону, когда тот указал на демократические традиции своей страны — ни одно решение, особенно подобной важности, не может быть принято без согласия тинга, а воля последнего здесь закон. Народное же собрание будет слушать оракулов, через которых их боги дадут или не дадут свое согласие. Время тинга приближалось, но Ансгарий получил новое откровение, вновь укрепившее его надежду. Сначала Олаф стал совещаться с “верхней палатой”, которая одобрила миссию после того, как пришло одобрение оракула. Один из приближенных Олафа даже сам стал ободрять Ансгария. Первое собрание “нижней палаты” в Бирке прошло в разногласиях, и было очевидно, что “в первом чтении” проект о миссии может не пройти. Положение исправил один мудрый старец, который напомнил собравшимся о том, сколь удачным во всех отношениях оказалось для народа почитание христианского Бога, Который помогал ему на море и на суше и во всех нуждах, а потому если боги даже и не одобрят Его почитания, то ничего страшного не произойдет — Бог христианский может все “ком­пенсировать”. Оставалось пройти только еще через один тинг (в другой части страны), но уже было ясно, что он вряд ли станет противоречить решению первого, и, действительно, все одобрили миссию Ансгария единогласно. Олаф рассказал Ансгарию о всем происшедшем, разрешил строительство храма и приезд священников и позволял каждому из своих сограждан без каких-либо ограничений принимать новую веру. Ансгарий направил отца Эримберта к конунгу, чтобы тот официально разрешил ему совершать таинства, и после того, как Олаф обеспечил священника участком земли для строительства первой часовни, благополучно вернулся в Гамбург.

Осмысляя свою шведскую миссию, он увидел в тонком сне страсти Христовы, Его унижение и избиение при Ироде и Пилате и осознал собственное желание защитить Господа от ударов, прикрыв Его своим телом. Однако в том же видении он узрел, что голова Христова постепенно стала возвышаться над землей так, что Ансгарий уже не мог ее оградить. Смысл сновидения по его толкованию состоял в том, что все труды, бедствия и унижения Своих служителей (в том числе и во время шведской миссии) Спаситель брал на Себя, не желая при этом ни с кем ими “делиться”.

Новое происшествие в Швеции могло убедить доброго пастыря в том, что миссионеры потрудились не напрасно. Когда Курляндия временно отошла от Швеции, этим попробовали воспользоваться датчане; правда, они недооценили сил куров и были ими полностью разгромлены. Шведы решили превзойти датчан и навести порядок у своих бывших вассалов, но едва не подверглись той же участи. Долго осаждая хорошо укрепленную прибрежную крепость Зейбург, они окончательно растеряли силы и терпение и пришли в отчаяние, когда бывшие среди них торговцы-христиане, наставленные Ансгарием, предложили бросить жребий, не поможет ли им Бог христианский и теперь. Жребий дал утвердительный ответ, и усталая, но уже воодушевленная армия с новыми силами ринулась на крепость. Осажденные запросили мира, и хотя некоторые храбрецы, войдя в раж, захотели снести крепость и пленить всех ее защитников, Олаф с более трезвомыслящими приближенными ограничился солидной контрибуцией и отплыл на родину. После победы шведы воздали хвалу Господу, признали Его Богом над всеми богами и решили принести Ему обеты — по большей части многодневное воздержание от скоромной пищи, но также и дела милосердия, о которых они знали, что они Ему любезны. Разумеется, отец Эримберт мог беспрепятственно совершать службу, и никому не приходило в голову возражать против христианского учения.

Но тут очередное облако заволокло небо христианской Дании. В 854 г. в междоусобице погиб благоволивший к христианам Эрик, а вместе с ними стали жертвой меча и почти все дружившие с Ансгарием вельможи. Наследовавший ему сын Эрик II (854 – до 873) тут же подпал под влияние языческой партии, возглавляемой графом Хови из Шлезвига, которая настаивала на разрушении храмов и искоренении христианской веры, — столь крепкой была убежденность в том, что боги гневаются на народ за почитание нового, “неизвестного Бога”. Новая кампания началась с изгнания священнослужителей.

