Страшный суд

Порой диву даешься: насколько человек может быть глух и слеп в отношении слова Божиего; насколько искусен он может быть в отвлечении на вспомогательные средства, придавая им самодостаточное значение!

Можно преспокойно прожить всю жизнь, быть уважаемым членом общества, иметь чистую совесть, не знать даже, где помещается суд и судьи, и при этом ни разу не накормить голодного, не одеть бедного, не посетить больного или заключенного в тюрьме. Никакой человеческий закон не требует от нас ничего подобного.

Разве это не страшно, когда мы относимся холодно к ближнему нашему, ради которого Христос стал человеком, ради которого Он жил, ради которого Он умер? Разве это не то же самое, что сказать: «Это твое дело, Господи, а мне до него дела нет - и до Тебя, значит, никакого дела нет, потому что у нас нет общих чувств, общего отношения — ни к жизни, ни к людям»?

Каким будет Страшный суд? Для чего ходить в храм, приступать к Таинствам, если Господь будет спрашивать с людей по делам милосердия? Почему страх Суда вытеснил радость Встречи? Отвечают священники.

Мiр судится, мiр будет судим любовью — вот смысл слов Христа. Но дело в том (и тут-то и ошибаются, вольно или невольно, все разоблачители Евангелия и христианства), что заповедь любви нельзя навязать. Нельзя любить по приказу.

Что произойдёт с душой человека после смерти? По каким критериям будет вершиться суд над христианами и нехристианами? Поясняет митрополит Иларион (Алфеев).

Апостол Павел провозглашает нашу свободу: «Всё мне позволительно», но тут же указывает на ограничение этой свободы, которое носит не формальный характер, но продиктовано нашей собственной духовной пользой и пользой ближнего: «…но не всё полезно...»

Спиноза, Бергсон, Бубер, Шолом-Алейхем, Януш Корчак были иудеями. Значит — горят в аду? Несмотря на всё добро, сделанное ими? Джон Донн, Шекспир, Ньютон, Льюис были англиканами. И только за это преданы посмертному мучению? Лейбниц, Кант, Шеллинг, Гёте, Гааз — протестанты. Их судьба нам известна?