Главная Человек Личный опыт веры

Вера Адельгейм: Год без отца Павла

Почему матушка отца Павла не ощущает разлуки с ним, как ей было жить рядом с альтруистом, простила ли она убийцу…
5 августа 2013 года был убит протоиерей Павел Адельгейм. Это убийство наделало много шума, об отце Павле, его исповедничестве и стойкости стали много писать и говорить. Год спустя Ксения Лученко встретилась с его вдовой, матушкой Верой Михайловной.

Вера Михайловна, прошёл год со дня смерти отца Павла. Как вы его прожили?

– Вы знаете, я не ощущаю, что отца Павла нет. Вот он, здесь. На второй или на третий день после похорон я вдруг услыхала из его комнаты: «Вера!» – я вскочила, не вспомнила, что отца Павла нет. Дня через два слышу, что он там же, в своей комнате, как будто бы говорит проповедь: слов я не разбираю, а вот смысл понимаю, это была проповедь о покаянии и смирении.

В третий раз я его увидела. Как будто я выхожу на какую-то большую поляну, за которой вдали лес начинается. Я вроде подхожу к скамейке, а он за скамейкой лежит. Причем у нас такая фотография есть: когда мы были в Англии, он на фото лежал за машиной в такой же позе, на спине. Я говорю: «Павел, ты что здесь делаешь?» – а он отвечает: «А мне здесь так хорошо!».

И еще один раз, когда я лежала на операции (мне кардиостимулятор меняли), смотрю – сзади хирурга с правой стороны стоит отец Павел.

И вы знаете, настолько он… я не знаю, как вам это объяснить, но он рядышком. Часто собака начинает лаять, я говорю: «Тихо! Папа спит!»

Вы с ним когда-нибудь говорили о смерти, пока он был жив?

– Последнее время говорили. Он говорил, что если умрет, чтобы у него на могиле поставили деревянный крест, а памятника не было. Он к памятникам относился отрицательно. Почему именно деревянный крест? Отец Павел говорил, что человеческая память существует до тех пор, пока жива жена, дети, ну, внуки еще, может быть, в редких случаях – правнуки, а дальше уже нет людей, которые бы помнили. Поэтому крест свое простоит, потом сгниет – и память человеческая кончается.

В последнее время он много болел. Особенно сильно нога у него стала болеть. Он в больнице лежал, ему там укол делали в коленку. И стал жаловаться: ему уже тяжело было сесть в машину и выйти из машины. Как-то он в прошлую зиму упал, приехав в храм, а на одной ноге же не подымешься, и он дополз до колокольни и там уже, взявшись за колокольню, поднялся. Это увидела нищая из тех бомжей, что стоят возле храма, и с тех пор, как только он приезжал, она бежала бегом к нему, подставляла руку, он брался за нее. Так она его всегда доводила от машины до храма и она же его встречала из храма, доводила обратно до машины.

Что еще он говорил о смерти? – «Я не хотел бы умереть в своей кровати». Он имел в виду, что если он свалится, то ведь нужен будет уход, здесь он меня жалел, что мне его поворачивать туда-сюда.

 Как он говорил с вами или в проповедях о Царствии Небесном? Например, о том, продолжается ли таинство брака?

– Он был за то, что таинство брака продолжается. Связь с близкими всегда продолжается. Он об этом не раз говорил. Он говорил, что ощущал присутствие отца Бориса (Холчева), с которым мы были очень тесно связаны. И даже были моменты, и сейчас у меня бывают моменты, когда отец Борис словно что-то нам говорит.

У отца Бориса была такая фраза, которая, не знаю, как правильно сказать, преследует, что ли: «Все будет хорошо!». Подойдешь, а у тебя какая-нибудь неприятность, начинаешь рассказывать, он обычно всегда сидел, опустив голову, потом кончишь говорить, он еще несколько секунд посидит спокойно, а потом говорит: «Ну, Вера, – в зависимости от того, о чем был разговор, – вы не волнуйтесь, все будет хорошо!».

