В последнее время развернулась широкая дискуссия о том, как православные христиане должны относиться к государству и как понимать разобранные на цитаты евангельские строки о власти. Священник Димитрий Свердлов предлагает вспомнить малоизвестное толкование этих строк епископа Кассиана (Безобразова)* – авторитетного богослова первой половины XX века.
Конспект речи епископа Кассиана отец Димитрий предваряет своими размышлениями о тех вызовах в церковно-государственных отношениях, с которыми мы столкнулись в XX-м веке, и выводах, которые из них были и не были сделаны.
Священник Димитрий Свердлов
К счастью, историческое Православие, наше Предание не зафиксировало единого и нормативного образа отношения Церкви с государством, со светской властью – несмотря на непрекращающиеся попытки закрыть дискуссию на эту тему. Исторический горизонт существования Православия все-таки огромен – две тысячи лет. И за это время вселенская Церковь сталкивалась со многими государствами, с различными идеологиями, доминирующими или навязанными обществу, с различным отношением к себе, с различными нравственными парадигмами в обществе.
Поэтому в разные эпохи, в разных исторических обстоятельствах Церковь по-разному видела норму взаимоотношений с государством, по-разному оценивала свое место в обществе и свои обязанности по отношению к нему.
«К счастью» – потому что такая гибкость, адаптивность видения взаимоотношений с государством позволяла Церкви в новых исторических обстоятельствах вырабатывать новый, наиболее подходящий способ бытия в обществе, в большей степени предоставляющий возможность проповедовать Евангелие, с одной стороны, и самой Церкви наиболее соответствовать Евангельскому идеалу о себе, с другой.
Но далеко не всегда пересмотр в прошлом актуальных доктрин давался церковному сообществу легко: инерция часто движет церковным сознанием. И, наверное, слава Богу, что это так. Потому что некоторая инертность – если не превращается в мертвую фиксированность – может служить на благо, не позволяя с легкостью принять сиюминутное, и проверить актуальное на соответствие вечному.
С такой необходимостью пересмотра прежнего отношения к норме сосуществования Церкви и государства столкнулась русская эмиграция в 20 веке. За короткое историческое время русское Православие пережило несколько принципиально не похожих друг на друга времен. Привычное — синодальное правление в послепетровской империи, остроумно названное «синодальным пленением» Церкви, лишенной Патриарха. И новые — сосуществование с озверелым антихристианским большевизмом и жизнь в эмиграции, в равнодушии к Православию со стороны зарубежья.
Старые стереотипы перестали работать в ХХ веке. Невозможно было искать «симфонии» с новой советской властью (хотя и делались такие попытки, разумеется, неудачные, потому что «какое согласие между Христом и велиаром?»). В эмигрантской Европе и в США симфония – в чужом этнически и культурно обществе – тоже была невозможна.
Можно сказать, что весь ХХ век русское Православие искало подходящие модусы существования в новых общественных условиях. Этот поиск в основном носил практический характер, потому что времени и сил на последовательное теоретическое богословское осмысление часто не хватало. В 20-м веке русской Церкви приходилось выживать.
Что точно не удавалось Церкви, так это действовать на опережение. Причина этому – в ресурсе церковной мысли, который был ослаблен гонениями и тяжелом бытом эмиграции.
Другая причина в стремительно меняющихся общественных форматах. Кризис Российской империи… Большевистское гонение, которое само по себе пережило несколько этапов от тотального уничтожения Церкви до попыток подмять ее под советскую власть ценой сомнительного договора-компромисса… Эмигрантская чужбина в нестабильной Европе и в стабильной Америке… Гитлеризм с его заигрыванием с Церковью… И симметричное заигрывание с Церковью послевоенного сталинизма… И так далее, и тому подобное.
Одна (но не единственная) попытка осмыслить взаимоотношения Церкви и государства была сделана после войны видным богословом русской эмиграции епископом Кассианом (Безобразовым) (1892-1965) .
