О церковной жизни Москвы в годы Великой Отечественной войны вспоминает Федор Кондратьев, доктор медицинских наук, профессор, судебный эксперт высшей квалификации:
— Я прихожанин храма Илии Пророка (что в Москве в Обыденском переулке) еще с довоенных лет. Помню панику в церкви перед войной, когда подошло время его сносить. Дело в том, что храм располагался недалеко от строящегося на месте ранее взорванного храма Христа Спасителя Дворца Советов – символа победившего коммунизма. Уже был возведен огромной высоты стальной каркас этого дворца, и к окончанию стройки по определению не могло быть рядом православного храма. Казалось всё предопределено – святыня будет уничтожена…
Но на всё воля Божия. Началась война, стройка символа победившего коммунизма прекратилась, и стальной каркас дворца начали разбирать – был нужен металл для нужд обороны Москвы. Храм покрыли светомаскировкой, и он сохранился. Это тоже чудо: вокруг храма, там, где теперь большой сквер и новые дома, всё было уничтожено немецкими бомбами. Конечно, фашисты метили не в храм, а в Кремль, который совсем рядом, но промахивались, и к окончанию войны вокруг церкви стояли пустые огрызки прежних жилых домов. А в храм все больше стало приходить молящихся, в том числе и в военной форме.
Знаменательное событие для храма Илии Пророка произошло 15 июня 1944 года. По распоряжению Патриарха сюда из храма Воскресения в Сокольниках (в котором много лет хозяйничали обновленцы) была перенесена почитаемая как чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость». С тех пор настоятель храма Илии Пророка протоиерей Александр Толгский постоянно служил молебны перед этой иконой.
Прошло почти 70 лет, но я абсолютно явственно вижу те чудесные преображения, которые были у иконы «Нечаянная Радость»: к ней (точнее, не к ней, иконе, а к Самой Деве Марии) подходили в слезах матери и жены воинов Отечественной Войны, и, приложившись к святыне, отходили, озаренные надеждой и уверенностью в получении нечаянной радости.
В День Победы в храме, наверное, было больше военных, чем обычных прихожан. Я не видел разве что генералов, но пришли полковники, майоры и, конечно, масса рядовых и сержантов, все с орденами и медалями, а многие с бирочками на груди, свидетельствующими о полученных на фронте ранениях.
После благодарственного молебна многие сразу пошли на Красную Площадь. Там, наверное, было так же многолюдно, как в храме. Крики «Ура», «Мы победили», военных подхватывали и подбрасывали вверх, а потом обнимали и расцеловывали. А какой был восторг, когда начался салют!
Мы, москвичи, к концу войны уже стали привыкать к салютам, их бывало по нескольку за один вечер . . . Но такого салюта, как в тот день, я больше нигде и никогда не видел: по кругу, наверное, над Садовым кольцом, летали тихоходные самолеты (их видно не было — уже стемнело), и из них почти беспрерывно стреляли разноцветными ракетами, в небе над всеми нами создавался огромный, фантастически живой купол… и снова крики «Ура», «С Победой», объятия и поцелуи.
Конечно, я много раз в разных кинофильмах видел сцены ликования на Красной Площади в День Победы, но мне кажется, что ни одному режиссеру не удалось воссоздать тот дух национальной гордости, который тогда испытывали победители вместе со своим народом. Я этой мыслью поделился со своим братом, фронтовиком, военным писателем Вячеславом Кондратьевым, и он мне сказал, что такое глубинное духовное переживание не может быть во всей полноте репродуцировано никаким искусством.
И те случаи духовного преображения у иконы «Нечаянная Радость» в храме Илии Пророка, которые я сейчас вспоминаю, тоже не могут быть сыграны даже самыми великими артистами.