И действительно: уж настолько безвыходное положение было в моей жизни: у меня было постановление об административном выселении, когда отец Павел сидел в тюрьме. И всё, по словам отца Бориса, было хорошо.

Когда отца Павла арестовали, я приехала в Ташкент. А в Средней Азии, сами понимаете, не разберешь еще, в чем дело: не сразу объявили, какую статью ему дадут, видимо, искали, что можно сочинить. И где-то неделю каждый день, утром и вечером, я ходила в прокуратуру. И параллельно я искала какие-нибудь связи. Вроде бы находишь человека, говорят: «Через два дня мы ответ скажем – помогут, не помогут». Встречаемся – нет: «Дело в КГБ, и ничем помочь не можем».

Наконец, я вышла на главного следователя Генеральной прокуратуры Узбекской ССР. Он сказал: «Передайте белье, потому что они все там обовшивевшие, и если у меня получится, то вы мне даете такую-то сумму, а я вам – дело на руки». И я пришла к отцу Борису, стала ему рассказывать, он посидел-посидел и говорит: «Вера, вы не расстраивайтесь, но если Господь посчитал, что этих испытаний отцу Павлу достаточно, он вам пошлет человека. А если Господь считает, что ему этих испытаний мало, никто не поможет». Действительно, так и вышло. Я понесла вещи, как этот следователь сказал, в КПЗ, они сказали: «10 минут назад его увезли».

И каждый день, когда был суд, я с процесса приходила к отцу Борису, он меня во дворике у своей кельи ждал: «Ну, Вера, вы пришли? Зайдем в келью», – там он помолится немножко. Странно, но никаких слов практически не было. Он очень внимательно выслушает, потом посидит, говорит: «Ну вот, день прошел. Все будет хорошо». Вот это «все будет хорошо» у меня постоянно в голове, даже сейчас у нас есть трудности, я всем знакомым так говорю…

А какие сейчас трудности? Может быть, вам нужна помощь?

– Сейчас годовщина, мы готовили дни памяти. И было очень много неприятностей. Владыка Евсевий как только мог, через губернатора пытался помешать, чтобы помещение не дали, и все… Вы знаете, я была настолько спокойна, что все будет хорошо. И действительно, в итоге дали нам помещение. Наш председатель приходского совета – актер, и он хотел в театре все сделать: там помещение большое и выставку можно провести, и все остальное. Но не получилось. А буквально через два-три дня мне позвонили из городской Думы и говорят: «Вы обращались по поводу места, вы не волнуйтесь, все будет. Завтра вам скажем результат». И действительно, утвердили за нами два дня в Городском культурном центре.

А отец Павел тоже так говорил: «Все будет хорошо»? Он был оптимистом?

– Да. Но чаще он говорил: «На все воля Божья».

Как он утешал вас, когда были неприятности? Или, может быть, своих близких, прихожан?

– Он обычно говорил мне: «Чего ты нервничаешь? Господь не оставит». Мы никогда не жили богато, а были случаи, когда к нему подходили: «Помогите», – он шел в церковь, забирал зарплату и отдавал. Я говорю: «Павлик, а как мы будем жить? Что мы будем кушать?» – «А Господь не оставит».

Но вам же тяжело было, наверное?

– Тяжело было. В первые годы, когда мы переехали в Псков, получилось, что у него не было постоянного места. А потом уже отец Гавриил, наместник Псково-Печерского монастыря, сказал: «Отец Павел, вы очень за Псков держитесь? Проситесь в Писковичи. Я думаю, вы там будете довольны». Отец Павел сказал владыке, его сразу туда назначили, и у нас как-то жизнь пошла. А до этого было очень, конечно, тяжело. По-видимому, многие знали, что к этому попу можно идти просить. И он все отдавал.

Вы ругались когда-нибудь?

– Нет. Возмущаться-то я возмущалась, но не могу сказать, что я прям ругалась.

То есть, вы никогда не ссорились? Это же очень трудно при такой-то тяжелой жизни, бытовых трудностях. Откуда у вас такое смирение?

