У меня завелись ангелята
О пополнении наших рядов мы узнали на переходном этапе нашей жизни, среди переездов, нагромождения чемоданов и страшного беспорядка и неустроенности. Солнышко наше, как ты не вовремя, и как мы тебе рады!
В семье нашей давно зреет какая-то пустота, которая должна кем-то заполниться. Мы чувствуем неполноту и не сомневаемся, что нам абсолютно необходим третий малыш. Немного озадачивает, что «наклюнулся» он не в самый подходящий момент. Лучше бы — в тишине и покое. В какой-то определенности и подготовленности. Мы рады и немного шокированны. Мы — многодетные. «Слава Богу»,- говорит муж дрожащим голосом. И мужается. Пока трудно представить сладенького младенца, и первые мысли, навеянные двойной полосочкой на тесте — о хлебе насущном, о возросшей ответвенности, о многоплановости и без того нелегких жизненных и профессиональных задач.
Мы едем к батюшке Серафиму. Купаемся в источниках. Просим у Преподобного благословения и помощи. Груз начинает чувствоваться меньше, а радость — больше. Мы привыкаем к маленькому.
Муж уезжает на Остров, а мы пока живем дома, на Большой Земле. Едим фрукты и набираемся сил, чтобы в конце лета поехать к папе.
Еще мы едем на море, чтобы оздоровить старшеньких. Старшим море пошло на пользу, но маленького там ожидала беда. Мне слишком жарко на солнце. Пятна крови на белье. Языка местного не знаем, да и больницы здесь нет. А вдруг — внематочная? А вдруг малыш погиб? От таких мыслей меня в дрожь бросает. Лететь боюсь.
«Хорошая живая беременность»,- заключают на УЗИ. Шлю мужу радостную СМС-ку. Жизнь продолжается! С малышом!
Беда затаилась до времени. И после очередного УЗИ набрасывается с новой силой. Я просыпаюсь в луже крови. Весь дом поставлен на ноги. Мама колет мне ношпу, дает гормоны, чтобы сохранить ребенка — они у нас на всякий случай с собой. Она в ужасе не столько от возможной потери малыша, сколько от моего отношения к такому горю. Она знает — я не смогу пережить это философски, надломлюсь.
Маленький мой, неужели ты уходишь? Неужели я теряю тебя? Я так тебя люблю!.. Солнышко! Не уходи!..
Я пытаюсь молиться — но молитвы нет. Сначала ужас сковывает душу. Потом приходит апатия.
И все-таки вырывается вопль из души, и я знаю, что услышана. Потом, обессиленная, лежу и соблюдаю постельный режим. Звоню друзьям: «Помолитесь!» И пошли, пошли за меня записки, сорокоусты, молебны. О непраздной. О рабе Божией с малышом. Какой он? Кто он? Мальчик или девочка? Я не знаю. Я думаю, что — девочка. А снится мне мальчик. Третий мальчик.
Мы прилетаем к папе на Остров. Я хорошо себя чувствую. Беда по-видимому позади. Я впрягаюсь в обустройство нашей новой жизни на Острове. Я решаю, организую и добиваюсь. Покупаю, ищу выгодные предложения и изучаю рынок. Звоню, требую и настаиваю. Подсчитываю. Нервничаю. Не успеваю. Кручусь, как белка в колесе и ношусь, как угорелая. Докрутилась.
«Скорая» приехала быстро. Но врач приходит осматривать меня лишь через много часов. А пока мной занимается акушерка. Первое, что она делает — слушает каким-то мудреным приборчиком сердце малыша. Я тоже слышу частое сердцебиение, раздающееся на всю палату. Акушерка улыбается. У меня текут слезы. Слезы облегчения. Мой маленький, ты жив. Ты со мной. Радость моя, прости меня, свою неразумную маму. Ну их, эти дела. Пусть мы будем жить неустроенно. Пусть будем переплачивать. Пусть в беспорядке. Только бы — с тобой.
Наконец дождались восемнадцати недель, когда начинаешь чувствовать, как толкается и ворочается малыш в животе. Как только начну волноваться, прошу его: «Маленький, отзовись! Ты где?» И он сразу выходит на связь, приветствует маму. Какой послушный!
