«Двойки были нормой, а ЕГЭ я сдал на самый низкий балл». Истории троечников, которые стали хорошими студентами

«Директриса лицея сказала моей маме: “Или он — или я”»

Василий Андреев, 21 год, Институт им. Сурикова

— Моя мама с большим недоверием относилась к государственному образованию и отдала меня в частную школу с математическим уклоном, где меня уже в 1-м классе хотели оставить на второй год. Преподаватели сказали, что делают это для моего блага, поскольку я отстаю в развитии от других ребят и не могу одновременно с ними освоить программу. У меня были проблемы с математикой, а по русскому я и вовсе учился отвратительно. До сих пор не всегда могу грамотно писать.

Мама смогла убедить учителей, чтобы меня перевели, и я продолжал учиться вместе со всеми, но неуспеваемость продолжалась. Мне нравились только второстепенные предметы: изо или единоборства, которые ни на что не влияли. Еще у нас было два музыкальных предмета — история музыки, где добрая бабушка рассказывала нам про Моцарта и Бетховена, и практические занятия с учителем, который называл нас «обалдуями» и говорил, что нас надо «на гречку сажать». Историю музыки я очень любил, а музыкальные занятия доводили меня до слез. В 4-м классе мама забрала меня на домашнее обучение, чтобы в 5-м я мог перейти в другую школу.

Я с раннего детства лепил, рисовал, любил делать пластилиновые мультфильмы, дополнительно занимался во дворце пионеров, а потом в Московском академическом художественном лицее при Российской академии художеств. Туда нам и посоветовали поступать, причем одна преподавательница, увидев мои работы, сказала, что я вообще смогу пройти без экзаменов. 

Но, прежде чем добраться до творческого конкурса, нужно было написать сочинение, и я его с треском провалил, хотя весь год готовился с репетитором. Когда моя мама и руководитель скульптурной мастерской, Константин Лазаревич Петросян, пришли к директрисе, она сказала, что такой ребенок, как я, не может у них учиться. В доказательство она открыла мое сочинение, где в первой же строчке вместо слов «сочинение Андреева Василия» было написано «сочинение Андреева Василиса». 

Директриса сказала: «Вы что, не понимаете? Это же аутист, он даже собственное имя не может написать». Я, честно говоря, не знаю, как я мог допустить такую глупейшую описку.

Мы однажды соревновались с моим другом, кто больше наделает ошибок в сочинении. Он победил, у меня было 20, а у него 21. 

За меня вступился Петросян. Он сказал, что ему в лицее нужны не грамотные, а талантливые люди. Тогда директриса сказала, что если меня примут, то она уволится. Ну, она потом и уволилась. А я поступил с лучшими баллами по внутренним экзаменам.

В лицее, кроме специальных занятий по скульптуре, рисунку, композиции, были история, обществознание, биология, русский. И почти со всеми общеобразовательными предметами, кроме общества и истории, по-прежнему была беда. Оценки 3 и 2 были для меня нормой, а если где-то мне удавалось вытянуть на 4, то лишь потому, что преподаватель мне симпатизировал. Поначалу мне было обидно видеть успехи других детей и сознавать, что я бьюсь, как муха о стекло, и у меня почему-то ничего не получается. Со временем я стал это воспринимать как данность: ну да, по русскому у меня всегда будет два и три. Гораздо важнее в художественном лицее для меня были специальные предметы.

Василий Андреев

Поступил я в Суриковский институт. У меня было хорошее портфолио, золотая медаль за успехи в творчестве, но самым страшным испытанием стало ЕГЭ (ОГЭ я не сдавал из-за ковида). Целый год готовился с репетиторами по математике, по русскому, по литературе, писал пробники, сочинения, а в результате сдал на самый низкий проходной балл. По внутренним экзаменам я шел в списке третьим-четвертым, а из-за ЕГЭ стал восьмым или девятым. Восьмое и последнее бюджетное место — я смог туда попасть благодаря апелляции по скульптуре и рисунку, по которой мне засчитали еще несколько баллов. 

В самом вузе я где-то полгода не мог отойти от стресса. Но чем дальше, тем лучше становилось, и по творческим предметам, и по общеобразовательным, к которым относится история искусства, философия, эстетика. Из троечника стал хорошим студентом, но все равно часто сомневаюсь в себе, что абсолютно нормально — сомнение приводит к каким-то важным выводам. Иногда, правда, говоришь себе: «У меня никогда ничего не получится». Но потом помогают упрямство и азарт. 

В какие-то моменты ты ощущаешь прямо-таки маниакальное возбуждение, настолько тебе хочется преуспеть. Но, когда доходишь до вожделенной цели, ничего не ощущаешь. В школе меня номинировали на первую академическую награду за успехи в творчестве. Я так хотел ее получить, что меня аж трясло. Но когда я получил файлик с грамотой, то понял, что это просто жестянка. Тебя похвалили плюс медальку дали. Главное не останавливаться и двигаться дальше, не зацикливаясь на успехе, чтобы он не оказался случайностью, как бывало, когда вдруг получишь пять за контрольную по математике, а потом все равно будет три.