Удрученный Ансгарий вновь возопил ко Господу и вновь был услышан. Он узнал, что главный враг христианства Хови внезапно попал в опалу и был изгнан из Шлезвига, и в то же самое время Эрик II послал к архиепископу гонцов сказать, что его священник вновь может приступить к своим обязанностям. Но Ансгарий и сам посетил короля — на сей раз в сопровождении графа Буркхарда, содействовашего ему при Эрике I. Молодой конунг пошел и на дальнейшие уступки: разрешил колокольный звон, бывший немалым соблазном для язычников, а также дал разрешение на открытие прихода еще в одном регионе — в Рибе, на западном берегу Дании.

Тогда же, в 850-е годы, епископ Гауцберт послал в Швецию священника Ансфрида, рукоположенного из коренных датчан, после чего отец Эримберт вернулся домой, но после внезапной смерти епископа вновь приехал в Швецию, где также скоро заболел и умер. Ансгарию ничего не оставалось делать кроме как послать собственного священника отца Рагенберта, который был вполне готов к работе в миссионерском приходе. Однако и он подвергся нападению датских пиратов и предал душу Богу в день Успения Богоматери. Можно представить себе, в какое состояние эта цепочка событий привела уже казалось бы до конца перестрадавшего за миссию архиепископа, который лишь позднее собрался с духом послать в Швецию нового пресвитера, также датчанина, отца Римберта (тезку агиографа). Но как бы он ни печалился из-за всех описанных событий, было совершенно очевидно, что сама возможность составлять клир из скандинавов — это уже очевидный признак успеха миссии.

Последние годы жизни Ансгарий провел в Бремене в неустанном попечении о нуждающихся, которым он раздавал большую часть своих средств и для которых устроил странноприимный дом, в покаянной молитве, орошаемой слезами при чтении священных стихов и песнопений. Плоды этого дара воплотились, в частности, в составленном им тексте Pigmenta (“Приправы”), кратких молитв, сопровождающий каждый псалом. Святитель пребывал в уединении и постоянном — как действенном, так и молитвенном — попечении о северной миссии. В 864 г., наконец, была издана булла папы Николая I, в которой положительно решался вопрос о юрисдикционном статусе двух городов, которые сливались в единую Гамбургско-Бременскую архиепископскую кафедру. Но в том же году Ансгария постигла мучительная кожная болезнь, которая уложила его в постель; в связи с этим он неизменно говорил, что его страдания значительно меньше тех, коих он заслужил своими грехами. Именно эти грехи, по мнению великого праведника, помешали ему принять мученический венец, который был обещан ему в откровениях, и несмотря ни на какие увещания самых близких ему людей, которые доказывали ему, что мученичеством является вся его жизнь за Христа (ему напоминали, что от меча не погиб и апостол Иоанн Богослов, которому было обещано, что ему придется пить из той же “чаши” и креститься тем же “крещением” — Мф 20:22), страдал из-за своего недостоинства, пока не получил некоторое успокоение после нового откровения.

Святитель Ансгарий.
С картины XVв.

Время его отшествия ко Господу было ему открыто свыше, как и почти все в его жизни. Первое, что он сделал на пути своего исхода из этой жизни — распорядился о всех делах своей епархии и обнародовал апостолические полномочия, касающиеся статуса его миссионерской кафедры. В праздник Богоявления, 6 января 865 г., светильник Церкви выразил надежду на то, что Господь примет его 2 февраля — в день Сретения. Когда этот день приблизился, он повелел сделать три большие восковые свечи, которые возжгли на алтарях Божией Матери, апостола Петра и Иоанна Предтечи. Хотя от его тела остались уже почти только кожа, сухожилия и кости, он не оставлял молитвы, а в день праздника присутствовал на литургии. Слегка подкрепившись, он провел весь последний день своей временной жизни в назиданиях братии, убеждая всех участвовать в деле просвещения северных стран. Ночью, 3 февраля, после того, как над ним были прочитаны молитвы на исход души, он просил пропеть “Тебе Бога хвалим”. Последними его словами были прошения о прощении всех, обидевших его в этой жизни и “В руки Твои, Господи, предаю дух мой”. Архипастыря Церкви оплакивал весь Бремен и пришедшие из других городов, более всех других — священники, сироты, вдовы, дети и нищие. Святитель Римберт уточняет, что в своей кончине он подражал святителю Мартину Турскому (а можно, добавить, что ему же он подражал в милосердии и благочестивом “визионерстве”). Мощи праведника (оказавшиеся впоследствии нетленными) были погребены в Гамбурге ²⁰.

