Протоиерей Игорь Прекуп
Оглядываясь назад, с ностальгией вспоминаю религиозную оттепель, начавшуюся в конце 80-х. Все ясней становилось, что политика в отношении религиозного мировоззрения и его организационных форм начинает меняться. Наиболее наивные полагали, что меняется отношение, наиболее пессимистичные – что это очередная подляна, предшествующая новым гонениям. Время показало, что все намного сложней, не столь радужно, как хотелось бы, хотя и не столь мрачно, как еще может быть.
Одной из тем, запущенных в информационное пространство православной среды, в те «перестроечные» времена была версия о том, что наш Дед Мороз – это своего рода «агент под прикрытием». Причем это – наш, православный агент в атеистическом обществе. На самом деле его зовут Санта Клаус… А Клаус – это что за имя? Это же Николаус, то есть Николай!
Оказывается все эти годы мы, сами того не зная, оставались христианами, приветствуя святого Николая Чудотворца и получая от него подарки, пусть даже и не на Рождество, а на Новый год, у елки, венчавшейся пусть и не Вифлеемской, а Кремлевской звездой. Какая, в самом деле, разница? Ура! Святой Николай все это время был с нами, а значит, и мы – с ним, и не было никакого богоотступничества, мы всегда оставались верующими.
В конце концов, какая разница, во что верить? Да хоть в сказку, хоть в светлое будущее, хоть в Бога – главное верить. Человеку без веры нельзя.
А Дед Мороз… ну то есть это… святой Николай под его видом сохранял в нас благословенную детскую веру в чудо, веру в доброго Деда Мороза, чтобы, когда «станет можно», открыться нам и воцерковить всю нашу жизнь со всеми ее советскими праздниками и реабилитировав коммунистические идеалы, открыв нам их истинный, непреходящий христианский смысл. Ну, а все эти аксессуары в виде Кремлевской звезды и целенаправленное вытеснение праздника Рождества Христова – это ведь только кажущееся противоречие, да? В самом деле, не будем придираться! Ведь «сейчас к людям надо помягше, а на вопросы смотреть ширше», так? Здравствуй, Федя, Новый Год!
Не надо мне «старых песен о главном», что у православных по всему миру Вифлеемская звезда – пятиконечная, а значит уменьшенная копия на елке вполне себе христианский символ. Важна символика предмета, а не количество его концов. Это как со свастикой (в какую бы сторону она ни крутилась): одно дело – в традиционных восточных орнаментах и совсем другое – в современном мире после Второй мировой войны. Любые попытки реабилитировать свастику как древний солярный знак или «гамматический крест» всегда прямо или косвенно продиктованы стремлением реабилитировать нацизм, депатологизировать его в массовом сознании. То же самое относится и к советской символике, поэтому давайте не будем настолько уж всеядны и толерантны по отношению к ней.
Из этого, безусловно, не следует, что все, связанное с советской эпохой, надо анафематствовать и отвергнуть. Как не следует и то, что для сохранения чего-то полюбившегося из советского прошлого, надо непременно оправдать его существование в настоящем с точки зрения «православной идеологии», «воцерковить», приписать ему христианский смысл, как это, например, происходит с апологией нашего Деда Мороза, сначала признавая его Санта Клаусом (который, дескать, не к то иной как Мирликийский Чудотворец), а потом «импортозамещая» его родным, русским Николой Зимним (и не вздумайте глумиться над национальными чувствами и распространять клевету о том, что он якобы грек!).
Если новогоднему торжеству и в самом деле уместно вернуть духовный смысл, не изобретая ничего нового, и, возвращаясь к «хорошо забытому старому», лишь восстановить христианское понимание времени и временного, которое отражено в тексте покаянно-благодарственно-просительного молебного пения на Новый год, то с Дедом Морозом ситуация иная. Не только его, но даже американского Санта Клауса не надо отождествлять со святителем Николаем.
Participants take a boat tour during the World Congress of Santas in Copenhagen, Denmark, July 20, 2015. (Photo by Sara Gangsted/Reuters/Scanpix Denmark)
Хотя Санта и назван в честь этого святого, но все же он – персонаж из рождественской сказки преподавателя семинарии К.-К. Мура, который вдохновился житием свт. Николая, прославившегося своей тайной благотворительностью, и создал в 1822 г. так полюбившийся всем образ старичка-эльфа, спускающегося по каминной трубе с мешком подарков. А спустя сорок лет художник Томас Наст изобразил Санту на обложке популярного журнала и поселил его на Северном полюсе. Отсюда и его «канонический» образ, получивший со временем некоторое художественное развитие и приспособленный под разные климатические условия.
Не был наш Дед Мороз никогда свт. Николаем, и никогда не претендовал на это.
Его схожесть и с американским Сантой Клаусом, и с французским Пер Ноэлем, и с итальянским Бабо Натале, и с другими заграничными Рождественскими дедами отчетливо прослеживается. Это и неудивительно. Сама новогодняя елка – рождественский символ, импортированный нами из Германии не далее как в середине позапрошлого века.
Справедливости ради стоит упомянуть, что хвойно-фейерверочное украшение празднования Нового года предусмотрено было еще Указом Петра I от 20 декабря 1699 г., которым была осуществлена календарная реформа: устанавливалось летоисчисление от Рождества Христова (да-да, только в конце XVII в.), а Новолетие переносилось с 1 сентября на 1 января. Но елка именно как праздничный символ Рождества Христова, привившийся сначала в царском дворце, появляется в России благодаря императрице Александре Федоровне, которая, будучи немкой, как бы в приданное взяла с собой и рождественский обычай наряжать Tannenbaum. А уже из царского дворца этот красивый рождественский обычай, начиная с середины XIX в., «ушел в люди».