С началом Второй мировой войны русская церковная эмиграция, и без того расколотая как минимум на три лагеря (РПЦЗ, русский парижский экзархат и североамериканскую митрополию) столкнулась с новым испытанием. На этот раз водораздел прошел по двум смежным темам: по отношению к фашистской Германии и по отношению к сталинскому режиму. Часть эмиграции не устояла перед искушением видеть в нацистах потенциальных освободителей России от большевистского плена, другая часть – перед не меньшим искушением увидеть в сталинском СССР, который начал использовать патриотическую риторику и узурпировавшем понятие «Родина», ту самую Родину, которой была лишена эмиграция большевиками и их советскими последователями.
В дальнейшем проблема не снялась, а только обострилась. Еще в 1942-43 гг. под давлением американцев, нуждаясь в военных союзниках и лендлизе, Сталин дал некоторые известные поблажки Церкви. А с окончанием войны соблазн видеть в Сталине «освободителя» смутил очень многих наших соотечественников за рубежом. Часть эмиграции справедливо чуралась нацизма, поскольку стала воочию свидетелем его человеконенавистнической изнанки.
К тому же происходящее в СССР можно было наблюдать только через призму советской пропаганды. Русские за рубежом не имели возможности непосредственно видеть по сути лживый и лицемерный характер сталинских реверансов в адрес Православия. Общее благостное настроение диктовалось и опьянением победы.
На новое размежевание повлияло и возвращение в Европу Московского Патриархата на волне дипломатической приязни союзников по антигитлеровской коалиции.
Новые обстоятельства потребовали новых оценок старого предмета. Епископ Кассиан – один из немногих церковных деятелей, кто попытался осмыслить вопрос отношений Церкви и государства не политически, а богословски, как профессиональный экзегет, основываясь не на многообразии традиций предания, а непосредственно на христианском первоисточнике — на евангельском тексте.
Со своим видением евангельского учения об отношениях Церкви и государства он познакомил аудиторию в актовой речи на открытом заседании совета Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже в феврале 1948 г. Текст речи опубликован в России Патриаршим Крутицким подворьем в 2001 г.
Сам по себе текст епископа Кассиана, как и все его работы, безусловно заслуживает внимательного прочтения. Но издание – редкое и малодоступное. Я подготовил реферат актовой речи, который и предлагаю читателям Правмира. Это реферат, несмотря на то, что он значительно сокращает авторский текст, сам по себе довольно объемен. И требует сосредоточенного чтения.
***
Кесарю — кесарево
Епископ Кассиан (Безобразов)
Первое и главное, что выводит епископ Кассиан, как он сам говорит, методом дедукции, это отношение к государству как к части созданного Богом мира:
«В христианском приятии мира с неизбежностью мыслится и христианское приятие государства. Государство допускает, по этому признаку, христианскую оценку и христианское усилие. Но с этим неразрывно связано и второе. Государство ценно лишь постольку, поскольку оно есть часть естественного порядка, и, как таковое, отвечает замыслу Божию о мире. Оно не представляет собою самодовлеющей ценности. Абсолютизация государства, как и обожествление мира, есть служение твари паче Творца. Этот путь для христианина закрыт».
Затем автор переходит непосредственно к разбору евангельских строк. И начинает его с знаменитого ответа Христа на поставленный Ему вопрос о подати кесарю (Мф. 22:15—22 = Мк. 12: 13—17 = Лк. 20:20—26):
«И посылают к Нему учеников своих с иродианами, говоря: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице; итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет? Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры? покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. Услышав это, они удивились и, оставив Его, ушли».
Епископ Кассиан пишет:
«Мы знаем этот текст с детства и привыкли в нем видеть освящение государственной власти. В обычном его понимании ударение полагается не на наших обязанностях по отношение к Богу, а на наших обязанностях по отношению к кесарю. Выдвигаемое Господом требование, чтобы мы воздавали Божие Богу, считается самоочевидным и в евангельском учении само собою разумеющимся. Острие учения усматривается не в нем, а в том, что Господь силою Своего авторитета утверждает наш долг по отношению к кесарю.
