Публикация рассказа человека, который оставил неблагочестивый образ жизни, чтобы вступить в брак и стать мужем и отцом, вызвала поток чрезвычайно негативных и враждебных комментариев. Это печально, но понятно.
Мы всегда открыты к новой информации — при условии, что она подтверждает наши уже вполне сложившиеся убеждения. Мы всегда признаем право других людей на выбор — при условии, что он совпадает с нашим собственным. Мы всегда глубоко сочувствуем несправедливо обиженным — при условии, что их обидели наши враги. У нас всех вызывает праведный гнев человеческая глупость и злонамеренность, которая проявляется в том, что люди не разделяют именно наших взглядов и не поступают именно так, как мы считаем правильным.
Вообще способность без крайнего раздражения переносить чужую точку зрения — это навык, выработка которого требует огромных усилий, и к тому же легко отказывающий. Вроде я уже соделался невозмутимым и кротким, и исполненным любви ближнему — но тут как явятся эти ближние, и понеслось….
Это общечеловеческое, и мое в частности. Но есть то, что делает людей более уязвимыми. Это вера в свою добродетель. Человек падает именно там, где полагает себя неуязвимым. Требования постоянного смирения и самоукорения, которые присутствуют в аскетической традиции, всегда вызывают недоумение у внешних — но они исходят из опыта и здравого смысла. Стоит вам поверить в свою доброту и чистоту — и вы пропали.
Есть сколько угодно злобных праведников, обличающих грехи не из любви к погибающим, а из гордыни и враждебности. Фарисеи резко обличены еще в Евангелии — именно в традиции есть масса предупреждений — помни что ты бедный грешник, не верь своему чувству упоительной правоты. Оглядывайся на других людей.
В книге “Смерть одного Гуру” автор, бывший индуист, обратившийся ко Христу, пишет, как в приступе бешенства чуть не убил свою тетку:
“Я заперся в своей комнате, упал на кровать и проплакал несколько часов, не в силах поверить в то, что произошло. Мой мир был окончательно разрушен. Я уже никогда не смогу посмотреть в глаза своей тете. И вообще ни одному живому существу. Никогда! Я был сторонником ненасилия, как Ганди, и проповедовал его среди своих молодых друзей-индуистов. Я был строгим вегетарианцем, не смог бы ни у кого отнять жизнь и всегда старался не наступать на жуков и муравьев. И вот теперь я поднял эту штангу и хотел обрушить ее на голову моей тети!”
Этот унизительный опыт побудил его признать себя не великим духовным подвижником, а бедным грешником, и, в конце концов, прийти ко Христу.
Начать приписывать себе добродетели — значит их точно лишиться. Это то, о чем постоянно говорит христианская традиция — и то, что для внешнего мира звучит крайне необычно. Тем не менее, это работает. И один из примеров этого — яростная нетерпимость, в которую легко впадают борцы с нетерпимостью.
Моя вера говорит мне, что я человек нетерпимый, гневливый, и не люблю своих ближних. Когда меня до глубины души возмущает тупость людей, не понимающих столь простых, ясных, превосходно продуманных, и, безусловно истинных, моих взглядов — традиция говорит мне, что в этом возмущении нет ничего праведного, это жалкая раздражительность ущемленной гордыни. Это не всегда спасает меня от приступов раздражения — но, по крайней мере, я наставлен в том, что мне следует внимательно редактировать свои тексты, перед тем как выкладывать их в сеть. Потому что праведное негодование крайне глупо и отталкивающе выглядит со стороны.
Такова человеческая природа — мы по-разному видим себя и других людей. То, что изнутри кажется праведным негодованием, снаружи выглядит отвратительной злобой. То, что изнутри выглядит блистающей, пронзительно-очевидной правотой, снаружи может выглядеть высокомерной глупостью. Нет ничего опаснее чувства своей праведности.
В мировоззренческой традиции, где таких жестких требований самооглядки нет, люди оказываются беззащитны перед этим эффектом самоправедности. Если я человек, исполненный добра и сострадания, мудрости и любви, и я противостою людям глупым, злобным и невежественным, мне нечего опасаться. Я на стороне добра. Это выключает внутреннюю критику, и человек просто не отдает себе отчета в том, насколько злым, жестоким и бестактным он выглядит со стороны. А если к этому добавляется теплое чувство сплоченных рядов, и человек чувствует себя “согретым дыханьем зала”, то с тормозами становится совсем плохо.
Люди вполне образованные и культурные, отнюдь не гопники, демонстрируют то, что со стороны выглядит просто бесстыдной злобой — будучи уверены, что они-то как раз и предоставляют тут силы любви и терпимости. “Злобный праведник”, фарисей может и не быть ревнителем традиции — он может, напротив, восставать против традиции. На упоение своей предполагаемой праведностью и презрение к тем, кто не столь праведен в его глазах, это, увы, не влияет. Враждебность традиции ничуть не спасает от фарисейства и нетерпимости — напротив, она ему еще способствует, внушая ложную уверенность, что фарисеи и нетерпимые фанатики — это точно не мы, и нам это грозить не может.
Иисус и Апостолы, Отцы и Учители Церкви, (да и весь человеческий род до самых недавних пор) считали, что брак — это союз между мужчиной и женщиной. Вряд ли стоит с яростью нападать на человека, который разделяет их мнение. Он всего лишь следует за Иисусом, потому что считает Его Господом и Спасителем. Он всего лишь покоряется слову Божию. Он всего лишь следует двухтысячелетней христианской традиции. Перефразируя известный лозунг, можно сказать, что “Некоторые люди всерьез веруют и каются — привыкайте”.