– Знаете, это, по-видимому, все-таки воспитание. У нас в доме папы не было, он на войне погиб, а были дедушка, бабушка и мама. Мама была невестка, и хотя никаких конфликтов не было, дедушка был хозяин: если он сказал, так и нужно сделать. И никаких противоречий он не терпел. Он никогда не конфликтовал, никогда не ругался.

Я вот вспоминаю, он за всю жизнь, что я в деревне была, маме дважды сделал замечания. Один раз, когда она на бабушку напала, на свекровь свою, он сказал, чтобы он этого больше не слышал: не нравится – уходи.

А второй раз, когда маме в колхозе предложили взять отдельный номер. Дедушка не был в колхозе, а мама была: где-то же в деревне работать надо. И вот ей предложили взять отдельный номер, я не очень понимаю, что это такое, но смысл был в том, чтобы от кулака отделиться. И он ей сказал, что он второго номера не потерпит, если она хочет его брать, чтобы она уходила. Я еще маленькая была, но помню, как мама шла, должно быть, над ней было что-то вроде товарищеского суда или чего-то вроде этого, она меня обняла и расплакалась, что ее теперь посадят. Но ничего, никаких неприятностей больше не было.

А бабушка была удивительно тихая. Я не помню, чтобы она когда-нибудь на кого-нибудь ругалась. Она всегда смиренно все переносила. Может быть, это ко мне от нее перешло.

А может быть, близость отца Бориса и матушки Евгении (Миллер) сказалась. Но я не помню, чтобы я с кем-нибудь ругалась.

Когда дети закончили здесь школу и поступили в Питер, мы очень боялись, что мы их не вытянем, потому что жили действительно очень бедно. И я решила пойти на работу. Пошла в Дом пионеров, несколько месяцев поработала, а потом меня директриса станции юных натуралистов стала переманивать к себе. А одна ее сотрудница взбунтовалась: «Ты что, Надежда, с ума сошла?! У меня учителя, а ты сюда жену попа!». Она пошла к заведующему ОблОНО, а он ей сказал: «Тебе нужно? Бери».

И первый год было очень тяжело. Когда Надежда Павловна объявила о том, что она все-таки меня берет, ей сказали: «Ну, ладно, все равно долго не проработает». И стали всякие козни строить, интриги. Коллектив у нас был женский, очень скандальный. Мой стол стоял напротив стола той женщины, которая против меня выступала. Когда они начинали ссориться, я обычно откидывалась к стенке и читала Иисусову молитву. Отец Борис все время говорил: «Надо Иисусу молитву читать везде».

Один раз я так сидела, вдруг она вскакивает со своего места, подбегает к моему столу и начинает нечеловечески орать, просто орать в голос, не слова, а «А-а-а-а-а-а». Развернулась и убежала. Мне говорят: «Вера, ты чего делала?» Я говорю: «Я спала» – «Нет, ты нам скажи, что ты делаешь? Что с Раиской?» – «Вы спросите у нее, откуда я знаю?» – «Нет, ну ты что-то такое с ней сделала, ты нам скажи». Я говорю: «Ну, хорошо, я читала Иисусову молитву» – «Ой, а ты нам ее напиши!».

Я проработала 22 года на этой станции. Не могу сказать, что у меня когда-нибудь с кем-нибудь был конфликт. Сейчас столько лет уж прошло, как мы не работаем, а обязательно два-три раза в год у меня встречаемся. Все они стали ходить в церковь, может быть, кто-то поактивнее, кто-то поменьше, но как раз вот эта Раиса очень активно ходит.

Вера Михайловна, трудный вопрос, но его надо задать. Убийцу признали невменяемым. А вы видели его после убийства?

– Когда закончился процесс, судья его спросила: «У вас есть последнее слово?» Он сначала промолчал. Она снова спросила: «У вас есть последнее слово, вы хотите что-то сказать?» И он сказал: «Я хотел бы попросить прощения у Веры Михайловны». Встал и сказал: «Вера Михайловна, я вас прошу меня простить».

