Незабываемыми впечатлениями от празднования Пасхи Христовой в разные годы делится священник Алексий Агапов, настоятель храма архангела Михаила в городе Жуковский Московской области:
— Первая Пасха в моей церковной жизни была очень знаменательной. Незадолго до этого я познакомился с одним иеромонахом, и на Лазареву субботу, которая тогда, в 1990 году, совпала с Благовещением, он повез меня в Псково-Печерский монастырь. Там я сподобился встретиться с отцом Иоанном (Крестьянкиным) и принять от него благословение.
А уже через неделю, на Пасху, я был под Рязанью, в Иоанно-Богословском монастыре. Многие обители тогда только начинали возрождаться (Псково-Печерский, не закрывавшийся в советские годы – редкое исключение), и в Иоанно-Богословском прямо на территории еще стояли избы местных селян. Монахи не унывали, предстоящее возрождение обители уже явственно виделось – столько радости и света кругом!
В пасхальную ночь я пел на клиросе вместе с монахами. Было удивительно, как же много песнопений они знают и поют наизусть. Я ведь еще толком и не знал богослужения, даже не вполне понимал слов, которые пел с листа. Если бы мне тогда сказали, что скоро я тоже буду всю пасхальную службу знать наизусть – не поверил бы. Утром, после службы разговлялись. В то время у братии с паломниками трапезная была общей. И все это было для меня очень значительно, все даже самые мелкие детали навсегда остались в памяти. Помню, например, как я удивился тогда, узнав, что в монастырях не едят мяса… Одним словом, незабываемый был праздник. Я тогда на первом курсе МГУ учился.
А в 1994-м – последний курс. И Пасха этого года тоже оказалась очень памятной. Так сложилось, что я как начал петь в церковном хоре уже с конца 1 курса, так и продолжал практически на протяжении всей учебы, в разных храмах пел. И на последнем курсе Бог привел меня в храм моего небесного покровителя при Пятой Градской больнице (ныне это больница святителя Алексия).
Здесь тоже все только восстанавливалось, большого клироса не было, а пел один-единственный человек – Иван Дьяченко. Он был большой знаток старообрядческой традиции знаменного пения, и я очень хотел от него научиться. Туда же подтянулась еще пара человек, увлеченных той же темой. С полгода продолжалось там такое наше пение, весьма необычное для московских храмов.
Тогдашний настоятель, отец Сергий, не то чтобы разделял наши музыкальные предпочтения, но уважал знаменное пение за его строгость, да и такой скромный любительский состав певчих позволял батюшке экономить деньги на ремонтные работы. Правда, он наши клиросные эксперименты прикрыл окончательно вскоре после Пасхи: все-таки привычка к родному обиходу оказалась сильнее.
Так что служба Пасхи оказалась «лебединой песней» нашего весьма экспериментального хора. Кроме нас на клирос еще пришли наши друзья – Владимир и Катя Зотовы, знаменитые народные певцы из ансамбля «Сирин». Владимир теперь священник, у них в семье очень много деток – и все замечательно поют.
Так вот, тогда Зотовы принесли с собой целую кучу разных нот. Ох, как же мы пели! И болгарским распевом, и греческим, и грузинским – ну и родной знаменный не забывали. Я зазвал на ту службу большую группу православных университетских друзей. И такая это была молитва – воистину едиными устами и единым сердцем! После службы мы шли пешком до самого общежития на проспекте Вернадского. Была очень теплая ночь. Мы без умолку разговаривали обо всем на свете, пели какие-то молитвы и песни, радовались о Пасхе, о нашей дружбе и единомыслии. Но и немножко грустно было, что заканчивается студенческая жизнь.
А в 2000 году незадолго до Пасхи меня назначили настоятелем храма архангела Михаила. Так что в тот год пасхальная служба снова была для меня в определенном отношении «первой» – тоже знаменательное событие.
Вообще, праздник Пасхи во все прошедшие годы будто сливается в некий «один день из вечности». «И дольше века длится день». Вот, например, с Рождеством не совсем так: это праздник сюжетный, связанный с разными детскими представлениями, колядками, сюрпризами, праздничной суетой…
А Пасха для меня – это, прежде всего, удивленная, на грани растерянности, тихая радость души: ничего не происходит – кроме самой Пасхи, кроме хвалы Воскресшему Спасителю. Только ликование пасхальной службы, а после нее колокольный звон целый день – нестройный, потому что на звонницу приглашаем всех, даже прохожих с улицы, и все звонят, у кого как получается.
Разговение – тоже немалая радость для тех, кто соблюдал Великий пост. Но и такая, казалось бы, земная, плотская вещь, как пасхальный стол, в этот день не может помешать ликующей душе быть свидетельницей великой победы Христа над нашей смертью.