Меня выписывают. И опять — постельный режим. Только тут, на Острове, мы одни. Ни бабушек-дедушек, ни мамушек-нянюшек, ни друзей — никого у нас нет. Кто отведет детей в школу? Кто помоет посуду? Кто сварит кашу? Папа — больше-то некому. И вот несется папа в обеденный перерыв, когда все остальные островитяне неспешно перекусывают, в школу, забирает детей, закидывает домой — а сам назад, на работу. Без перекуса.
Быстро мечу что-нибудь немудреное на стол, велю детям есть — а сама в свою берлогу, в постель. Это я-то, которая любит варить комплексные обеды, жарить беляши и следить за количеством витаминов, поступающих в детские организмы. Теперь — не до беляшей.
Дети стараются помочь по мере сил, больше полагаться на себя и меньше шуметь. «Мама, надень тапочки, а то простудишься. Не пей эту водичку — там соринка плавает. А суп, который ты ешь — полезный, да? Это хорошо, пусть малыш тоже кушает.» Но, бывает сцепятся — караул! Да что же они у меня такие горластые? И забываю, что сама прозвана родителями фельдфебелем. Это с тех пор, как подрос второй. Свисток завести, что ли.
В двадцать четыре недели иду на УЗИ. Спрашиваю, кого мы ожидаем: девочку или мальчика? Мальчика. Я не могу поверить. Три богатыря. Как в сказке. Я сразу забываю, что хотела девочку, и хочу мальчика. Только мальчика, именно этого мальчика. Как я его люблю!
Дети в восторге. Распределены роли: папа — Рокки, мама — Гаечка, ребятки — Чип и Дейл, ну а маленький — Вжик.
Вскоре диагноз снят. Можно не волноваться. Можно гулять. Можно пойти в магазин и купить маленькому крохотные вещи. Только не спеша и немного.
Теперь я вся в ожидании. Настраиваю себя на роды без обезболивания. Я не герой, но надеюсь, что дастся мне. Я ничем не заслужила такой «льготы» — легких родов, но тем не менее — надеюсь. Прошу и надеюсь. И опять — прошу молитв.
С первыми мальчишками так страшно было, что я уходила в свою комнату поплакать перед тем, как скорую вызывать. А тут приезжаю в роддом веселая, даже самой удивительно. Знаю, чувствую — все будет хорошо. Молитвы любящих меня покрывают нас с малышом, мне от них тепло и радостно. Акушерка — чудо, словно сто лет ее знаю. Мы рожаем с ней вдвоем в уютной комнате (язык не поворачивается назвать это палатой). Мне разрешают делать все, что я хочу, полагаясь на свой материнский инстинкт.
В пять утра рождается мое солнышко, и мне сразу кладут его на грудь. Он удивительно активен, ползает по мне, как маленький трактор, находит грудь и припадает жадно. Нас накрывают теплым полотенцем. До самой выписки я не расстаюсь с ним ни на минуту. Никакие чужие тети не дают ему бутылку со сладкой водой, не купают, не оставляют плакать одного.
А как пугали меня с первыми детьми! «Не просись лежать вместе с ребенком — замучаешься! Да что там замучаешься — умрешь!» А тут первую ночь провела с ним на руках — и не умерла. Встала, кряхтя, сменить ему подгузник — и даже не заболела. Купала — сама. Пеленала — как мне нравится. И держала, держала на ручках. И пела песенки. Первый взгляд он подарил — мне. И водил крохотной ручкой по груди, словно гладил. Прав игумен Евмений: дайте мамам вдоволь наобниматься, нацеловаться с малышом — потом за уши не оттащишь. И старец Паисий, который говорил: мама не только устает с малышом, она еще и подзаряжается от него.
Нас выписывают на вторые сутки. Так здесь принято. Возвращаюсь в свой мальчишник. Вношу кроху в сиденье для машины, в котором он раскинул ручки в комбинезоне. Даже самый маленький комбинезон нам велик. Дети затаили дыханье. Вот мы и дождались.
