Протоиерей Александр Авдюгин
Утро. Весна. Великий пост. Центральный городской рынок епархиального центра, насчитывающего чуть более 50 тысяч жителей.
В молочных рядах под дырявой алюминиевой крышей покупателей не больше, чем продающих.
Слякотно. Серо. Сквозняк.
Аккуратно, боясь поскользнуться на не успевшем растаять грязном льду и снеге, приподнимая, дабы не выпачкать, подрясник, к рядам с молоком, маслом и сметаной подходит священник. Достает из пакета банку с пластмассовой крышкой и покупает литр скоромного питательного продукта.
— Что так мало берешь, святой отец? — интересуется лукаво улыбающийся продавец из ближайшего поселка, где еще живут коровы.
— Так мне больше и не надо, — скромно отвечает священник и аккуратно движется к рыночным воротам. Настроение у батюшки, несмотря на окружающую промозглую серость, хорошее, доброе, постовое, как и быть должно. Хорошо, что молока Черчиллю купил, доволен котенок будет.
Почему Черчилль? Да прихожане, аккурат перед постом, котенка ему английской масти подарили.
Как его иначе назвать-то, если он первые три дня привыкания к новым реалиям бытия орал как Черчилль в Фултоне?
Сейчас уже успокоился, но молоко требует.
— Не знал печали, Черчилля прихожане дали, — перефразировал батюшка известное идиоматическое выражение, но подарку был рад.
Еще не успел священник покинуть торгующих и продающих, как молочник, успевший «для сугреву» принять стопку домашней, теплом обволакивающей, жидкости, оборотился к соседке по бизнесу:
— Вишь, Нюра, а вчера этот же поп в телевизоре распинался, что молоко в пост нельзя пить.
Нюра, расстроенная, что молоко купили не у нее, пересилила недовольство и, поправляя выложенные на прилавке банки с ряженкой, яйца и куриные потрошки, громогласно на все ряды заявила:
— Все они, попы, одинаковые! Дурят народ, а мы тут мерзнем без покупателей.
Тема насчет малочисленности покупателей была в эти дни злободневной, поэтому отклик нашла и до завершения рыночного дня обсуждалась активно, многословно, с прибавлением «а я вот чего про них знаю»…
Вечером батюшка исповедовал.
Постовые исповеди особенные. Многословные и подробные. Священник к ним особенно настраивается. Выслушать надобно, понять, подсказать, а часто и посоветовать.
Настрой сбила вездесущая баба Люба. Она обычно в собор на службы ходит, но во всех приходах ее знают, так как только у нее можно узнать, кому когда годовщина, кого как звали, кто где умер и где будет ближайший благотворительный обед.
— Ох, искушение великое, батюшечка, — затараторила баба Люба, не успев даже подойти к исповедальному аналою.
— Что случилось с вами, Любовь? — спросил священник.
— Да не со мной, отец родной, не со мной…
— А с кем же?
— Так видели сегодня вас, дорогой вы мой, как вы и молочко, и сметанку покупали. Наверное, приболели, что пост нарушить решили?
Объяснять бабе Любе священник ничего не стал, но ему начало казаться, что все, кто пришел к исповеди, смотрят на него с сожалением и непониманием.
После службы батюшку дома встретил вопросительно смотрящий на него Черчилль. Священник налил ему молока и сел готовить воскресную проповедь. Кот, довольно мурча, вылакал предложенное, благодарно посмотрел на священника и улегся к нему на колени.
Идиллию постового вечера нарушил телефон. Звонил благочинный.
— Со святым вечером, отче, — радостно поприветствовал батюшка своего духовного начальника. — Благословите!
— Бог благословит! — жестко ответил благочинный. И тут же не вызывающим духовного подъема голосом резко спросил: — Объясните мне, пожалуйста, для чего вы сегодня на рынке покупали мясо, молоко и яйца?
— Я Черчиллю молоко покупал… — только и смог сказать священник.
— Какому Черчиллю?! — взорвался благочинный. — Завтра же, после службы, ко мне!
И отключил телефон.
Перезванивать священник не стал. Да и что говорить? Решил, что утро вечера мудренее, страсти утихнут, ложь откроется. Ведь пост. Без искушений не бывает.
На следующий день, после службы, батюшка пошел к благочинному. Объясняться.
Не дошел.
По дороге его обогнал на машине епархиальный секретарь. Остановился и указал на сиденье рядом.
— Садись, отче. Тебя владыка вызывает. Прослышали уже про твои шашлыки.
Батюшка вздохнул и успокоился. Он теперь точно знал, почему у нас с Англией всегда напряженные отношения.