Вы были на суде?

– Да, все три заседания. Но он обычно сидел в загородке, не поднимая головы. Мать его тоже была на суде, она сидела в первом ряду, но она была в парике, закутана шарфом, то есть у нее только глаза были видны и очки. То ли она от журналистов скрывалась, то ли ещё что-то, но она все три заседания была в таком виде. Потом она приходила к нам домой. Мне жалко ее, конечно. Меня дома не было, прихожу, дочь Маша встречает: «Мама, там тебя женщина ждет». Я подошла, а она на улице стала на колени: «Я мама Сережи, вы меня простите». Ну, что тут можно сказать?

Еще я помню, на второй день после смерти отца Павла меня вызвали, я должна была подписать заявление. И следователь говорит: «Ваши претензии». По-видимому, надо было сформулировать или материальный иск или еще что-то. Я говорю: «У меня к нему никаких нет ни просьб, ни претензий – ничего». Отца Павла мне не вернете, остальное не важно…

Потом через время я снова пришла к следователю и спросила: «Помогите мне, попытайтесь ответить на вопрос, я никак понять не могу. Как могло это произойти? Муж сидел за столом, пройти к нему было сложно. Как он мог через стол ударить его и попасть в сердце с одного удара?» Следователь мне ответил: «Вы знаете, это целенаправленная рука». Как хотите, так и понимайте… Он имел в виду, что это Промысл Божий такой? Или что-то ещё? Потом я ещё спросила, как Серёжа себя чувствует. Ответили, что он изолирован и у него особая охрана, кругом камеры стоят. В общую камеру его поместить невозможно: убьют сразу. Во-первых, он убийца священника – это уже особое отношение. А тем более – отца Павла. Отец Павел ходил в СИЗО, его многие знали, он был всем для всех. Следователь мне сказал: «Однозначно, Сергея ничего не спасет, если он попадёт в общую камеру».

Вера Михайловна с дочерью Машей за столом на кухне, где был убит отец Павел

Вера Михайловна с дочерью Машей за столом на кухне, где был убит отец Павел

А девушка Аня, которая вам его прислала, как-то появлялась потом?

– Аня? Ещё Сергей был у нас и отец Павел был жив, она позвонила, сказала, что выезжает с каким-то Ваней и должна приехать в 5 часов утра. Отец Павел сказал: «Аня, тогда ты не уходи, я тебя встречу». Еще помню, отец Павел был у себя, и Сережа подошел. Отец Павел говорит: «Сережа, вот Аня звонит». Он как-то ожил, отец Павел дал ему телефон. Он стал разговаривать, и, по-видимому, Аня сказала, что она едет не одна, и в его интонации почувствовалась какая-то ревность, стал спрашивать, что за Ваня… Уже потом выяснилось, что Аня ему отказала в их отношениях. Моё впечатление, что у нее появился новый человек, и она решила с ним приехать.

Вообще, Аня ведь – дочка Леши Шишова. Мы с ним знакомы были, когда он был еще мальчиком, студентом, лет тридцать назад. Когда у него обнаружили рак печени, отец Павел к нему в Москву ездил в больницу, во всём его поддерживал. Ну и Аню тоже. Когда у неё были какие-то проблемы, она всегда звонила… Об этом Сереже разговоры начались ещё за год до всего.

С тех пор она не проявлялась?

– Я много-много раз звонила ей по всем телефонам – и на ее телефон, и на телефон ее сестры Даши, на телефон мамы, на телефон бабушки. Ни по одному из четырёх телефонов она не отвечала. Никто не отвечал. Через какое-то время она связалась с нашим близким другом Витей Яковлевым. Он был в это время в Англии, но она по интернету ему сказала, что она находится в Пскове, но не может встретиться со мной. Витя ей сказал: «Я думаю, что тебе обязательно нужно с Верой Михайловной увидеться». Но она попросила о встрече с его женой Ниной, передала через неё 30 тысяч и записку, почему не может со мной увидеться…

В комнате отца Павла

В комнате отца Павла

Зачем же она вам этого Сережу отправила?