Сейчас я на третьем курсе, у нас 6-летнее обучение, и в следующем году снова появится русский язык и право. И если с правом мне более или менее понятно, что это имеет отношение к авторским правам, то русский меня все еще пугает, и я не понимаю, зачем он снова понадобился.

«В школе я ездил на олимпиады, чтобы сбежать с уроков»

Арсений Матковский, 20 лет, 4-й курс Московского международного университета

— В детстве психолог сказал, что у меня дислексия, поскольку были очень большие проблемы с чтением и с письмом. В моей школе детей с первого класса учили английскому, а я и по-русски не мог читать и писать. Доходило до того, что я писал диктант полностью слитно, не понимая, что между словами нужны пробелы. К средней школе я более-менее адаптировался, но тут пришел пубертатный возраст, и учиться стало неинтересно. Хотелось находить подработки, общаться с друзьями, ходить в походы, петь песни под гитару, встречаться с девочками. К тому же я всерьез занимался фехтованием и ездил на соревнования.

Поскольку школа у нас была сильная, мне не составило труда подготовиться к ОГЭ, и я рассчитывал блеснуть, особенно на математике. Но ОГЭ отменили из-за ковида, я окончательно махнул рукой на учебу и на спорт. Фехтование было удовольствием, а не самоцелью. Как только от меня стали требовать каких-то спортивных результатов, а тренер из доброго наставника превратился в какого-то вечно орущего и недовольного дядьку, чьих надежд я почему-то не оправдал, я решил бросить. Начал работать в веревочном парке, где были сплошные и беспробудные тусовки. Кончилось тем, что я посадил себе поджелудочную и словил клиническую депрессию, из которой выползал потом весь десятый класс. 

Я перевелся в школу послабее и сразу оказался самым сильным по математике в классе. В моей предыдущей школе прогуливать уроки было сложно, а в новой смотрели на это сквозь пальцы, поэтому в 11-м классе я почти не появлялся, а вместо этого ездил на подработки в школьные лагеря. 

На ЕГЭ я сдал математику более-менее прилично, но, поскольку нацелился на психфак, мне еще надо было сдать биологию, к которой я отродясь не прикасался, хотя частенько ездил на биологические олимпиады, чтобы прогулять уроки. В итоге с моими 55 баллами мне удалось пройти в Московский международный университет. Топовые вузы мне не светили.  

Арсений Матковский

Весь первый курс я там не появлялся, на втором начал заходить. К концу второго курса начал писать курсовую работу. Тема была «Способности и одаренность у детей». Как у нас формируются способности, что такое теория одаренности, насколько важны биологические предпосылки? В XIX веке считалось, что способности — это исключительно врожденное явление, но в XX веке этот подход пересмотрели и поняли, что в формировании одаренности большую роль играет социальный запрос. Опять же, что такое одаренность? У нас ведь нет единого понимания о том, одарен человек или нет. 

Одним словом, тут много вопросов, и я такой: ого, как же это классно! Есть мировое сообщество ученых, которые исследуют разные интересные штуки, и я хочу в этом пробиваться. Из сильного университета это было бы делать сильно легче, но никто не мешает мне развиваться. 

Моя девушка учится в Высшей школе экономики, через нее я познакомился с ребятами с психфака Вышки и твердо решил, что в магистратуру пойду туда. Потом поглядел на себя критически и понял, что таким, какой я есть сейчас, не поступлю. Я решил участвовать в олимпиадах. Первая была по психологии семьи от Мордовского педагогического государственного института. Я почти не готовился и каким-то удивительным образом занял третье место. На олимпиадах, оказывается, можно побеждать! 

Тогда я замахнулся на две олимпиады посильнее: универсиада «Ломоносов» от МГУ и студенческая олимпиада «Высшая лига» от Вышки. Готовился днем и ночью. С универсиадой, к сожалению, не вышло, а вот с «Высшей лигой» все получилось довольно-таки неплохо. Я чуть-чуть не дотянул до призера, и этот результат меня впечатлил. Как-никак три тысячи участников, и быть среди людей, которые реально хорошо написали, — это кое-что.

Параллельно с этим я делал научно-исследовательскую работу по выгоранию педагогов, которую удачно представил на вузовской комиссии, а потом вышел с ней на внутреннюю университетскую конференцию «Сократовские чтения», где попал в список победителей. 

За счет того, что я все время готовился и что-то писал, у меня очень сильно улучшилась учеба, хотя отличником я не стал.

Сейчас, например, приступаю ко второму блоку подготовки в нарративном подходе Майкла Уайта (подход в психотерапии, основанный на работе с личными историями человека). Всего их три, так что надеюсь к концу этого года стать совсем подготовленным нарративным практиком.

