Записки Елены Зелинской о паломничестве в Бари. Продолжение.
Начало: Узельцы Три Злата – часть первая
3
В странноприимном доме святителя Христова Николая, находящемся при церкви, в которой почивают его мощи, сошлись в тот вечер десять путников. «Окрестъ града, — поделился Василий своими впечатлениями с сотрапезниками, — сутъ много садовъ мигдаловихъ, инное овощие имущихъ, виноградовъ такожде и маслинъ велие изобилие.» Изобильна была и трапеза, которую по обыкновению давали чужеземным странникам бесплатно в течение трех дней, не пожалел служитель гостиничный и вина. Каждому отвели постель, и Василий, приткнув в углу натруженный посох, уснул сном праведника.
«Заутра же сидехамъ… въ дому и писахомъ книги путничества своего». Василий вынул из поношенной торбы склянку с разведенной сажей, присел у оконца – поближе к нежному раннему свету, и по пергаменту побежали мелкие убористые буковки: «Азъ сие токмо пишу, еже разсмотрех…»
4
Собор чужой, непривычный: желто-серые колонны, на выщербленных ступенях – поднявши лапы, как живые, – чудные готические двери, окна высокие стрельчатые. Примиряет статуя Николая Угодника, в которой издалека, как только вступишь на брусчатую площадь перед Базиликой, узнается родство с Петром Первым, Колумбом и прочими произведениями плодовитого автора. Внутри собор огромен, гулок и гол. С двух сторон нефа крутые ступеньки ведут вниз, в крипту. Низок сводчатый потолок, с фронтонов спускаются резные цветы и птицы, железной решеткой отделен мраморный, окованный серебром саркофаг. Две лампады на нем, тонкое узкое стекло держат на бронзовых спинах лобастые быки.
«…въ понеделокъ идохомъ въ костелъ… Вошедшимъ же намъ тамо и созирающимъ, гдъ мощи Святого опочиваютъ и не обрътахамъ. Видехомъ же множество народа с женами и дътьми, входящихъ внутрь и исходящихъ вон, по обою страну степенми каменними, тогда уразумъхомъ, яко тамо суть мощи, и текохомъ абие въ слъдъ ихъ степеннми мраморными шерокими, лъпотнъ созданными, под спудъ великия церкве, деснимъ входомъ, два бо суть тамо входи»…
Месса должна звучать в каждом католическом соборе по воскресеньям, и это фундаментально, недвижимо, как восход. В этом году праздник Николы зимнего выпал как раз на выходной.
В архивах Базилики хранятся письма столетней давности, в которых русские священники, приехавшие приложиться к мощам великого святого, жаловались, что их заставляют снимать облачения прежде, чем они войдут в храм. Ныне жители города Бари, которых мы называем красивым словом барийцы, к паломникам привыкли. Русское подворье с храмом, где служит отец Владимир, небольшой гостиницей и чудесным парком, построенное в XIX столетии, итальянские власти несколько лет назад вернули России. Городок «русеет» на глазах. «Карашо, карашо», — кричат официанты в тратториях, размахивая меню, нарядными, как детская книжка с картинками; «Вино», «масло», «оливки» – оповещают покупателей корявые печатные буквы кириллицы; с фотографий, приколотых к стенке в популярной угловой кафешке, смеются Дмитрий Анатольевич со Светланой Владимировной. В сувенирной лавочке у Базилики толпятся паломницы, я выбираю подарки – флакончики со священным миром, платки с изображением Николая угодника, зеленые, желтые, но мне, конечно, хочется такой же, как взяла соседняя тетенька, красный.
– Что, – интересуюсь я, – расхватали?
– Та не, красный она принЭсла. Rosso! – кричит тетенька продавщице, – Uno rosso per signora, – и выплескивается из ящичка красный шелк.