Это привычное толкование успокаивает нашу ленивую мысль, да и нашу христианскую совесть, когда она встречается лицом к лицу с запросами государственной власти, по большей части равнодушной, а то и прямо враждебной к Церкви. Мы склонны утешать себя тем, что и кесарь, о котором говорил Господь, был язычник и возглавлял языческое государство…
Постараемся подойти к нашему тексту, не предрешая заранее его толкования. Мы тотчас же улавливаем в нем некую двойственность. С одной стороны, Господь, действительно, признает за Своими слушателями долг по отношению к кесарю… То, что кесарю принадлежит, Господь и велит отдавать кесарю. В этом смысле слово Христово не допускает перетолкования…»
Затем автор переходит к своей главной мысли в отношении евангельских строк:
«Но, если Господь и признает за вопрошающими Его обязанности по отношению к государству, Он говорит о государстве как о некоей чуждой силе. Господь проводит различие между Божиим и кесаревым. Нужно ли доказывать, в общей связи евангельского учения, что Его область есть область Божьего? И ударение в Его ответе, в полном противоречии с привычным пониманием, лежит именно на Божием, а не на кесаревом.
Это вытекает и из построения фразы. Последнее ее слово, остающееся в памяти и совопросников Христовых, и читателей Евангелия, не о кесаре, а о Боге. Господь признает за своими соплеменниками обязанности по отношению к кесарю. Он готов их подтвердить. Но и только. Чем больше мы вчитываемся в наш отрывок, тем больше мы чувствуем в нем отчужденность от государства».
Вывод автора: «это одна из тех точек, в которых мы, чрез наслоения предания, пробиваемся к …основному ядру» ответа Спасителя.
Нет власти не от Бога
Затем епископ Кассиан переходит к посланиям апостола Павла. Автор цитирует послание к Римлянам (13: 1-7) «в русском синодальном переводе (с немногими исправлениями по греческому подлиннику)»:
«Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее; ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо они Божьи служители, сим самым постоянно занятые. Отдавайте всякому должное: кому оброк — оброк, кому подать — подать; кому страх — страх, кому честь — честь».
В этих словах апостола Павла христианская оценка государственной власти возносит ее на очень большую высоту… Не подлежит сомнению, что апостол Павел видит в государственной власти великую положительную силу, стоящую на страже добра (ст. 3—5). Он ограждает ее санкциями (ст. 2) и возводит ее к божественному установлению…»
Автор продолжает разбор текста. Он предполагает субъективные и конкретно-исторические мотивы в данном апостолом Павлом высоком статусе государственной власти:
Послание к Римлянам «было написано во время третьего путешествия апостола Павла, падающего на период первых лет правления Нерона, когда римская государственная власть, в руках мудрых и достойных советников кесаря, стояла на достаточной высоте. Но были, вероятно, и особые основания, которые могли заставлять апостола Павла внушать своим римским читателям уважение к государственной власти.
В эту раннюю эпоху имперская полиция еще не проводила ясного различия между христианами и иудеями. Иудеи представляли собою элемент общественно беспокойный… Брожение вызвало со стороны римской полиции репрессивные меры. Иудеи были высланы из Рима… Естественно, что в этих условиях безопасность общины заставляла апостола Павла требовать от ее членов лояльности по отношению к носителям власти…»
Но при этом автор понимает, что:
«наставления Послания к Римлянам… не могут быть выведены целиком из потребностей исторического момента, поскольку высокая оценка государственной власти слышится не только в Послании к Римлянам, но и на закате апостольского служения великого благовестника в кратком наставлении (Тит. 3:1) и в призыве молиться о носителях власти, с которым мы встречаемся в 1 Тим. 2:1—2…»
Приведем здесь тексты посланий для того, чтобы понимать, о чем говорит епископ Кассиан:
«Напоминай… повиноваться и покоряться начальству и властям…» (Тит. 3:1)
и
«…прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2:1-2).