Канонизация святого Ансгария произошла практически незамедлительно — еще при понтификате папы Николая I, то есть не позднее 867 г., два года спустя после его преставления. Для его прославления не было недостатка и в прижизненных чудесах: святитель Римберт свидетельствует о множестве исцелений, которые его учитель совершал молитвой и через помазание освященным елеем; в других случаях через святого иерарха происходило прямое вразумление свыше тех, кто нарушал божественные заповеди ²¹, а в иных уже одно появление кроткого архипастыря, который мог становиться, однако, и грозой для беззаконников, приводило их к мгновенному покаянию ²². Однако и эти внешние проявления действовавшей в нем благодати можно считать относительно второстепенными в сравнении с основным и решающим на все времена признаком святости — во всех случаях жизни этот человек при выборе между своей волей и волей Божией неизменно выбирал последнюю, сколь бы трудным и даже безумным в глазах людей мира сего этот выбор ни казался. И этот выбор впервые был сделан им в тот самый момент, когда он оказался единственным из клириков Людовика Благочестивого, кто согласился идти проповедовать тем “вар­варам”, одно появление которых вселяло трепет во все слои каролингского общества.
 
Обычно в общеисторических и энциклопедических изданиях указывается, что при всех добродетелях святителя Ансгария реальные результаты его миссии были более чем скромными, особенно в сравнении с последующей христианизацией Дании и Швеции в начальный период “высокого средневековья”. В самом деле, с “эмпирической” точки зрения успехи апостола Скандинавии были весьма невелики: возведение нескольких храмов, создание нескольких приходов, рукоположение нескольких священников, подготовка дюжины местных катехуменов, крещение отдельных правителей, колеблемых, как трость ветром междоусобных войн, и отдельные обращения жителей отдельных городов и поселений, многие из которых с легкостью “отпадали” вслед за правителями. Однако с “эмпирической” точки зрения совсем невелики были результаты миссии и самых первых апостолов в истории христианства — восточных волхвов, пришедших с рождественской звездой к Богомладенцу Христу, которым святитель Ансгарий уподобился в своей жизни, принеся Ему те же дары, что и они: золото — дела милостыни и милосердия, ладан — восходящую к небу молитву и богомыслие, смирну — аскетические труды уединения и умерщвления страстей ²³. Более того, как и пришедшие в Иерусалим первые благовестники Христа, принесшие иудеям из языческого мира ту Благую Весть, которую те стали затем распространять среди язычников, — первые просветители Скандинавии вынуждены были спасать свою жизнь от тех, кому они впервые сообщили весть о пришествии в мир Бога во плоти. Однако на уровне мистическом святитель Ансгарий и его сподвижники сделали (также подобно пришедшим в Вифлеем благовестникам) намного больше. Их неизмеримое о Господе терпение в проповеди стало почвой, а посеянные через них благодатью Божией подвиги веры праведников Бирки — семенами, из которых выросло будущее древо северной Церкви. И потому как бы ни были впечатляющи позднейшие успехи христианизации Дании Х–XI вв. (при Гаральде Синезубом, Свене I, Кануте Великом и Свене Эстридсоне) и Швеции ХI–XIII вв. (при Олафе, Анунде, Инге Старом и первых Фолькунгах), — основное ядро этих успехов было заложено в эпоху святителя Ансгария. Не случайно поэтому, что именно его выделил среди ближайших кандидатов на реканонизацию владыка Иоанн, и несомненно, что появление его, а также многих других ныне малоизвестных православной агиографии апостолов Запада в общеправославных святцах существенно расширило бы и наше представление о надысторических, духовных измерениях Православия.