Правмир продолжает публиковать доклады Третьей конференции памяти митрополита Антония Сурожского «Церковь – Богочеловеческое общество», прошедшей 23 сентября 2011 года в Доме русского Зарубежья.
протоиерей Иоанн Ли
Предлагаем Вашему вниманию доклад протоиерея Иоанна Ли. По болезни он не смог быть на конференции, и его доклад зачитал протоиерей Александр Борисов.
Протоиерей Иоанн Ли
Прошел Вьетнам. Работал врачом в госпитале в Лондоне. Долгое время был личным шофером владыки Антония, а в последние годы — его духовником и доверенным лицом.
Вот уже в третий раз мне приходится выступать на встречах, посвященных митрополиту Антонию. И я хочу надеяться, что это выступление последнее. Когда в сердце живет память о том, кто очень дорог, то стремишься уберечь ее, а за частыми разговорами порой появляется чувство, что эта память блекнет. Так или иначе, думаешь, что уже поделился всем самым главным.
Наставления митрополита Антония
Меня спрашивают, как митрополит Антоний обучал молодых священников, как руководил ими. У многих создалось впечатление, что он не очень-то ценил формальное образование священников и не слишком высоко ставил духовные школы. Должен признать, что так оно и есть, но при этом он проявлял большой интерес к моей жизни в семинарии, это были годы перед Вторым Ватиканским Собором, и любил подшучивать над заправлявшими там сульпицианами (конгрегация святого Сульпиция, основанная в 1642 году парижским приходским священником Жан-Жаком Олье, цель конгрегации — воспитание кандидатов на священствои обучение духовенства в духовных семинариях), возможно потому, что те очень уж проявляли свой французский характер и к тому же были парижанами по происхождению.
Большинству из нас известно, что когда ставленника подводили к Царским вратам перед принятием священного сана, владыка всегда останавливал его у входа в алтарь и говорил ему несколько слов. Я никогда не слышал, что было сказано другим, и всегда полагал, что эти слова – тайна.
Вот, однако, слова, которые он сказал мне в этот день: «Джон, я рукополагаю тебя, чтобы ты держался того из прошлого, что добро, но и не отвергал ничего только потому, что оно ново. Да благословит тебя Бог». С этим я и вошел в алтарь.
Разумеется, наставления митрополита Антония этим не ограничивались ни для меня, ни для остального духовенства. Потому что на протяжении многих лет у нас были регулярные встречи с владыкой.
В те ранние годы нас было человек 8-12, но, как вы знаете, Господь благословил нас новыми приходами и новыми священниками и диаконами. Эти встречи обычно проходили в конце недели: со второй половины пятницы до второй половины субботы, когда тем, кто служил не в Лондоне, приходилось уезжать за город на службу.
Среди нас всегда царила хорошая, братская атмосфера. Мы всегда могли общаться с владыкой, да и друг с другом, на любые темы, которые вызывали вопросы у нас самих и наших приходов. Часто выдвигались темы, которые необходимо было продумать и при следующей встрече обсудить сообща. Порой литургические вопросы, порой финансовые проблемы, мысли о том, как нам расти дальше, о новых приходах и т.д.
Такие собрания всегда будут живы в нашей памяти. Когда владыка принял решение, что меня следует рукоположить, мы стали встречаться еженедельно по утрам в пятницу, после моего ночного дежурства. Хотя после моего ночного дежурства мне очень хотелось попасть домой и лечь спать, я очень ожидал этих бесед. Владыка ни разу не отменил встречу.
Иногда мы обсуждали богословские вопросы, но не часто. Владыка как-то сказал мне, что богословие надо предоставить богословам, потому что они единственные, кому богословие действительно необходимо. Я уверен, что он говорил не всерьез: это было сказано в самом начале наших встреч, вероятно, для того, чтобы я так не волновался.
Наши утренние встречи по пятницам начались не совсем гладко. Я не помню, чья была тут вина. Он знал, что я провел 5 лет в католической семинарии, где учили по старинке. Я показал ему результаты своей учебы, они были неплохие. И у меня создалось впечатление, что он не считал меня полностью обратившимся, хотя он сам это отрицал.