Последние слова вошли в православную Литургию и в славянском варианте их узнает каждый верующий: «…да тихое и безмятежное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».
Именно на основании последних двух отрывков епископ Кассиан делает вывод о мастштабе призыва апостола Павла:
«Формы множественного числа: «за царей и за всех начальствующих» сообщают этому призыву значение общего правила. Оно не ограничивается данным моментом и данными носителями власти, а распространяется на всякое место и на всякое время… И потому мы должны поставить общий вопрос о социально-политических воззрениях апостола Павла».
Каков же ответ автора?
«Мы знаем, что апостол Павел был римский гражданин, и что он дорожил своим гражданством. По свидетельству Дееписателя, оно два раза помогло ему выйти из затруднительного положения… Уважение апостола Павла к римской государственной власти было уважением римского гражданина.
Но и этим еще все сказано. Интересы апостола Павла были сосредоточены в области религиозно-нравственной. Он принимал явления общественной жизни в их фактической данности. Преобразование социально-политического строя не входило в его задачи.
Из Послания к Филимону и из таких мест его посланий, как Первое Послание к Коринфянам (7:20—24), вытекает с полною ясностью, что он не возражал и против института рабства. Мало того, в Послании к Колоссянам… он пытается подвести религиозное основание и под обязанности христианских рабов по отношению к их господам. Это обоснование до известной степени параллельно тому освящению государственной власти, с которым мы встречаемся в XIII главе послания к Римлянам.
Аналогия показывает, с какою осторожностью мы должны пользоваться учением послания к Римлянам (XIII гл.) для извлечения из него общеобязательного христианского отношения к государству».
Здесь центральная мысль автора в том, что учение Евангелия неоднородно от книги к книге, от автора к автору, зависит от времени написания текста и раскрывается в развитии в зависимости от динамики отношений с Римской империей. Следовательно, совокупное представление о евангельском учении о государстве нельзя полагать только на избранную цитату. Оно раскрывается только через синтез решений интересующего автора вопроса во всех новозаветных книгах.
В 13-й главе Послания к Римлянам епископ Кассиан уделяет много внимания и отмечает два существенных момента в тексте. Стих 5 звучит следующим образом:
«…надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести».
Епископ Кассиан пишет:
«…Поскольку апостол Павел апеллирует к совести читателей…, он им оставляет свободу решения. Он думает, конечно, что совесть должна от них потребовать подчинения власти. Но принципиально остается открытою и обратная возможность».
Другое, не менее важное. Стих 6 в связке с предыдущим текстом звучит так:
«ибо начальник есть Божий слуга…, отмститель в наказание делающему злое… Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые…»
Подвергая оригинальный греческий текст Послания филологическому разбору, автор приходит к условности предыдущей формулы:
«Апостол соглашается признать носителей власти служителями Божиими, если они неуклонно исполняют все обязанности, которые на них возложены. Иначе говоря, не всякая власть, не власть, как таковая, а только та, которая исполняет свое назначение, может быть рассматриваема, как Божие установление».
Послушание vs Исповедничество
Послание к Евреям и Послание Иакова, по мнению епископа Кассиана, написаны перед трагическими событиями иудейского восстания в Палестине и полного разрушения Иерусалима и Второго Храма.
«Составители Послания к Евреям ясно предвидели эту катастрофу… Но на политической стороне назревающих событий Послание к Евреям не останавливается. В нем нет ни призыва к участию в восстании, ни его запрещения» .
Такова же и философия Послания Иакова:
«Сосредоточивая ударение на области нравственных отношений, в духе Нагорной проповеди и великих пророков древности, Иаков своим молчанием скрепляет философию истории в Послании к Евреям. И оно не отстаивает за иудеохристианами права на участие в восстании и не содержит нарочитого его запрещения…
Оба писания не останавливаются на поверхности событий, а стараются проникнуть вглубь совершающегося. В политических категориях, мировоззрение обоих посланий может быть определено, как глубокий и последовательный аполитизм. Мы узнаем в нем ту же отчужденность от области государственно-правовых отношений, какую мы усмотрели в Древнем Предании и у апостола Павла» , — к такому выводу приходит автор.
