Анастасия — координатор Всероссийского общественного движения «Волонтеры-медики»:
— Смена начинается в восемь утра, в 7:30 я уже в больнице. Я очень люблю кофе, а в это время по пути все закрыто, поэтому, когда получается выпить чашечку кофе утром в «Коммунарке», — это прямо счастье. Переодеваюсь в СИЗ и захожу в «красную зону».
Мы опять нужны
Неделю назад (конец мая. — Прим. ред.) все пошло на спад. Но из-за того, что многие больницы возвращаются к штатному режиму, на прием плановых пациентов, плановых госпитализаций, оказания плановой помощи, — «Коммунарка» сейчас опять стала центром борьбы с коронавирусной инфекцией.
Вчера в наше отделение поступило 25 человек. Это нереальное количество. У нас иногда лежало по 10 человек, а тут 25! Уже, казалось бы, всё позади: волонтеры заканчивают помогать «Коммунарке», потому что больница справляется своими силами. Это же прекрасно, когда новая больница за два месяца выходит на штатный режим даже в таких условиях.
Но видите, как ситуация поменялась. И мы опять все нужны, все важны и работаем не покладая рук. Во сколько заканчивается рабочий день — абсолютно непредсказуемо. Я стараюсь контролировать ребят, чтобы они выходили в два на обед, или в два уходили домой (смена шесть часов), или выходили поесть днем и уходили обратно до восьми (смена 12 часов). Иногда и в 10 вечера выходим, и в 11, и в час ночи выходили, когда как, и на сутки остаемся, но не то чтобы часто — раз в неделю оставались по очереди все в разных отделениях, где нужна была помощь.
Потому что так правильно
Когда началась пандемия, произошла срочная мобилизация. Люди не знали, что им делать. Во время войны было то же самое, мне прабабушка рассказывала, когда в один миг все перевернулось и людям надо было учиться жить по-новому. А потом…
Представляете, наступит момент, и придется жить как прежде, но уже с другой головой. Это достаточно сложно. Потому что так правильно.
Захожу в ТЦ, который только недавно открылся после карантина. Смотрят люди настороженно. Все друг друга опасаются. Новые правила: что-то работает, что-то не работает, что-то работает по-другому. Привыкать после такого военного положения, на котором мы жили более двух месяцев, к привычному ритму очень тяжело: поменялось мировоззрение.
Когда я была маленькая, мне очень хотелось прожить Великую Отечественную войну. Меня настолько вдохновляли любовь и преданность стране, народу, делу, то, что люди готовы были отдать свои жизни, чтобы будущее поколение жило в здравии, процветало, да вообще жило.
Недавно я подумала, что вселенная все слышит и теперь я в «Коммунарке» в очень похожей ситуации. И как раньше мальчишки в документах приписывали себе несколько лет, чтобы их взяли на фронт, сегодня я вижу то же самое.
В основном же «красная зона» открыта только для старших курсов. Но там оказался первокурсник Вова Никольский. Моя гордость — мальчик, которого я везде и всем ставлю в пример, в том числе себе. Он настолько хотел помогать, что добился разрешения работать волонтером в «красной зоне». Реанимацию не покидал сутками. Я на шестом курсе не видела столько, сколько Вова за два месяца работы.
На мой взгляд, и я не о себе говорю сейчас, готовность идти добровольцем на передний край связана с некой личной культурой, развитием. Значит, воспитали правильно. Старшее поколение, как и во все времена, ругает молодежь: дескать, мы ничего не умеем, нам бы только в компьютере сидеть и тому подобное. И мне так приятно, что волонтеры доказывают обратное и мы не потерянное поколение.
Волонтеры — единый организм с единой целью. Они другие. Я не знаю, как это объяснить.
Но даже одногруппники в университете к моей работе относились скептически: «Ты что, бесплатно это делаешь? Ночами не спишь? Зачем тебе все это?» Не подумайте, что я плохо к ним отношусь, они замечательные, просто у них нет понимания волонтерского труда, вот этого единения, когда волонтеры сутками работают, не требуя ничего взамен, просто потому, что так надо, так правильно.