Придворное происхождение и религиозную символику елке и Деду Морозу большевики не простили. Как и другие религиозные праздники, Рождество Христово было гонимо в советскую эпоху поначалу со всей его атрибутикой (с 1929 г. «непраздничность» церковных праздников была закреплена законодательно). Даже Новый год не был праздником долгое время.
Однако в 1935 г. светлая мысль «вернуть детям елку» озарила чело знатного партийного деятеля П. Постышева, после чего в конце того же года в Харькове был проведен первый детский утренник, затем 1 января 1937 г. стало выходным днем и тогда же на праздничную елку в московском Доме Союзов Дед Мороз заявился со своей не то внучкой, не то племянницей Снегурочкой, ставшей с тех пор его неразлучной спутницей на всех новогодних мероприятиях.
Происхождения Дед Мороз вполне отечественного, хотя и отличается от своих суровых мифологических предков изрядной гуманностью.
С американским Сантой он хоть и не родственник, но какой-никакой, а коллега, даже «спецодежда» их как от одного модельера, в силу вышеупомянутых причин. Впрочем, что значит «коллега»? Не является ли он «агентом влияния» международной корпорации новогоднего шоу-бизнеса? Не внедряет ли чуждые нам ценности и не подпиливает ли скрепы? А может реабилитация Деда Мороза в 1935 г. – это идеологическая диверсия, не раскрытая вовремя «органами»?
Вспомним, кто такой был Постышев: по его собственному признанию – троцкист и японский шпион. И вообще, не является вся эта история с введением в празднование Рождества Христова немецкой елки, а затем этого деда, подозрительно похожего на западных персонажей (а может ли что быть доброго с Запада?), многоходовой идеологической диверсией масонства, агент которого Постышев, спустя сто лет, перезапустил этот проект?!
Инициатора новогодней реформы расстреляли, а Деда Мороза со Снегурочкой оставили растлевать детские души? Да и что это за Дед Мороз, если его миссия была изначально связана с Рождеством Христовым, а тут он вернулся внешне как бы к исполнению своих обязанностей, но с чисто противоположной целью: чтобы, празднуя Новый Год, все забыли о Рождестве (Постышев открыто заявил в своем письме, опубликованном в «Правде», что Новый Год будет праздноваться вместо Рождества)!
Получается, Дед Мороз – это или беспринципный коллаборационист, или, опять же, иностранный агент, которому все равно под Рождественской или новогодней елкой работать, лишь бы продолжать влиять на умы, исподволь насаждая в неокрепших душах культ «развлечений, материальных благ и всяких человеческих ничтожных побрякушек материальных или душевных». И заметьте, дети ему пишут письма! Вместо того, чтобы пойти в храм, внести ориентировочную сумму пожертвования за свечку и поставить ее перед образом свт. Николая, помолясь ему о своих нуждах, ребенок погружается в тьму неведения и бесовской мечтательности…
А как же?! Ведь мы только что о чем говорили? Дед Мороз – это сказочный персонаж, так? А про сказку, что в самих же сказках говорится? «Сказка – ложь, да в ней…» – дальше неважно, это все отвлекает от сути, главное: «сказка – ложь»! А кто у нас «отец лжи»?.. Вот!
Негоже, православные, негоже быть такими идеологически близорукими! Ая-яй-яй…
Ну, а если отложить в сторону этот бред, который, к сожалению, не всего лишь плод моего воображения, зададимся вопросом: неужели нельзя позволить сказке сосуществовать со Священным Преданием? Не смешиваться, не подменять, а сосуществовать. Неужели ребенку, который в силу возрастных психологических особенностей с трудом отличает игру от реальности, нельзя подавать сказку как особый мир, создаваемый совместно всеми, кто в него играет, не превращая жития в православное фэнтези, но и сказкам с религиозным содержанием не придавая вероучительного статуса?
Попытка подменить Рождество Христово празднованием Нового Года – богоборческое лукавство. Но зачем же идти на поводу у богоборцев и оставлять этот праздник в том статусе, на который они его обрекли?
Мало ли, чего хотели добиться большевики? Пусть даже у них многое получилось. Что ж нам теперь из-за них отказываться от возможности очистить доброе от ложных примесей, боясь переосмыслить содержание новогоднего праздника в свете христианского мировоззрения?
То же касается и новогодних персонажей. Вторгаться в детское сознание и выжигать «веру в Деда Мороза» – глупо и бесчеловечно, да и бессмысленно. Но ведь можно приучать ребенка к тому, что сказки мы совместно сочиняем, а жизнь – познаем. В Деда Мороза (гномиков, эльфов и пр.) мы играем. Это персонажи, которые живут так, как мы придумываем. А святые – это не просто житийные персонажи, но такие же и даже более реальные люди, как мы с вами. Этого не надо вдалбливать. Дети со временем все поймут и научатся отличать игру от объективной реальности, сказку от богооткровенной истины. Главное – не мешать им; не надо ни по-большевистски «зачищать» их воображение от всего, что не основывается на догматике, ни по-язычески позволять разнузданной фантазии смешивать истину с плодом воображения.