Разбирая послания апостола Петра, епископ Кассиан видит множество параллелей с философией апостола Павла.
«Дата составления Первого Послания апостола Петра… относится… к эпохе уже начавшегося гонения… Гонение на Церковь — даже в его начальных формах при Нероне — исходило от представителей государственной власти. И, тем не менее, апостол Петр, так же точно, как и апостол Павел, вменяет в долг своим читателям повиноваться государственной власти в лице ее представителей, как высших, так и низших…»
Но дальше автор делает существенную оговорку, определяющую его взгляд на природу послушания власти, – нравственную, но не политическую:
«Послушание христиан государственной власти есть частный случай того послушания, под знаком которого должна стоять, по мысли апостола Петра, нравственная жизнь христианина во всех ее проявлениях… При этом мысль апостола Петра движется по линии нравственно-аскетической и тоже не содержит христианской философии государства. Государство есть факт, такой же факт, как рабство, скажем больше, такой же факт, как брак и семья. И с этим фактом апостол Петр считается. Он не думает его менять».
Призыв к послушанию государству может вызвать недоумение, которое автор объясняет сложившейся ситуацией:
«Эта высокая оценка государства может, с первого взгляда, показаться неожиданной в эпоху начавшегося гонения. Но на это недоумение можно возразить, что в эпоху гонения, особенно когда оно еще не приняло характера систематического преследования Церкви, со стороны христиан требовалась сугубая осторожность. Они должны были стараться не обострять положения и делать все, чтобы не раздражать языческое начальство. За известной гранью начиналось исповедничество. До этой грани христиане должны были всячески избегать конфликта».
Такова версия автора.
Слепая безличная сила
Разбирая писания апостола Луки, епископ Кассиан делает акцент на апологетической составляющей текстов апостола:
«Он считается с фактом его [государства – Д.С.] существования и с его могуществом и выступает, как сознательный апологет христианства перед государством».
Но отношения евангелиста Луки с государством не прямолинейны:
«У Луки в еще большей мере, чем в Древнем Предании и у Павла, чувствуется отчужденность от государства… Государство есть слепая безличная сила. И если Бог употребляет ее, как Свое орудие, то Он делает это в том же порядке, в каком Он пользуется и стихиями мира».
И более того:
«В повествовании об искушении — тоже в одном только Евангелии от Луки — передано слово искусителя о его власти над царствами вселенной: «Она предана мне, и я, кому хочу, даю ее» (6:6). Это — уже больше, чем отчужденность от государства. Это — прямое осуждение государства, как силы, противостоящей Богу».
Далее — про Евангелие от Иоанна и Иоанновы послания:
«Приятие государства вытекает с несомненностью из повествования о суде Пилата (18:28—19:16). Господь прямо признает, что та власть, которую имеет над Ним Пилат, дана ему свыше (19:11). Но и только… Да, и эта власть — от Бога. И тем не менее, Иисус не отвечает на вопросы Пилата (19:9 сл.) и говорит, что больший грех — на том, кто Его предал Пилату. Если — больший, значит, не свободен от греха и Пилат, хотя его власть и дана ему свыше.
Но Царство Христово, как царство не от мира сего (18:36), одинаково противостоит и Пилату и иудеям, как царство духовное, как свидетельство об истине, и входят в него те, кто от истины (ст. 37)».