«Суть тамо близу церкви комори четире, продающие сосуди штеклянние, имущие на себъ икону Святителя Христова Николая изображенную; сосуди же они великии продаются праздни, ради взятия мира святого Николая, отъ мощей его истекающего…»
На весенние и зимние праздники святого Николая в городок Бари прибывают автобусами, чартерами, пароходами тысячи и тысячи паломников. Одних, вот, нас, ни много ни мало – 130 человек.
Крипта полна…
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
…сверкают золотые облачения священников, поет Сретенский хор, поют наши девочки, стоя ровным рядком перед саркофагом. Литургия заканчивается. Людские водовороты, обвивающие батюшек с чашами, напоминают очереди к походным кухням в оккупированном Берлине. Причастившиеся ждут у кованой решетки и по одному идут мимо древней раки, опускаясь на колени у небольшого оконца, проникая в него почти до пояса, тянутся рукой, чтобы дотронуться до стеклянного глазка, едва видного в таинственной мгле, коснуться вечности, почувствовать тихое дыхание чуда…
«…и отверзе спереди малы дверцы, яко точию человеку можно вползти, и зазже малъ свътилникъ, да зримо будетъ. Влъзохъ же и азъ по немъ…»
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
Отец Августин, улыбаясь с той стороны решетки, командует: «Поем!». Мы запеваем дружно, по-солдатски, пропускаем вперед детей, перемещаемся к подносам с низенькими стаканчиками… В чужой стране, в чужом храме, покрытая сводом величавой славянской речи, объятая чувством неизъяснимой общности со словом литургии, с дыханием не знакомых мне людей, поющих радостно рядом со мною, здесь, на границе времен, стоя перед золотистым в лампадном свете мрамором, не отделяющим нас от торжества чуда творения, я во всей полноте ощутила, что это значит – быть русской.
С каменных ступеней собора благосклонно улыбается приор в белом облачении и круглой черной шапочке.
– Со смирением и радостью уступили мы вам сегодня наш храм, – и добавляет политично, – впрочем, наши прихожане без мессы не оставлены, в Бари храмов предостаточно.
«…о. настоятелъ… начатъ насъ воспрошати: откуду и почто прийшли, и камо грядем. Ми же ответствовахомъ вся, и сказа ему, яко сии странние путницы, отъ странъ Московских грядущие на поклонение святыхъ местъ… настоятелъ зва насъ въ домъ, не далече отъ церкви стоящий, и предоставивъ намъ трапезу честну, ею же ми удоволившеся, зъло благодарны бихомъ Господеви и оному человеку ибо гладни приидохомъ въ градъ…»
После литургии вся компания традиционно трапезничает в ресторане на берегу моря, а воспитанницы «Отрады» выступают с концертом. Мы волочем с собой чемоданы, набитые костюмами, переодеваются хористки со сноровкой солдат после побудки, в автобусе, репетируют на радость постояльцам каждую свободную минуту в коридорах гостиницы. Технической частью, а именно компьютером с записями музыки, камерами, фотоаппаратами и прочей аппаратурой заведует Анна. Это ее дебют в качестве ответственного работника – до этого она выступала в роли подмастерья.
Стеклянная стена открывала вид на голубое пространство; круглые столы уставлены бокалами, тарелками с морскими гадами и остро пахнущими морскими ежами, местным деликатесом, который мы не рискнули попробовать – хотели, но так и не догадались, с какого конца укусить.
За соседним столиком расположились батюшки, обстоятельно поднимаясь, пели «многая лета», и добродушно смеялись в густые бороды. Мать Серафима бдительно распорядилась: «Расчищаем площадку и готовимся». Девочки сыпанули в выделенную специально комнату развешивать костюмы. Анна, облеченная контролем над музыкальным сопровождением, вместе с добровольцами из официантов потащила провода к розеткам. Мы с Толей расслабленно откинулись в креслах и неторопливо рассуждали, глядя на веселых, богатырского сложения, батюшек, о том, как быстро восстанавливается в России коренная порода.
