«Все было как обычно: в кармане конфеты, на голове каска и впереди уголь»
Мне было 56 лет. Работал машинистом горных выемочных машин: дробил уголь, следил за состоянием комбайнов и устранял проблемы, связанные с выгрузкой на конвейер. Для подобной профессии такой возраст — обычное дело.
Нас перед каждым рабочим днем в медпункт водили. Нельзя было спуститься в шахту, если у врача не отметился. Проблемы со здоровьем есть — решай, но дома.
Я очень хорошо помню 6 августа 2011 года. Та смена начиналась как всегда: мы прошли медпункт, переоделись и поехали к месту работы. Работали на обводненном пласте. Это значит, что в местах, где мы уголь добывали, подземных вод много. Вода всегда лилась так, будто ливень вдруг под землей начинался. Мы насквозь постоянно промокали.
Комбайн включили и начали работать. Все было как обычно: в кармане конфеты для перекуса, на голове каска и впереди уголь. Мы как под землю спускались, так и работали почти без перерывов. Поэтому часто даже из дома еду не приносил — кидал закуску какую-нибудь в карманы штанов, брал воду и все.
В тот раз никто особо не понял, что произошло. Я стоял ближе всех к пласту — стенке из угля под землей. И именно тогда уголь решил обвалиться.
Я хотел убежать, но среагировал слишком поздно. Не успел. Посыпался весь уголь, и меня прищемило между секциями.
Ребята, которые в эту же смену работали, обученные были, сразу поняли, что делать надо. Давай вытаскивать, на носилки положили.
Когда я немного пришел в себя от шока, то почувствовал только холод. Дрожал из-за мокрой одежды и страха. Чуть позже дошло, что случилось. Тогда уже и боль ощутил — болела вся левая часть тела, бок, нога, спина.
Доставили меня в больницу, с которой у шахты договор был заключен. Находится она в Ленинске-Кузнецком. Это какая-то государственная больница, туда со всей страны шахтеров везли. Обследование показало, что у меня голеностоп левый был сломан, а вместе с ним позвоночник и левый ряд ребер.
Жена, когда приехала, сразу сказала: «Ты, Вася, синий весь». Но мне тогда повезло — медики хорошие попались. Было ощущение, что собрали меня по частям. Я в больнице 17 дней пролежал.
И вот с августа 2011 года я инвалид 3-й группы. Хожу теперь с костылем, стараюсь лишний раз ногу не нагружать.
«Ползаешь 7 часов туда-сюда под кухонным столом»
Родился я в Брянской области и до 18 лет вообще не знал, где работать буду. Пошел в армию, чтобы просто так время не терять. Когда в свою деревню вернулся, понял одно: колхоз. Работать негде, платили копейки.
У меня знакомые в пединститут в то время поступали, предлагали за компанию с ними пойти. Я отказался. Уже тогда понимал, сколько примерно получать буду, работая учителем. Да и как бы я согласился? Мама в колхозе разнорабочей была, на поля ездила и получала 28 рублей. Отец пастухом работал, ему 32 рубля платили. Неужели надо было на иждивении оставаться?
В Кузбассе уже тогда две сестры и брат жили. Вот и я решил переехать. Отцу так и сказал: «Уезжаю, пора самому на жизнь зарабатывать».
Остановился в Прокопьевском районе Кемеровской области. Первое время разнорабочим на шахте числился. Потом на «лаву» перешел. Если по-простому говорить, то под землей добычей угля занимался. Как залез туда — так до последнего и не вылезал.
Тогда еще не все автоматизировано было, приходилось ползать. Опускались на глубину 150 метров, потом и 300 сделали. Ощущения, будто под маленьким кухонным столом семь часов туда-сюда ползаешь. От коленок кожа, как чешуя, отлетала. Но зато четыре миллиона тонн в год выдавали угля.
Позже перешел работать на другую шахту — Котинскую. Кроме травмы, самым запоминающимся моментом за время работы на ней стала поездка в Китай в 2010 году. Нас тогда отправили на соревнования по добыче угля — собрали команду из четырех работников с лавы, четырех проходчиков и автоматчика. Выдали обмундирование, фонари и отправили в Пекин.
Оттуда в Монголию полетели — там была компания, которая соревнования организовывала. Я впервые иностранцев тогда увидел. Рабочие были из Индии, Южной Африки, Китая и еще откуда-то. Пробыли там десять дней и в итоге с китайцами первое место поделили. У меня до сих пор золотая медаль сохранилась.
Когда мы вернулись домой, за победу нам выдали по 100 тысяч рублей. Даже с бывшим губернатором [Аманом] Тулеевым встретились, он руки пожал и ордена выдал. Приятель, помню, когда ордена увидел, спросил: «Интересно, за сколько продать их можно?»
«Ушел с работы — и забыли»
Я не преувеличу, если скажу, что после травмы жизнь разделилась на до и после. Правда, на момент ее получения я уже несколько лет был на льготной пенсии, но все равно продолжал работать. Просто без дела сидеть нельзя было — ответственность за семью, хозяйство. За месяц на шахте около 90 тысяч получал. Этого хватало, чтобы обеспечивать двоих детей и жену.
Первое время после аварии мне платили больничный, около 30 тысяч. Когда перестали, я начал оформление регресса. Он идет как страховая выплата за получение травмы на работе. Начальник у меня неплохой был, без судов обошлось. У меня приятели есть, которые долго мучались с этим вопросом — им не хотели идти навстречу.
Когда в больнице лежал, друзья приезжали, заместители начальника. Желали всего хорошего. А дальше — все, ушел с работы и забыли.
Потом как о работнике только через несколько лет вспомнили. Вручили мне знак «Шахтерской славы» первой степени.
Это последняя награда, которую я получил за 35 лет работы на шахте.
Сейчас из социальных выплат — регресс около 50 тысяч и за ордена славы в нашем регионе еще 800 рублей добавляют. Из льгот — 50% скидка на оплату света и воды. А чем еще помогать? Все забывается. Ушел на пенсию — уже отработанный материал.
«Кажется, что 35 лет работы — один большой сон»
Когда на улицу выхожу, пытаюсь как-то обходиться без костыля, чтобы люди совсем беспомощным не считали, но все равно тяжело. Боль в спине в любой момент может то в одну сторону вывернуть, то в другую. В домашних делах чувствую себя не очень: уголь в ведро смогу набрать, чтобы печку затопить, а таскает его жена. Я просто физически не могу это сделать.
Хорошо помню, что в первые дни ничего не чувствовал, кроме боли. Не было мысли, что погибнуть мог, или осознания, что без работы остался. Сейчас вспоминаю весь опыт и понимаю: в шахте страшно. Зачем я туда вообще залез? Может, сейчас бы здоровым был.
Иногда кажется, будто все 35 лет работы — это один большой сон. Потому что он обрубился очень быстро: вроде все нормально, как всегда идешь на работу, лезешь под землю, а потом — бац! — и находишь себя на носилках. Стоило ли оно того? Теперь всем молодым говорю: идите работать на разрез, нежели на шахту. Там явно безопаснее.
Сейчас моя жизнь — два кота, собака и жена. Дети выросли, у них своя жизнь. По огороду только и остается ходить.