Я прихватил с собой старый учебник «Основы догматического богословия» и прочел ему 2 абзаца на тему, которую мы обсуждали. Митрополит Антоний попросил меня одолжить ему книгу. Так я обнаружил его пристрастие к латинскому языку, что в последующие годы доставило нам обоим много удовольствия.
Какой должна быть жизнь священника?
Мне кажется, владыка держался того, что жизнь священника должна быть очень дисциплинированной. Например, он терпеть не мог курение и всегда называл табачный дым «бесовским ладаном».
Он резко неодобрительно относился к тому, чтобы священнослужитель выдавал себя за мирянина. Ведь мирянин справедливо может тогда решиться носить пасторский воротничок.
Владыка посоветовал мне всегда ходить в рясе. В то же время он недолюбливал многие внешние клерикальные признаки и сознательно обходился минимальным их набором. Я как-то раз выразился об одном священнике, которого мы оба знали: «У него больше религиозности снаружи, чем внутри», и впоследствии пожалел об этом, потому что владыка часто употреблял это определение. При том, что он не любил клерикальную внешность, это совсем не относилось к облачению и ко всему, что используется при богослужении.
Горе священнику, который небрежно оставил облачение! Все, что относилось к храму, было окружено заботой, полной любви. Это распространялось и на его священников и дьяконов.
В наших утренних пятничных беседах мы обсуждали все аспекты того, какой должна быть жизнь священника, как она сказывается на семье, на жене и детях.
Митрополит Антоний неизменно утверждал, что священник обязан заботиться о своей семье и говорил мне: «Не приноси свою семью в кровавую жертву Церкви. Я это наблюдал слишком часто». Он твердо верил, что это не приносит пользы приходу, даже, скорее, вредит приходской жизни.
В дни больших праздников владыка коротко касался самого события, но затем направлял все наше внимание на богослужение как таковое. Для него это имело первоочередную важность. Настолько, что каждый будущий диякон или священник бывал отправлен в хор. Меня приписали туда на полгода, и это многому меня научило.
Как-то на Рождество он позвонил и спросил, могу ли я взять на себя одну из длинных предпраздничных служб. Я спросил в ответ, не будет ли возражать отец Михаил. «О нет, дорогой Джон, — сказал он. – Мы оба думаем, что Вы самый бодрый из нас». «Бодрый?» – подумал я. Бодро… Иначе говоря, ты служишь быстро. Типично внимательный, обходительный владыка Антоний, когда я спросил его об этом, рассмеялся и согласился. По правде говоря, я никогда не считал себя бодрым торопыгой…
Помнится, многие наши пятничные беседы были посвящены двум большим темам: «Таинство», и отдельно — «Таинство Исповеди». Оглядываясь назад, я вижу, насколько это было насущным. Митрополит Антоний утверждал и так же действовал на практике, что священник должен прослужить год, прежде чем сможет принимать исповеди. Молодой священник рискует попасть впросак. Ловушек для него множество, не только для него лично, но и для самих верующих.
Вот один, лишь небольшой пример: владыка знал, что мне предстоит венчать пожилую пару и, перед тем как уйти к себе, сказал мне коротко: «Посмотри внимательно молитву, Джон. Не смущай их, молясь о невозможном». Он, конечно, имел в виду прошение в православной службе, чтобы венчающимся было даровано видеть чадо чад своих.
Другой предмет беспокойства, который мы разделяли с ним, — неосторожное погружение младенцев в крещальную купель: мы знали, насколько вредна для младенческих легких вода с елеем.
Разрыв
Насколько мне известно, я был не единственный священник, который получал пользу от долголетнего опыта митрополита Антония. Он любил и уважал большинство своих священников. Они, в свою очередь, были преданы ему. Нас действительно можно было назвать братством. И разрыв, случившийся несколько лет назад между нами, был и остается очень болезненным. Слава Богу, что владыка не увидел его.