Летом я успел поучаствовать в казахстанском проекте «Психолог в люди», где студенты-психологи под надзором супервизоров и проводят платные (500 рублей) консультации для клиентов из разных стран. Я провел уже более 100 часов сессий и планирую продолжать. 

Мне самому странно, что ценность учебы для меня так сильно возросла. И, конечно, очень радостно, когда стараешься и у тебя получается. Это прямо круто. В школе я чувствовал себя неудачником, но потом я просто сказал себе, что это неважно. Не ставь себе учебу в приоритет — и не будешь проигравшим. Поэтому я весьма успешно занимался всякими подработками, хотя в глубине души я понимал, что долгосрочного будущего на них не построишь. А сейчас, несмотря даже на наше беспокойное время, у меня получается формировать долгосрочные планы на жизнь.

«Дисграфия стала моей суперсилой»

Вера Хрущева, 23 года, Московский государственный институт культуры

— В начальной школе я не могла научиться грамотно писать. Моя мама стала разбираться в причинах, и выяснилось, что у меня дисграфия. Еще было плохое зрение, но в поликлинике этого не заметили, а я и не понимала, что со мной что-то не так. В результате одно наложилось на другое: я не понимала, где ошибки, и не видела, что написано в книжке. Мой мозг просто отказывался обрабатывать информацию, тем более что дисграфия обычно идет в связке с плохим чтением и плохим запоминанием текста. Я хорошо воспринимала информацию на слух, любила аудиокниги, словарный запас у меня был шире, чем у сверстников. Но, как только надо было что-то прочесть или написать, начиналась беда. 

Помимо учебных проблем, появились психологические, из-за того, что я прикладывала огромное количество усилий, а результат был нулевой. Сначала делала в диктанте 50 ошибок, потом 15, это был огромный прогресс, но все равно выходила ужасная двойка.

Вера Хрущева

В середине 4-го класса я перевелась в другую школу, где учительница с пониманием отнеслась к моим трудностям. Она не завышала оценок, но старалась почаще спрашивать меня устно, чтобы картина была не такая ужасная и я бы хоть чуть-чуть в себя поверила. К старшим классам я уже училась нормально, хотя мне приходилось прикладывать для этого гораздо больше усилий, чем одноклассникам. На ЕГЭ было 90 плюс баллов за обществознание, а за все остальное в среднем немного. Я решила поступать на преподавателя истории и обществознания, причем на заочный, чтобы работать и учиться. Пошла в Московский государственный областной университет.  

Мне там ужасно не понравилось. Незадолго до этого я работала ассистентом в математическом клубе «Есть идея», у меня был опыт взаимодействия с детьми. Я умею находить с ними общий язык. Чтобы стать профессионалом в этой области, мне, помимо практики, нужна была теория, за ней я пришла в вуз. Меня шокировало, что люди, которые преподают педагогику, вместо того чтобы выстраивать занятия, просто зачитывали какие-то определения. Это был поток бессвязной информации. Как можно преподавать педагогику, если вы даже собственные лекции выстроить не можете, а теория у вас вообще не связана с практикой?

Я проучилась три месяца, забрала документы и решила, что не нужно мне такое высшее образование. 

На следующий год мы с мамой просто по приколу смотрели программы гуманитарных вузов, и я увидела программу по музеологии в Институте культуры. Предметы показались интересными, и я решила, что готова учиться не ради корочки, а ради того, чтобы узнать что-то новое. Мой ЕГЭ еще действовал, я подала документы и неожиданно прошла.

Оказалось, что я довольно въедливая. Возможно, это кого-то раздражало, но мои вопросы точно были не глупыми. 

Огромным плюсом стало то, что большая часть семинарских аттестаций у нас проходили в формате публичного выступления. Нужно было не писать контрольную работу, а искать информацию, анализировать ее и увлекательно излагать в духе «я узнала что-то интересное и сейчас вам про это расскажу».

Дисграфия в каком-то смысле стала моей суперсилой. Мне по-прежнему трудно иметь дело с письменным текстом, зато я легко запоминаю на слух и излагаю. Поэтому, когда мне нужно написать презентацию из коротких слайдов, а затем устно раскрыть их содержание, я чувствую себя уверенно, а моей аудитории интересно. Никто ведь не любит, когда доклад зачитывают по бумажке или со слайда, где много букв. А я умею говорить от себя. За все время у меня было только две четверки, и моя школьная травма осталась позади. В этом году я окончила вуз с красным дипломом.

Я — специалист широкого спектра, который может обслуживать музей как организацию. Она ведь не сводится к выставкам, экскурсоводам и смотрителям. В музее есть научная работа, специалисты, которые описывают поступившие экспонаты и ищут новые, педагогический отдел, который занимается общением с аудиторией, экспозиционный отдел, который думает о том, как классно выставить предметы из собрания. Музей — ужасно сложный и интересный организм. Я немного отдохну после защиты диплома и займусь поисками работы.

Фото предоставлены героями публикации