Плавный ход наших мыслей прервался внезапно. Вытянувшиеся лица мать Серафимы и Анны были бледны, как морские раковины.
– Мы забыли в автобусе компьютер, – пролепетала Анна, – что делать? Мать Серафима опустила голову:
– Будем молиться.
Удар был смертельный. Первый раз благочинная поехала старшей, без матушки, первый раз Анна выступала ответственной за технику… и сейчас они должны были подойти к руководителю группы и признаться, что концерт сорван.
– Бежим, – сказала я. Как ошпаренные, вылетели мы с мать Серафимой из ресторана. Обе понимали смутно, что в Италии парковаться в пределах города запрещено даже самокату, но ужас, охвативший нас, был так велик, что мы все-таки добежали до ближайшей остановки и замерли около единственного во всем Бари рейсового автобуса. Медленно и печально мы повернулись и, сорвавшись с места, понеслись обратно в ресторан.
– Не волнуйтесь, с вашими вещами ничего не случится. Они заперты, все в порядке, – удивилась переводчица, оторванная от бокала.
– Нет, – топнула я ногой, – нам нужен автобус. Сейчас. Где он?
– Водитель обедает в соседнем зале, а автобус отогнали на базу, в другой город.
Я бежала, волоча за рукав переводчицу, за мной, лавируя между столиками, неслась мать Серафима, следом за ней семенила, причитая, Анна и двое официантов с проводами. Толя на ходу отсчитывал двадцатки. Для полноты картины мне не хватало только ведра с водой.
– Вы куда? – закричала моя подруга Лена и бросилась за нами.
– У нас беда, – гордо ответила я. – Не мешай.
Водитель в белом свитере мирно доедал креветок.
– Я не съел горячего, – простонал он и показал растопыренную пятерню – пять минут.
– Bambino, – умоляла я, для наглядности хлопая ладонью, как по мячику. Водитель скорбно уронил салфетку в еще полную тарелку и поплелся за нами. Такси стояло у входа.
– Где расположен ваш другой город? Сколько до него ехать?
– Далеко, – посуровел водитель, – минут десять. – И добавил мстительно, видно, вспомнив креветки, – и обратно столько же.
– Как медленно он едет, – горевала мать Серафима, когда такси останавливалось и терпеливо ждало красного огонька на совершенно безлюдном и пустом шоссе.
– Мать Серафима, – говорила я, – они и тарелки так же медленно носят.
До другого города было ехать приблизительно как от начала Тверского бульвара до его конца, если без пробок. Водитель выкатил автобус, раскрыв серебристые ворота, мать Серафима вспорхнула вверх по лестнице и через минуту появилась, прижимая обеими руками к груди чемоданчик.
У входа в ресторан скорбным столбиком замерла Анна. Мать Серафима выскочила из машины, Анна вырвала у нее компьютер, и две тоненькие фигурки нырнули в дверь.
Расплатившись, я вышла на набережную. Меня пошатывало. Я чувствовала себя, как солдат, вылезший из окопа. Когда добралась до столика и плюхнулась в кресло, еще только подавали ризотто. Я съела три порции.
Отроковицы в красных сарафанах и серебряных кокошниках плыли по сцене. Анна с деловым видом нажимала на клавиши. Благочинная, ровненькая, как свечка, чуть шевелила рукой, подхватывая звуки песни. Шум затихал волнами. Прервали беседу и прислушались соседние батюшки, перестали стучать вилками паломники, подвинулись поближе сретенские певцы. Защелкали фотоаппараты, застрекотали камеры, замигали вспышки. Из кухни выбежал повар в высоком колпаке, на ходу вытирая руки, из дальних концов зала пробрались официанты и легли перед сценой, как для группового снимка, в дверях столпились водители и гардеробщики.
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
Елена Зелинская, вице-президент общероссийской общественной организации «МедиаСоюз»