– Не знаю.

Он ни разу ни одного вопроса по существу не задал?

– Нет.

Не объяснил, зачем он здесь?

– Нет.

То есть, приехал, спал, ел, уходил-приходил, нервы трепал, а зачем приехал, было непонятно?

– Да. В первый еще вечер он от нас ушел, потом звонит и начинает объяснять, где он, что не может до нас добраться. Отец Павел ему сказал, чтоб он никуда не уходил, мы за ним подъедем. Мы вместе с отцом Павлом приехали на это место. Его нет. Все кругом обошли – его нет. Проехали до следующего перекрестка, его не встретили, поехали обратно. Потом вместе с нашим сыном снова вернулись на это место, отец Павел даже кусты обошел, так его и нигде не нашел.

Вернулись домой и через пять минут Маша подходит: «Мама, мама, там Сережа приехал». Я выхожу, стоит такси, он дает какие-то деньги таксисту, а тот говорит: «Вы же мне уже оплатили. Я вам должен сдачу дать». Таксист стал отсчитывать деньги, и я там увидела тысячные купюры. По-видимому, он раньше дал ему бумажку в 5 тысяч. И я потом этому таксисту говорю: «Он видите, больной» – «Да уж я понял».

Вера Михайловна, вы приняли участие в передаче «Пусть говорят» про отца Павла. Как вас на это уговорили-то?

– Они были три дня в Пскове. Я и со Львом Марковичем Шлосбергом посоветовалась. Лев Маркович сказал, что он разговаривал с ними, что там такого ничего не будет. Потом еще одному нашему знакомому, который работает на телевидении, позвонила, Владимиру Шаронову, он сказал: «Мне дали слово, что шоу не будет».

В общем, они его сдержали.

– Да. Хотя были некоторые попытки.

В рамках приличия, безусловно. Мне кажется, что хорошая передача получилась. Сам факт, что на такую большую аудиторию прозвучала проповедь отца Павла, уже оправдывало все остальное. Вы сказали, что отец Павел сдержанно относился к идее сохранения памяти, но, тем не менее, сейчас делается все для сохранения памяти о нем. Дни памяти вы готовите, я слышала, что написали уже биографическую книгу. Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.

– Да. Книгу уже издали в Питере. Когда мы переехали сюда в Псков, здесь был отец Сергий Желудков. И было очень много питерской интеллигенции. С московской отец Павел был хорошо знаком, а с питерской через отца Сергия познакомились. И у нас здесь в доме очень часто они собирались и переписывались потом.

И они сейчас занимаются наследием отца Павла?

– Да. Философским, богословским. Один из них решил написать биографическую книгу. Огромную работу он провернул, конечно, есть там какие-то недочеты, чувствуется спешность, но в целом книга очень хорошая.

А что главное в памяти об отце Павле? Что должно от него людям остаться самое-самое, что обязательно надо сохранить?

– Я не знаю, как в других городах, я могу сказать в отношении Пскова. У нас сейчас в Пскове удивительное духовенство. Очень необразованное. У меня этот следователь, кстати, спросил совета: «Вера Михайловна, вот к кому можно обратиться? К какому священнику пойти?» Я честно ответила, что не знаю…

А так мне очень трудно сказать, в чём именно память… К нему можно было прийти в любой момент и с любым вопросом, он всегда поговорит. Если нужно было и в два, в три часа ночи мог принять. И приходили, приезжали, он беседовал с ними. И именно это все вспоминают.

У вас стоит портрет Александра Галича. Почему?

– Мы были знакомы. Я встречалась, с ним, может быть, два раза. Но у нас был общий круг, много общих друзей.

Отец Павел любил его песни?

– Да. Он даже иногда в проповеди какие-то отрывки из песен его цитировал.

Могила отца Павла

Могила отца Павла

Фото и видео: Сергей Чапнин

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.