Мы привычно повторяем слова о православии как «отеческой вере». А как именно верили отцы? В научной библиотеке есть сотни томов на древних языках, только никто из нас не прочитал хотя бы десятой части из них. А что до кратких сборников и переложений, то они отражают мнение своих составителей ничуть не в меньшей степени, чем веру самих отцов. Можно проверить точность каждой цитаты, хотя и это непросто — но как удостовериться, что сама по себе цитата не вырвана из контекста, не перетолкована на свой лад — и что она вообще не случайная оговорка?
Где она, вера отцов в целостности и полноте, и так, чтобы стало понятно каждому?
Фото Анны Гальпериной
Я знаю очень простой способ с ней встретиться. Надо побывать в храме, в котором они молились, и взглянуть на его иконописное убранство. Но это почти недоступная роскошь — ведь в иконоборческий период почти все эти иконы были просто уничтожены. То церковное искусство, которое возникло после него, было не менее прекрасно, но оно уже было во многом другим, чем во времена свв. Василия Великого и Иоанна Златоуста. Так уж оно вышло, что созданные ими литургические тексты звучат в наших храмах и по сю пору, а вот интерьеры храмов, для которых они создавались, исчезли.
Но есть немногочисленные исключения, и первое среди них — Равенна, город на севере Италии. Еще до иконоборчества этот город, некогда столичный, был захвачен варварами, а значит, потерян для Империи — но зато сохранен для истории от посягательства иконоборцев. В нем осталось несколько храмов, баптистериев и мавзолей знатной дамы с мозаиками V—VI вв. Я не буду сейчас называть эти памятники или рассказывать о них по отдельности — эту информацию легко найти в любом путеводителе или той же википедии, а скажу только о самом общем впечатлении, которое любой турист может получить буквально за полдня.
Пятый-шестой века… Западная Римская империя окончательно гибнет, ее территорию рвут на части варварские племена, они мало того, что дикари, но еще и еретики, в самом прямом и непосредственном смысле этого слова: в подавляющем большинстве исповедуют арианство. На Востоке варваров ценой колоссальных усилий сдерживает великий император Юстиниан, но и ему не дано вернуть былое величие. Всё рушится, кругом кровь и пламя — им, православным пятого-шестого веков, обличать бы еретиков, славить мощь имперского оружия, оплакивать былое величие…
Нет, мозаики Равенны — совсем о другом.
Начну с сущей мелочи. Некогда моя двенадцатилетняя дочка получила строгий выговор от батюшки: она пришла в незнакомый храм с дельфинчиком на шее. Был у нее и крестик, но с кулоном в виде дельфинчика, с точки зрения того батюшки, он никак не сочетался. В Равенне мы созерцали портреты двенадцати апостолов в окружении двадцати четырех дельфинчиков — по два на каждого в качестве украшения. И в самом деле, что плохого в дельфинах?
В Равенне поражает прежде всего это чувство совершенной свободы в том, что касается форм выражения. Мозаики созданы в классической античной технике, они используют обычные для того времени приемы, но наполняют их новым содержанием. Сцена Крещения Господня: обнаженный Христос стоит в речных струях, Он безбородый, совсем юный.
Хочется поправить художника: на проповедь Христос вышел зрелым мужем, и немыслимо было для иудея тех времен не носить бороды или публично обнажаться. Но ведь это изображение условно, оно продолжает традицию античного героического портрета, где в нагом теле ничто не скрыто, но ничто и не подчеркнуто, и это один из важнейших приемов, равно как и юношеский возраст героя. И христианский художник не стесняется говорить с людьми своего времени на привычном им языке.
А еще в сцене Крещения есть, помимо Христа и Иоанна Крестителя, третий персонаж — река Иордан, почтенный старец с кувшином. Сегодня его тоже можно увидеть на наших иконах, но он стал скорее частью пейзажа, а там он непосредственно участвует в Крещении. Еще один античный художественный прием, можно даже сказать — наследие язычества… или преодоление этого язычества? Мир, некогда населенный духами рек и гор, божествами высшего и низшего порядка, склоняется перед Творцом и Искупителем, воздает Ему царские почести.
Среди самых частых и необычных для нас сюжетов — Пастырь Добрый с овцами или Агнец. Мы не привыкли к притчевому, символическому изображению Христа, но здесь оно смотрится вполне уместно. Особенно яркий образ Пастыря — на выходе из мавзолея, это последнее, что видит человек перед тем, как оставить место молитвы и уйти в мир. В средневековых храмах часто над выходом изображали Страшный Суд, чтобы напомнить об ответственности — здесь тебе напоминают немного о другом, не менее важном.
Кратко скажу и о еще одном храме на острове Торчелло около Венеции, где сохранилась именно что мозаичная западная стена со сценой Страшного Суда, правда, та мозаика была создана лет на 600 позднее равеннских, уже во времена зрелого средневековья. И на этом Суде наказание грешников занимает очень скромное место в правом нижнем углу — а основные сюжеты посвящены тому, как верующие радостно встречают воскресшего Господа, море отдает своих мертвецов, и даже дикие звери приносят тела растерзанных ими людей. А сатана со своим воинством внизу, в качестве подстрочного примечания.
Вообще, все мозаики Равенны прежде всего христоцентричны, хотя и посвящены страницам не только Нового, но Ветхого Заветов. В алтарной части храмов — жертвоприношение Авеля, Моисей у неопалимой купины и со скрижалями на Синайской горе, Авраам, принимающий Трех Ангелов или готовый заклать своего сына Исаака. Всё это части единой Священной Истории, они теснейшим образом связаны с Евхаристией и потому неотделимы от нее. И уже здесь мы видим, как в едином изображении сочетаются несколько разных сцен — важнейший прием иконописцев последующих времен. Священная История не просто случилась когда-то, она присутствует здесь, на Евхаристии, и все ее герои — вместе с нами.
Но все и всё на этих мозаиках — вокруг Христа, в едином порыве к Нему. Да, изображено и множество святых, но они не заслоняют алтарь от молящихся, а приходят вместе с ними к своему Господу: их процессия от самого входа устремлена к алтарю, и молящиеся как будто встают в их ряды. И надо всеми — лик Спасителя, Доброго Пастыря, Агнца, закланного за спасение каждого из нас. Когда строились эти храмы, иконостасов еще не было, вместо них была лишь невысокая алтарная преграда, обозначающая границу, но не скрывающая священнодействия от верных, молящихся в храме.
Есть в алтаре и императорская чета со своими придворными. Но извне алтаря их вообще практически не видно, да и там они занимают достаточно скромное место, как бы напоминают пресвитерам о той Империи, которая прогнала еретиков, отразила варваров и воздвигла храм, и без которой само его существование немыслимо (как тогда казалось). Но и не более того. Империя присутствует здесь — но храм говорит не об Империи.
Впрочем, всего не расскажешь о Равенне, и никакими иллюстрациями не передашь того ощущения, которое буквально пронзает тебя с самых первых мгновений и не оставляет уже никогда. Самое главное — ты чувствуешь, что пришел домой. Полторы тысячи лет назад многие обряды и обычаи были иными, эти храмы не во всем похожи на наши нынешние церкви, но это то же самое христианство, то Предание, в котором мы увидели Истину и последовали за ней.
И это христианство радостное, праздничное, открытое и свободное — хотя существовало оно в мире далеко не спокойном и не беспечальном. Это христианство говорит с миром понятным ему языком красоты и говорит о главном, не отвлекаясь на второстепенное. Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди.