Единая команда
Я волонтер достаточно давно, координатор — на протяжении года. Когда только открылась «Коммунарка», мне позвонила моя коллега, координатор Мария Мамонтова, и говорит: «Настя, нужна твоя помощь». У нас как раз тогда началось ситуационное обучение, а сидеть дома больше одного дня для меня пытка.
Отвечаю: «Конечно, Маш, без проблем. Где?» — «„Коммунарка“». Думаю, знакомое название, что же это такое? «Во сколько надо быть?» — «В семь». — «Хорошо, буду».
Приезжаю. Пустырь, ветер, «Коммунарка». Больница огромная, современная. Интересно, как там внутри.
Прохожу через КПП, все серьезно. Температуру всем меряют. Захожу в крутящиеся двери, далее ресепшн, волонтерская комната. Начинают приходить ребята. В первый день я работала как координатор, не ходила в «красную зону». Видела шлюз, где ребята переодеваются, как они выходят из «красной зоны» все в белом. Меня это так завораживало.
Вскоре и я оказалась в шлюзе: там шумоподавление, циркуляции воздуха нет и ощущение, будто ты в космосе, где-то на орбите, еще и солнце светит в окна со всех сторон.
Надеваешь этот скафандр, очки, маски, перчатки, открываешь дверь, заходишь в «красную зону». Наверное, жутко со стороны смотреть репортажи, читать про нее. Но я там испытываю воодушевление. Никакого страха. У меня даже не было осознания, что у этих пациентов страшный, как говорит моя бабушка, злой вирус.
Разговариваешь с ними глазами — видны ведь только глаза, все остальное скрывает СИЗ. В твои глаза смотрят пациенты, стараясь уловить все, что они выражают, любой нюанс, любую перемену.
У нас есть наша замечательная фраза «Мы улыбаемся глазами». У волонтера должны быть глаза, дающие надежду. Это важнейший момент для пациентов.
Случалось, уже после смены в 11 вечера в два ночи звонят: приезжай, еле справляемся. Вызываю такси, еду. Все, что беру с собой, — бейдж волонтера и резинку для волос: ничего не должно мешать, без резинки будешь пытаться убрать волосы под шапочку, а они будут лезть, отвлекать и нервировать. Хирургичка (хирургический костюм. — Прим. науч. ред.) и сменка — на работе.
Хирургичка как пижама, в ней так удобно. Кроксы или кеды — самая комфортная обувь, ходить приходится много, бегать туда-сюда.
С самой первой смены мы вместе вышли, шесть человек. Девять вечера, сели в столовой. Я смотрю: у всех глаза горят, все обсуждают: «У меня пациент…», «А вот представляете…», «А я сегодня то-то делал», «А я там помог», «Тут такие-то показатели». Единая команда!
И у всех на лице эти красные полосы, вмятины от респираторов. И ни один не жалуется, что болит. Только шутили: смотри, у меня такой отпечаток, будто маска осталась — можно в метро теперь ее не надевать. Настолько все душевно, тепло, по-доброму, что забываешь про все сложности. Это самые ценные моменты.
<…> Мне так радостно, когда в шесть утра шлешь сообщения в WhatsApp: «Ребята, отпишитесь, кто сегодня будет», и тебе тут же отвечают: «Да все», «Я чуть опаздываю», «Ребята, я чай взяла», «Я бутерброды принесу», «А я печенья напекла». Чтобы быть единым целым, одной командой, надо доверять друг другу, верить в то, что делаешь, и понимать свою работу.
Да, есть субординация, ее нужно соблюдать, чтобы все работало как часы. Я это прекрасно понимаю. Если начальник дает задание, подчиненные должны его выполнять. Но если подчиненный будет выполнять то, что он не понимает, или то, во что он не верит, какой смысл в его работе? Кто-то пишет с четвертого этажа: «Мне нужна помощь», и я вижу, что в чате есть ребята свободные, они отвечают со второго этажа: «Через 20 минут сможем подойти».
И на выходных волонтеры все равно волнуются, просят: «Ребята, проверьте, пожалуйста, пациентку в такой-то палате», им пишут: «Да, сейчас я к ней схожу», и потом отписываются о ее состоянии.
Я сейчас координатор, читай — в каком-то роде начальник, но не могу назвать волонтеров подчиненными и относиться к ним как к подчиненным. Надеваю СИЗ и иду им помогать.