Епископ Кассиан и здесь подтверждает свой прошлый вывод:
«Вопреки нашим ожиданиям, на евангельском благовестии и у Иоанна лежит печать той же отчужденности от государства, какую мы усмотрели у его предшественников…»
Переходя к Апокалипсису, епископ Кассиан прежде всего отмечает существенный внешний фон, который, как он полагает, определил позицию автора текста:
«…Тайнозритель прямо касается гонений на Церковь. По повелению Говорящего ему, он предрекает гонение Ангелу Смирнской церкви (2:10); он знает, что в Пергаме был умерщвлен верный свидетель Его Антипа (2:13) и что филадельфийские христиане сохранили Его слово и не отреклись от Его Имени (3:8). Этот же факт гонения стоит за грозными образами двух зверей в гл. XIII.
В первые годы гонений апостол Петр повторял в своем Первом Послании наставления апостола Павла о послушании властям и мотивировал эти наставления так же, как Павел. Я высказал догадку, что апостолом Петром руководила мудрая рассудительность, что он старался избежать обострения конфликта. Тайнозритель Иоанн прямо говорит о гонении и не старается найти слов в защиту государства.
Принципиального отрицания государства нет и у него. В грядущем преображении мира найдется место и для царей. В Новый Иерусалим цари земные принесут свою честь и славу (21:24в). Они подвергаются осуждению не как таковые, а за свою связь с блудницею (17:2, 18:3, ср. еще 17:Шелл.). Но кто эта блудница?»
Автор продолжает:
«В богатстве и чередовании апокалиптических символов, образ блудницы, облеченной в порфиру и багряницу, украшенной золотом, драгоценными камнями и жемчугом и сидящей на водах многих на звере багряном (17:1—5), сплетается с образом зверя, выходящего из моря, с семью головами и десятью рогами, с десятью диадимами на рогах и именами богохульными на головах (13:1 слл.)
Эти образы в целом и в частностях толкователи относят к Римской империи. Так, в числе зверя, «666» (13:18), большинство современных ученых вычитывают имя кесаря Нерона, написанное по-еврейски и переведенное на числовое значение составляющих его букв. В образе гл. XVII тот же Нерон есть «зверь, который был, и которого нет… восьмой из числа семи», он «пойдет в погибель» (ст. 1). И второй зверь, выходящий из земли и требующий общего поклонения образу первого зверя (13:11—17), выражает жречество императорского культа, которого не могло принять христианское сознание.
Против этого понимания апокалиптических образов иногда раздаются слабые голоса, но имя «Вавилон», написанное на челе блудницы (17:5), подавляющее большинство толкователей издревле понимало и в наше время понимает в смысле Рима. Символическое обличие отвечало не только общему стилю Апокалипсиса: оно было нужно, как шифр, в эпоху гонений. И отношение к Риму, которое оно выражает, не вызывает сомнения.
Тайнозритель не отрицает государства, как такового. Но на исходе I века римская императорская власть потребовала от христиан религиозного поклонения. Этого поклонения Церковь оказать ей не могла. Царство кесаря вторгалось в область Божьего. И ответом Церкви могло быть и было только решительное «нет». Этот ответ запечатлен в Апокалипсисе».
Здесь, на мой взгляд, присутствует косвенная полемика автора с современными ему последователями концепции «симфонии» Церкви и государства. Кроме того, если Евангелие называет «первый Рим» блудницей, то это может расшатывать фундамент идеи «третьего Рима»… Эта полемика была вполне злободневной во время произнесения речи (1948 г.): почти полстолетия с момента российской катастрофы поклонники «симфонии» не знали, куда на практике применить эту концепцию – ни один режим не подходил на эту роль. С момента победы в войне и в виду начавшихся реверансов в адрес Церкви сталинский режим предоставил для недальновидных церковников-державников такую иллюзорную вакансию.
А вот уже вывод епископ Кассиана:
«Выражая ответ Апокалипсиса на языке современной нам эпохи, мы должны сказать, что Тайнозритель восстал против тоталитарного принципа современного ему государства. Позволительно поставить вопрос: не договаривает ли он то, что давали чувствовать и его предшественники?..»