Квартира идеально убрана, но постель застелить приготовленным чистым бельем не успели. У входа спотыкаюсь о разбросанные детские ботинки. Мне хочется плакать. Куда мне положить малыша, чтобы переодеть? Кто меня покормит? Где же моя мамочка? Ноги у меня дрожат, и губы тоже. Как не хватает женского догляда! У нас я лежала бы еще в роддоме, на казенных харчах, с присмотром. Стараюсь не раскисать и улыбаюсь сквозь слезы. Мужики мои, мужики! Как они старались, как ждали, как заботились. Они дали мне все, что могли — и не надо спрашивать большего. Через три дня приедет на две недели мама.
Удивляюсь, как уверенно муж берет малыша на руки, купает, обнимает. Словно не третьего, а тринадцатого по меньшей мере. Все жалуемся на инфантильных мужчин. Необремененные, вот и инфантильные. Одного ребенка теща вырастит. А троих?
С маминым приездом я вся, без остатка, погружаюсь в малыша. Остальной мир словно отгорожен от нас, как сквозь вату доносятся его звуки. Мы вдвоем во вселенной. Старшие дети были для меня загадкой, а этого малыша я знаю. Я предупреждаю каждое его желание. Я не даю ему плакать. Он — часть меня. Я не боюсь его испортить, избаловать, приучить к рукам. Все — для него. Все — как ему хочется. С удивлением замечаю, что мне это — в сладость. Правда говорят: с первым ребенком учишься, со вторым закрепляешь знания, а с третьим получаешь удовольствие. Я не перестаю удивляться однодетным родителям: неужели им элементарно не интересно познать родительство вновь? Ведь привлекают же людей горы, путешествия, приключения — а чем новый ребенок не приключение? Бывают ли альпинисты — покорители одной вершины? После первой хочется вторую, третью.
Старшая подруга, родившая четвертого ребенка, делится секретом счастливых, спокойных детей: до месяца не расстраивать младенца, не давать плакать, все внимание уделять ему.
Мама уезжает, когда маленькому нет и трех недель. Как я буду исполнять все его желания, когда я нужна и старшим детям? Я овладеваю искусством аутотренинга, а также четкого разделения проблем на важные и неважные.
Кормимся мы долго, по полтора часа. За это время чего только не передумаешь. Вот ватка валяется посреди комнаты уже третий день. Но стоит ли из-за ватки расстраиваться? Можно разнервничаться, сократить кормление, бросить орущего малыша и начать все прибирать, да мыть, да скрести. Но я начинаю аутотренинг, уговариваю себя: ну и пусть себе лежит, значит, здесь у ней гнездо.
Подумаешь — беспорядок. Белье тоже пусть копится, у меня еще много чистого. Пусть уроки не проверены, папа проверит. Пусть дети идут гулять с дырками на штанинах. Пусть сами себе помоют ботинки — неважно, что плохо. Пусть нет ничего домашнего на обед, а опять вареное яйцо, булочка да йогурт. Пусть. Зато малыш доволен и спокоен.
Придя из школы и помыв руки, мальчишки первым делом бегут к братику целоваться — миловаться. В среднем обнаружился настоящий талант няньки. Оказывается, его призвание — быть старшим братом. Без малыша он бы всю жизнь был младшим.
Мы с мужем становимся многостаночниками. Главное — рационально. Без лишних движений. Без нервов. Мы вводим разделение труда (он — за старшими, я — за маленьким). За выходные столько дел переделаем, что в понедельник, провожая его на работу, замечаю: «Так ты еще и работаешь!» Открытие потрясает меня. Где-то есть другой мир, где мой муж работает. Где добивается каких-то результатов, проводит долгие часы, общается с коллегами, обеспечивает нас. Куда идет пахать, отпахав дома. Где начальник радостно замечает, что несмотря на все наши бытовые трудности, налицо профессиональный успех. Но — сие не от нас, дабы не возгордились.
Когда-то задумалась над словами Иоанна Кронштадтского о том, что к своему телу надо относиться с благоговением, благодарить за него Бога. Теперь понятны становятся эти слова. Тело мое, усталое, болеющее, несовершенное, с уродливыми венами, рождает чудесных малышей — ну как не порадоваться и не благодарить за него? Мальчишки гладят мой живот: «Наша комнатка, мы все тут жили». И предлагают: «А давайте еще родим двух мальчиков и двух девочек»