Он не дожил до разрыва, но, думаю, он знал, что это случится. К началу 2003 года стало ясно, что в соборе возникла проблема. Ясно обозначились две фракции, и были предприняты шаги, чтобы попытаться разрешить противоречия между двумя группами. Был создан комитет из восьми человек, собрание которого продолжалось 3 часа. Его никак нельзя было назвать успешным, и когда я проводил митрополита Антония в его комнату, он хлопнул своим ежедневником по столу и сказал: «Если мы не способны к любви, неужели мы не можем достичь хотя бы мира?»
Он был расстроен и на пределе выдержки, как и большинство из нас. Этот человек видел немало конфликтных ситуаций, испытывал их на протяжении всей жизни: в родной стране, в семье, в Церкви. А теперь казалось, что его жизнь окончится среди смуты. Принять это было трудно.
Ситуация осложнялась тем, что совпала с болезнью владыки. Ему поставили диагноз «быстро растущая злокачественная опухоль в области живота». Он тогда сказал, что если бы была предоставлена возможность чудесного исцеления, он бы направил его на приход, а не на самого себя.
Увы, как мы знаем, чуда не произошло ни с митрополитом Антонием, ни с приходом. Когда спрашиваешь у людей, что означает слово «мир», получаешь ответы, которые охватывают почти всю человеческую ситуацию. Британцам особенно свойственно понимание того, как поведение приносит мир.
Многие, вероятно, скажут, что мир предпочтительнее любви. Каждый знает, что любовь относится к области эмоций, тогда как мира можно достичь, не полагаясь на эмоции, мира можно достичь холодной, трезвой решимостью.
Мир или борьба?
Отец Антоний не любил конфликты, но не уходил от них. Кроме одной особой ситуации: советы в брачно-семейных отношениях. Он всегда стараллся переложить это на семейных священников, оправдывая это тем, что они, будучи сами женатыми, лучше понимали особенности брака.
Однажды в случае, когда я достиг успеха в пастырском окормлении одной семьи, владыка спросил, как мне это удалось. «Легко, — сказал я. – Надо, чтобы пара в итоге возненавидела тебя, а не друг друга». Он утверждал позднее, что много раз шутил по этому поводу, а вы все знаете его живое чувство юмора.
Митрополит Антоний высоко ценил самодисциплину, дисциплинированные люди его всегда привлекали. Он говорил, что, по его опыту, они почти всегда правдивы и достойны доверия. Как ни странно, он также любил тех, которые не все спускали ему.
Как-то вскоре после моего рукоположения, владыка попросил срочно заменить его, позвонив часов в 5, в вечерний час пик. Попросил быть в 7 часов на собрании содружества и выступить вместо него. Я выразил беспокойство о том: жены еще нет дома, надо кормить детей и так далее, но сказал, что поеду. Он рассыпался благодарностями, и тут я спросил: «Владыка, секундочку, а какая тема?» — «Ангелы», — ответил он и положил трубку.
Я начал словами: «Владыка Антоний сказал, что я должен говорить с вами об ангелах. О них я ничего не знаю. Но кое-что знаю о лукавых, владыка из их числа. Так что поговорю с вами на эту тему». Вечер прошел благополучно, но когда я в конце передал извинения митрополиту Антонию, он со смехом махнул рукой и сказал: «О, его извинениями можно вымостить дорогу до Иерусалима и обратно».
Так я убедился, что владыка никогда не отменял выступления, никогда не уклонялся от беседы по лени, нежеланию, по прихоти. Его часто охватывал страх того, что он не может сказать ничего полезного, интересного, им внезапно овладевала паника. Как-то по пути на встречу с методистами, духовенством, он спросил, не проведу ли я вступительную беседу. «Да Вы что! Кто станет слушать меня в Вашем присутствии», — ответил я. Разумеется, за этим последовало две великолепные беседы владыки.
