Родной город! Как давно, как же давно я не была здесь! Я так любила этот маленький, уютный, такой провинциальный городишко. Почти круглый год он утопал в зелени и купался в солнце, всё было как-то радостно и легкомысленно на его тихих улицах. Но моё детство прошло, мне всё реже кажется, что всё — или хотя бы что-то — радостно и легкомысленно; родной город тоже сильно сдал, его улицы стали кривыми и грязными, зелень — пыльной и безжизненной. Мы оба изменились — и не в лучшую сторону…
Но сегодня словно вернулось прошлое. Я встретила своего одноклассника; в школе мы были дружны и симпатичны друг другу, но после ни разу не встречались. На мгновение показалось, что последних двадцати лет не было, что мы снова дети и город вдруг стал прежним, гордо белея старинными особняками сквозь ажурную зелень акаций.
После радостных объятий и краткого изложения текущего состояния дел — «да нормально всё» — мы присели за столиком в кафе на площади перед театром. Он увлечённо рассказывал о работе, показывал мне фотографии дочери и, смеясь, повторял её забавные словечки. Я спросила, чем занимается его жена. Он вдруг как-то осунулся, затих, замолчал и отвёл глаза. «Развелись мы недавно», — с усилием произнёс он после долгого молчания. Я не стала его спрашивать о причинах, но он сам решил мне всё рассказать.
«Я был давно и счастливо женат. Настолько давно, что пьянящее состояние влюблённости постепенно превратилось в статус — женат. Настолько счастливо, что о перемене этого статуса я никогда не думал и не мечтал. Жилось мне очень комфортно — в эмоциональном смысле. Любовь, забота и ласка — всё это было в моей жизни.
Но человек привыкает ко всему — и к плохому, и к хорошему. Привык — и всё стало «нормально»; наверное, иначе нельзя, психика не выдержит постоянного испытания счастьем или несчастьем. Вот так и я.
За десятилетие супружеской жизни я перестал замечать, кто находится рядом со мной. Когда-то давно я был восхищён, очарован, влюблён, но потом привык, успокоился, свыкся со всеми её удивительными качествами, которые никуда не исчезли. Всё стало нормально. Обыденно. Размеренно. Наверное, даже скучно. Любимая превратилась в жену, пылкий влюблённый — в её вялого мужа, вечерами и по выходным планирующего скромный семейный бюджет у телевизора.
Но однажды я увидел её на улице с другим. Они просто стояли и смотрели друг другу в глаза. Вокруг двигалась толпа, плавно обтекая их, а они стояли так, словно были совершенно одни на этой улице, в этом городе, на этой планете.
Не передать, что я испытал в тот момент. Ты знаешь, как она на него смотрела? Так, как десять лет назад она смотрела на меня. И она сама стала такой, как десять лет назад. И сам я вдруг сбросил с себя десять лет размеренности, скуки и покоя и остро, до удушья, до головокружения ощутил, как я её люблю. Но теперь — без взаимности.
Наша жизнь изменилась. Всё, что исчезло за десять лет, вернулось, — вся эта романтика первых встреч. Словом, я, страстно влюблённый, отвоёвывал её сразу у двоих — у обленившегося себя и у того незнакомца.
Наверное, эти годы не прошли для нас зря; мы сжились, свыклись, но не стали просто соседями. За скучным фасадом семейной жизни скрывалось сильное чувство… Короче, мои усилия оправдали себя; скоро её глаза снова лучились и сияли, когда она смотрела на меня. Почти так же, как в тот момент, десять лет назад, когда она впервые сказала мне «люблю». Почти так же, как тогда, когда она смотрела на незнакомца на улице…
И вот тут мною овладела ревность. Я стал виртуозно наблюдателен и болезненно подозрителен. Моим дедуктивным способностям позавидовали бы Эркюль Пуаро, Шерлок Холмс и комиссар Мегрэ, даже объединившись в синдикат. Я стал искать доказательств своим подозрениям. Но не в доказательствах было дело — мне достало и подозрений. Я охотно признал её виновной — в том числе во всём том, что сам же и придумал.
Представь себе, во что превратилась наша жизнь! Обновлённым чувствам моей жены противостоял подозрительный, ревнивый, обиженный и мстительный человек. Рядом с ней это всё проходило, мы снова были нежными влюблёнными; но стоило нам расстаться, как я снова корчился в муках подозрений, ревности и обиды. Дошло до того, что я руками складывал губы в улыбку, входя в дом после работы…
Я не мог простить ничего — ни того, что я видел, ни того, что я придумал, ни того, что я по этому поводу испытал. Я жил только мукой прошлого и страхом будущего, в котором, я был уверен, меня снова ждут такие же разочарования и страсти. Настоящее меня не интересовало.
В общем, я не вынес этого испытания; мы расстались… Ты знаешь, теперь мне всё видится иначе. Когда я перестал обижаться и жалеть себя, я начал жалеть её. Я не хочу знать никакой правды; мне вполне достаточно того стыда, который я испытал, когда наконец понял, что искусы берут нас обманом, они подкрадываются к нам незаметно, осторожно, виртуозно. Как змий к первым людям; ведь он не обратился к Адаму и Еве, когда они были вместе, он соблазнил сначала одного из них.
Теперь, когда я собственными руками разрушил всё, что было по-настоящему хорошего в моей жизни, я понимаю, что обстоятельства, факты, детали и подробности не имели в этой истории ровным счётом никакого значения. Это всё — чушь. Как говорила моя бабушка, «и это пройдёт». И прошло, веришь ли, прошло! А что осталось? — Я не могу себе простить, что тогда, в этом бреду, я оказался не способным простить своего любимого человека. Понимаешь, любимого! Смею ли я утверждать, что я её вообще любил?!»
…Вечерело, собирался дождь. Над крышей театра метались потревоженные первыми порывами ветра галки. Редкие прохожие ускоряли шаг, опасливо поглядывая на низкое небо. Промчался патрульный автомобиль, озарив нас синей вспышкой «мигалки». Первые капли дождя, крупные, холодные, взбили фонтанчики пыли у наших ног. Он сидел передо мной, обмякший, бесформенный, словно тряпичная кукла. Мы молчали; каждый задумался о своём.
Евгения Петрова