Молчаливая борьба
Повторю, что епископ Кассиан как экзегет, склонен видеть динамику в раскрытии в новозаветных писаниях интересующей его темы, которая обусловлена хронологически и исторически:
«Последний ответ Нового Завета на поставленный нами вопрос о христианской ценности государства есть осуждение Римской империи девяностых годов в огненном слове Тайнозрителя Иоанна. Сделанный нами обзор обязывает нас к выводу, что в новозаветное учение о государственной власти отчужденность от государства входит не менее существенною чертою, чем принципиальное признание государства».
А затем автор переходит к косвенному сопоставлению своего анализа Нового Завета и социальных обстоятельств современного ему мира середины ХХ века:
«Мы отметили в свое время, что монархия Божия, не допускающая осуждения мира, не допускает и его обожествления, и что этот вывод касается и государства. В тоталитарном строе государство становится богом. В Римской империи обожествление государства получило в императорском культе и свое религиозное выражение. Но под властью греха, тяготеющею над падшим миром, всякое государство более или менее тоталитарно…»
Здесь еще одна принципиальная мысль автора. В ней — протест не только против обманки сталинизма, но предостережение христианам против обольщения любой государственностью.
«…Всякое государство более или менее тоталитарно… Это мы знаем и из опыта наших дней. Различие между отдельными государствами — не качественное, а количественное. Если государство — всякое государство!— считает себя вправе налагать в своих граждан воинскую повинность, значит, оно усвояет себе власть над их жизнью и смертью, значит, оно распоряжается их душами и телами (ср. Откр. 18:13).
И не примечательно ли, что основанием права на все времена остались юридические принципы, отлившиеся в чеканную форму в Римской империи? Мы неизбежно приходим к выводу, что и Сам Господь и Его ученики потому насторожены против государства, что государство — в падшем мире, неминуемым образом, тоталитарное — и в новозаветную эпоху не знало предела своей власти. Кесарь посягал на Божие. Отчужденность новозаветных писателей от государства есть молчаливая борьба против абсолютизации государства».
Далее автор пытается перейти от теории к практике и попробовать найти практический ответ на текущие недоумения, волновавшие послевоенное эмигрантское сообщество:
«…Священные писатели Нового Завета дают…, на исторических примерах I века, и норму практического поведения христианина перед лицом государства. Апостолы и их ученики, приемля государство, как явление естественного порядка, и противясь его обожествлению, ценили государственную действительность их времени по достоинству.
На страницах Нового Завета эта оценка колеблется между двумя полюсами: освящением государства, как установления божественного, в Послании к Римлянам, глава XIII, и его осуждением, как царства зверя и великой блудницы, в Апокалипсисе в главах XIII и XVII. И та и другая оценка были оправданы в свое время и в своих исторических условиях. Между этими двумя полюсами государственная действительность и колебалась и продолжает колебаться до нашего времени.
Государство и в христианскую эпоху то отступало в тень, отказывалось от осуществления своей неограниченной власти и поощряло личную и религиозную свободу, то оборачивалось — снова и снова — апокалиптическим зверем и требовало себе поклонения. И голосу Тайнозрителя вторят в истории Церкви другие голоса носителей церковного сознания, обличавших государственного зверя…»
Границы послушания
Еще о практике – вопрос о границах послушания государству:
«Как и апостол Павел, христиане знали во все времена истории Церкви, что государство есть начало порядка, и что оно, при всех своих несовершенствах, спасает нас от худшей опасности безвластия.
Но христиане помнят — и в наше время должны помнить особенно твердо, что они имеют единого Господа — Христа, что двум господам они служить не могут, и что, пред лицом Христовым, государство не может оправдать своей власти над их душами и даже над их телами. И, когда возникает разногласие между Божием и кесаревым, христианину остается только одно: оказать послушание Богу и отказать в послушании кесарю».
Епископ Кассиан не останавливается на отрицательном контексте взаимодействия христиан и государства, на внутреннем праве христиан давать оценку государственной власти. Автор выводит из истории Церкви и позитивную программу: Церковь пыталась привлечь государство на служение Христу, «пронизать государственные учреждения светом Христовым, вдохнуть Его дух в государственные формы».