Мне не нравилось, когда митрополит Антоний погружался в медицинскую специфику или использовал медицинские термины. Он соглашался и удивлялся, насколько совпадает наше мнение. Наиболее запомнились мне те беседы, которые он проводил с военными в Сенхерсте. К сожалению, я не обнаружил этих бесед в его бумагах.
Меньше всего мне нравились беседы, которые он проводил в хосписах, особенно в Лондоне. Отчасти причина в том, что, как ни странно, именно в хосписах я тоже чувствовал неприятие бесед слушателями. Когда я сказал ему об этом, он, к моему удивлению, подтвердил, что тоже ощущает это. Мы так и не нашли, чем это можно объяснить…
После всего сказанного, предполагаю, вы думаете «Ладно, но какое это имеет отношение к вопросу, был ли митрополит Антоний мирным человеком?».
Думаю, ваше недоразумение справедливо, потому что часто то, что он думал о мире и о любви, не имеет ничего общего с мягкостью и бесстрастием.
Давным-давно, после долго и серьезного недоразумения, в котором я счел себя виновным, так оказалось, что я был рядом, когда владыка разбирал почту. Узнав мой почерк на конверте, он спросил: «Извинения?». Когда я утвердительно кивнул, он выбросил письмо в корзину со словами: «Совершенно неуместно». Больше он к этому вопросу не возвращался. Позднее митрополит Антоний сказал мне, что ожидал спора: от чего, как многие из вас признают, он действительно получал удовольствие.
Вероятно, я разочаровал тех, кто хотел услышать от меня, что он был борцом. Я считаю, что это не так. Он не боялся никого и ничего, но мне казалось, что он знал, каков будет исход многих дел. И вместо того, чтобы терять время, стараясь изменить этот исход, он предпочитал готовиться к нему. Ах, если бы мы поняли это пораньше…
Подлинная сила митрополита Антония заключалась в том, что он был из тех, кто легко может подняться над текущим состоянием дел, над ситуацией. Беда, что мало кто способен последовать за ним. Одна из причин того, что многие не находят в Церкви реальной помощи – люди сами по себе чужды Церкви всем образом жизни, даже на таком простом уровне, как язык. Когда человек только что описал свою жизнь словом «хреново», а вы говорите ему про молитву, в ответ можно ожидать только удивленный взгляд.
Я считаю, что одним из важнейших даров владыки Антония была его интуитивная способность встретить человека там, где он есть, а не на том уровне, где, по твоему мнению, он должен быть.
Однажды, когда он проповедовал на улицах Оксфорда, к нему подошел молодой человек и сказал: «Эй, послушай, ведь ты такой же хиппи, как мы». Владыка остался очень доволен.
Так был ли он борцом? Знаете, и да, и нет. Все сплелось: русское происхождение, отец – царский дипломат, брат матери – знаменитый композитор, краткое беженство в Австрии, затем жизнь в Париже в бедности, война, медицинское образование – всё это сформировало митрополита Антония, каким мы его знали.
У него, как у всех нас, была своя ноша. Кое-что из нее шло ему на пользу, кое-что нет. Должен признаться, мне часто хотелось узнать, каким он был врачом в пору своей медицинской работы. Был ли более усерден в уходе за больными, чем собственно во врачевании? На самом деле, он добросовестнейшим образом относился ко всему, что делал.
Сегодня нас объединило то, что мы собрались вспомнить о нем. Если бы каждый из нас встал и объяснил, почему именно он пришел – диапазон причин был бы очень широк. От любви, признательности, любопытства, до обиды и, возможно, даже раздражения. И никого из нас не удивили бы эти эмоции по отношению к митрополиту Антонию. Писатель Рональд Нокс говорил в своей книге «Энтузиазм»: «Если мы удовлетворяемся банальным, второстепенным, приблизительным — нам это не простится». Вплоть до последних трех дней главным в его жизни было видение человека, единение с Богом. В этом было дело всей его жизни.
Читайте также:
Доклад игумена Петра (Мещеринова): Одиночество пред Богом
Он всегда находил время, чтобы помочь в беде. Воспоминания о митрополите Сурожском Антонии.
