«Вместо кадила у нас был ботинок». Как воспитывали будущих священников

Источник: православный журнал «Нескучный сад«

Воспитание детей в вере — задача со многими неизвестными. Своими воспоминаниями с нами поделились священники, выросшие в глубоко церковных семьях.

— Какого-то одного наставления, способного сохранить большую семью в Церкви, не существует. Это цепочка, состоящая из маленьких звеньев. Для меня звенья этой цепи — общая молитва и детские походы в церковь вместе с крестной, осознание того, что папа работает над книгой «Малая Церковь», и сохранение в семье памяти о дедушке Володе.

Иногда мне казалось, что папа излишне ортодоксален: слишком строго следит за тем, с кем я дружу, во что играю; теперь мой жизненный опыт свидетельствует о том, что папа был прав, иначе и поступать нельзя. При всем существовании семейной дисциплины и уважении к старшим в моем детстве было многое, в чем отказывают своим детям многие современные прихожане. Нас водили в Третьяковскую картинную галерею и в консерваторию, мы ходили с папой на лыжах.

Родителям удалось донести до нас, что жизнь — она и есть жизнь, со своими делами, привычными вещами, но в ней есть нечто главное — Церковь. Папа всегда говорил, что детей надо готовить к жизни. Мне запомнилось, как, отправляя меня в санаторий, он наставлял: «Надо оставаться христианином всегда. Конечно, ты не сможешь там открыто молиться на ночь. Но, ложась спать, прочти молитву под одеялом».

Должно быть согласие между родителями

— В нашей семье никакого принуждения идти в церковь не было. Для меня было даже что-то особенное в том, чтобы вставать рано утром (полседьмого, в семь) и с братьями, сестрами и мамой идти в храм. Успевали мы обычно к Евангелию. Часть службы, конечно, пропускали, мама переживала, но терпела. Дома мама готовила что-нибудь вкусное, праздничное, так что воскресный день запоминался.

Помню, был только один случай, когда мы с братом хотели посмотреть фильм в кинотеатре, который шел единственный раз и именно утром, сразу после литургии, но так как ехать было далеко, то на службу мы не успевали. И тогда мама скрепя сердце сказала: ну ладно, раз уж вы так хотите, идите в кино. Ей было трудно отпустить нас, но я теперь думаю — это было правильное решение. Если бы она запретила, то запретный плод мог оказаться сладок. Интересно, что, когда я вернулся домой из кинотеатра, на душе у меня было неуютно. Я чувствовал пустоту, несмотря на исполнение желания.
Но были вопросы, когда мама проявляла бескомпромиссную твердость. Так, во время поста никаких поблажек нам, старшим детям, она не делала. Например, положено сегодня кашу без масла есть, значит, каша будет без масла. Маленьким можно поблажку, а старшим — нет. Надо сказать, что в школе нам, после разговора отца с директором, разрешили не ходить в столовую. Мама давала нам с собой яблоки, иногда бутерброды, и у нас не было соблазна нарушить пост.

В то же время на вечернюю службу мы в основном ходили только в каникулы. Да и то могли какую-то часть времени провести на улице. Но мама всегда нас звала во время чтения Евангелия и на помазание (она хорошо знала богослужение и те моменты, на которых детям обязательно нужно присутствовать). Если мы куда-то убежим — нам, конечно, делалось внушение, но никакого наказания и принуждения в стиле «стой рядом со мной» не было. Впервые полностью стоять на всенощной я начал где-то с пятнадцати лет.

Дома перед сном мы все обязательно собирались на краткое молитвенное правило. От «Царю Небесный» до «Отче наш», потом молитва Богородице, святым, за живых и усопших. Я не могу вспомнить момент, когда я, уже подростком, перешел от чтения кратких молитв к молитве по молитвослову, но это было естественно.

Детские Пасхальная и Рождественская службы, несмотря на то что мы временами засыпали на них (что не возбранялось), остались в памяти каким-то особенным переживанием.

Оглядываясь назад, я думаю, что наиболее правильным в воспитании у нас веры было мамино отношение, общая атмосфера в семье и согласие в этих вопросах между родителями. Веруя глубоко и искренне, мама не навязывала нам веру, но старалась приучать к ней мудро и с любовью. Может быть, потому, что и ее приучали к вере с детства, и для нее вера была естественным элементом жизни.

Из раннего детства мне запомнился такой случай. Однажды, когда мы возвращались домой после литургии, мама забыла в троллейбусе сумку с ключами. Бабушка была дома, поэтому мы смогли зайти в квартиру. Мама и брат побежали искать этот троллейбус. А я так разволновался, что всеми силами своей детской души стал молить Бога, чтобы сумка нашлась. Молился до тех пор, пока они не вернулись. Троллейбус доехал до конечной, развернулся и поехал в обратную сторону. Брат по внешнему виду передней кабины узнал «наш» троллейбус. Никем не тронутая, сумка лежала на передней сиденье, словно ждала свою хозяйку. Для меня это было первым чудом, я понял, что Бог слышит нас.

Вместо кадила у нас был ботинок

— Я был первым ребенком, самым старшим в семье. Всего детей было пятеро: я, брат Серафим (будущий епископ Новосибирский и Бердский Сергий), брат Федор (ставший впоследствии протоиереем) и две сестры Екатерина и Любовь (они руководят церковными хорами). Мы ходили в храм Ильи Обыденного и в Богоявленский Елоховский собор. Хорошо помню, что никто меня в храме не одергивал и не делал замечаний, хотя я продолжал в храме жить своей детской жизнью и, возможно, мешал взрослым молиться.

Очень важно не заставлять ребенка ходить в храм, не гнать его. Иначе потом он и вовсе не придет, когда повзрослеет! Господь призовет, когда это будет нужно, и никакого насилия со стороны родителей быть не должно. Мне «не идти сегодня в храм» не приходило в голову. Просто я знал, что «в воскресные дни и в праздники я буду в храме», так же как «в обед я буду кушать суп», а «летом поеду на дачу».

Церковная жизнь органично вписывалась в наш быт. Дома мы подражали церковным службам. Одевали на шею что-то наподобие епитрахили, на голову кастрюлю и махали ботинком на шнурке — как бы кадилом. Мы знали, что «в причастие» играть нельзя, а во все остальное играли. И родители не были против, наоборот, даже подсказывали, как и что лучше делать, а папа смастерил нам детское «кадило» из лампадки. Многим действиям, которые я сейчас произвожу как священник, я научился в детстве, вот в этих играх дома, а семинария только дополнила мое образование.
Обязательной в семье была общая молитва. Хотя «обязательной» она была условно, просто нам, детям, даже в голову не приходило, что можно проснуться и не читать правило.

Раз уж открыл глаза утром или садишься за стол кушать — надо помолиться Богу. Наше детское правило обычно возглавляла мама или бабушка, так как папа рано уходил в храм. Мы читали молитвы «Отче наш», какую-нибудь одну молитву из утреннего (или вечернего правила), молитву Божией Матери, Ангелу Хранителю, а потом молились за близких. Так и говорили своими словами: «Помилуй, Господи, бабушку, маму, папу, братика Симу» — и так далее. Вспоминали друзей, родных, соседей, за кого хотели бы помолиться сегодня. Когда мы пошли в школу, к этому правилу добавилась молитва перед учением. Первые молитвы, которые я осознанно читал сам, были благодарственные молитвы после причастия. Лет в пятнадцать я постепенно начал понимать эти молитвы, а читать полное правило к причащению с канонами я стал только в студенческие годы.

Подготовили Ольга Беляева, Екатерина Степанова, Алексей Реутский