Однако епископ Кассиан продолжает предостерегать:
«Ни одна из этих попыток не удалась. Наши предки — в XV веке — были свидетелями крушения Византии. Третий Рим рухнул на наших глазах. И трагедия России, причина ее падения, заключалась, прежде всего, в том, что она пыталась соединить — несоединимое: тоталитарное государство с христианским строем жизни, царство кесаря с Царством Божиим.
Если всякое государство в своей сущности тоталитарно, надо думать, что и всякая попытка построить государство на законе Христовом роковым образом обречена на неудачу…»
Что же делать? Автор адресует слушателей к примеру Христа:
«Свое земное служение Он проходил в этом мире. В нем Он оставил и нас и тем самым возложил и на нас долг исправлять его недостатки, приходить на помощь страданию, бороться со злом. Этот долг распространяется и на наше отношение к государству.
Нам не дано соединить несоединимого. Опыт прошлого и познание истинной природы государства не позволяет нам мечтать о христианской державе на земле. Но путь христианского делания в государстве открыт и нам, даже больше: он нам указан, как наш долг».
***
Этим рефератом публикации епископа Кассиана (Безобразова) я в меньшей степени хотел бы дать исчерпывающие ответы на волнующие вопросы или привлечь аргументацию экзегета в поддержку той или иной актуальной политической позиции.
Разговор здесь не столько о политике, а о месте христианина в мире. И о его обязанностях. Я не призываю солидаризироваться с автором. Этой публикацией редкого текста я хотел бы лишь внести разнообразие в хор суждений – и проиллюстрировать логикой епископа Кассиана право на такое разнообразие.
Печальная особенность сегодняшней дискуссии по общественным вопросам в православном сообществе – претензия на исключительную истинность и узурпация права на последнее слово в разговоре. Надеюсь, знакомство с мыслями авторитетного православного богослова снизит градус безапелляционности текущей дискуссии и тем самым повысит ее качество.
Полный текст епископа Кассиана (Безобразова) в ближайшее время будет размещен в электронной библиотеке Правмира.
Справка:
Епископ Кассиан (в миру Сергей Сергеевич Безобразов; 29 февраля (11 марта) 1892, Санкт-Петербург — 4 февраля 1965, Париж) — епископ Катанский в юрисдикции Константинопольского патриархата, богослов, экзегет.
Окончил с золотой медалью 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1910), историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета по историческому отделению (1914).
Преподавал в Петроградском университете, на Высших Бестужевских женских курсах, Петроградском Богословском институте. В 1921 году был лишен права преподавать в Петроградском университете. В 1922 году нелегально покинул Россию и поселился в Белграде. В 1925 году переехал в Париж, получив от митрополита Евлогия приглашение занять в Свято-Сергиевском Богословском институте кафедру Священного Писания Нового Завета.
В июне 1932 году был пострижен в монашество и принял священнический сан в русском Афонском Свято-Пантелеймоновском монастыре. С 7 января 1934 года — игумен. С 7 января 1936 года — архимандрит.
В августе 1939 года предпринял паломничество на Афон, где вынужден был задержаться из-за начавшейся войны. Годы войны провёл в русском монастыре св. вмч. Пантелеимона в числе его монашеского братства. В 1946 году, не выходя из братства монастыря, вернулся в Париж.
Доктор церковных наук (1947, тема диссертации: «Водою и кровию и духом: Толкование на Евангелие от Иоанна»). Почётный доктор богословия Фессалоникийского университета (Греция). В течение 18 лет был ректором Свято-Сергиевского Богословского института в Париже. В 1951—1964 годы был председателем комиссии Библейского общества по пересмотру русского перевода Нового Завета. Редактор нового перевода на русский язык Нового Завета, опубликованного во Франции, Великобритании, США, России.
Читайте также:
