Владыка в первую очередь был человек
Где-то в середине 80-х у нас в Джорданвилле был семинарист, недавно выехавший из Союза, Сашка, горячая голова. Как-то на уроке патрологии, который преподавал Владыка, он разошелся и начал орать, обзывать Владыку, махать кулаками, полностью потерял контроль. Семинаристы потом рассказывали, что во всей этой истории их больше всего поразило кроткое самообладание Владыки (лучший урок патристики). 
Узнав о происшедшем, пошел к Сашке, он мне в том же угаре заявил — не было бы на тебе мантии, я б с тобой поговорил! Угар — штука заразительная, быстро скинул мантию, (худший урок патристики). Он в ужасе запрыгнул на кровать, сжался в клубок и закрылся локтями. Разговор не состоялся. В тот же день он убежал из монастыря, и вскоре поступил во Владимирскую семинарию, где жаловался на джорданвилльские ужасы и что его у нас побили, хотя даже пальцем не тронул. Там он тоже не удержался.
Был тогда помощником инспектора семинарии, после пары подобных историй почувствовал, что обязанность держиморды не под силу, попросил Владыку снять c этого послушания, он милостиво снял. Владыка в первую очередь был человек и по человечески всегда в подобных ситуациях шел навстречу, поэтому в Сиракузской епархии священники служили на одном приходе почти пожизненно и никуда не рвались, — от добра добра не ищут.
Из уроков Владыки по патрологии больше всего запомнился один, когда он рассказывал не о святоотеческом опыте, а о своем. Говорил, что старается не принимать поспешных решений, дает им достаточно времени созреть, чтобы потом не раскаиваться, молитва и время все расставляют по своим местам. Этому правилу он всегда следовал, что иногда раздражало некоторых, но в чем, думаю, был один из залогов успеха объединения Русской Церкви.
Жалоб не любил, иногда даже заслуженных, а жалобами его донимали постоянно. Не помню, чтобы он при мне осуждал кого-то, даже людей немало ему досадивших, выражение лица могло измениться, но осуждения не дождешься. За все время раскола никогда от него не слышал слово осуждения в адрес уходивших.
В Православной Энциклопедии попросили написать статью про митрополита Виталия. Когда окончил, то редакция решила послать ее владыке Лавру на проверку. Он не желал своего собрата выставлять в неприглядном свете и попросил убрать весь конец статьи об уходе митрополита Виталия в раскол. Они мне ответили, что просьбу Владыки исполнят, но перенесут это в статью о РПЦЗ(В).
После избрания в митрополиты, по возвращении в монастырь, провожал Владыку в его скит, который он полстолетия тому назад построил с о. Геласием (домик этот легко поместится в большинство американских гостиных). Владыка заметно сдал, говорил, что трудно ему нести это послушание, согласился на него только с условием, что управлять будет временно, а потом передаст владыке Илариону. Но все свои послушания он нес до конца, и это довел до победного.
Владыка Лавр очень почитал своего духовника, архимандрита Киприана, и усыпальницу себе устроил рядом ним. Отец Киприан тоже ценил Владыку. Как-то зашла с ним речь о Владыке, отец Киприан говорит — не дай Бог что-то с ним случится, заменить его в монастыре совершенно некем. Хотя тогда еще много было старой, умудренной опытом, братии, вполне способных понести бремя настоятельское — сам отец Киприан, архимандрит Владимир, архимандрит Сергий.
Когда приехал в монастырь, Владыка в епископском сане еще продолжал выполнять свое давнее послушание — работал наборщиком в типографии. Вредная была работа, сидишь, набираешь под грохот линотипа, а под носом подвешенный на цепи слиток свинца плавится и выливается в шрифт. Сколько лет он так просидел под этими свинцовыми парами. Владыка Иларион, кстати, тоже прошел через это свинцовое испытание. Типографию Владыка любил, это было его детище и всегда заботился, чтобы оборудование в ней было самое лучшее. Компьютеры в наборочной завели еще в 1978 г., когда они даже не в каждой коммерческой типографии имелись (первыми наборщиками на них были мы с владыкой Иларионом).
Как-то уже в бытность его митрополитом, в фальцовочной трудяги наши что-то не поделили и одни не хотели работать с другими. Последний номер «Церковной Жизни» лежал сфальцованный, но не вложенный в конверты для рассылки. Владыка уже после повечерия, вместо отдыха сам взялся за отправку. Другие, увидев его за этим делом, тоже включились в работу.
Он не умел поучать речами, но у него здорово получалось личным примером. На полунощницу приходил всегда до начала службы (5 утра), после полунощницы ненадолго шел к себе, а затем возвращался на литургию, и так каждый день. Братскую трапезу и повечерие тоже почти никогда не пропускал. Монастырь был его жизнью, в нем он вырос и его ритмом жил. Когда уезжал из монастыря — нервничал, а когда возвращался, то распускался и благодушествовал, это был его дом. И даже незримое присутствие его в этом доме чувствовалось и наполняло его теплом.
С ним было легко иподьяконствовать. Если все перепутаешь — спокойно поправит. Во время службы никогда из себя не выходил. Вообще, никогда не видел его повышающим голос на кого-то. Очевидно, в нем этой стороны вовсе не было.