Мой близкий друг и собрат по служению как-то раз спросил меня:
— А ты замечал когда-нибудь, что люди, которые причащаются в воскресенье на ранней, совсем другие?
Он, возможно, не совсем корректно сформулировал свою мысль, но я его сразу понял.
Безусловно, с таинственной точки зрения достоинство Литургии ранней никоим образом не отличается от достоинства Литургии поздней. Но так получается, что на позднюю Литургию приходят люди, для которых очень важно помолиться вместе с теми, кого они ощущают как одну духовную семью, которым торжество Евхаристии, а тем паче Евхаристии в день воскресный, обязательно нужно разделить со всем приходом, представленным утром, как и накануне вечером за всенощной, в максимальной своей полноте. А раннюю предпочитают те, кто находит для себя удобным, встав пораньше и пораньше помолившись в храме, иметь потом возможность посвятить оставшийся день какимто иным делам — поездке на дачу, походу в гости, кино, домашним заботам. Или же те, кому нравится, когда на службе не так много народу. Ничего предосудительного в этом нет, но мотивы всетаки разные.
И прежде всего разное здесь отношение к самой сути приходской и — шире — церковной и в целом христианской жизни. А это очень серьезно, потому что настоящий, полноценный приход, община — это и есть та среда, в коей формируется, проходит становление христианин. Тот, разумеется, в сердце которого слова молитвы Господней звучат как дивная песнь любви к Богу и человечеству: «Отче наш», а не превращаются в том же сердце в усеченное и обедненное «Отче мой».
Я беседовал однажды с человеком — умным, глубоким, искренним, ревнующим о спасении. И, пытаясь помочь ему разобраться в духовных проблемах, в которых он путался, как стреноженная лошадь, пытающаяся пуститься вскачь, спросил его, в частности, прихожанином какого храма он является.
— Я духовный турист,— с горечью ответил мой собеседник,— нигде пока не прижился, перехожу с прихода на приход: всенощное бдение в одном храме, Литургия во втором, исповедь в третьем, а соборование — как придется.
И такой ответ в его невзгодах и внутренних тупиках многое объяснил…
Безусловно, храм — это прежде всего дом Божий, дом молитвы. И приходим мы в него не в поисках человеческого общения, дружбы, помощи и поддержки, не к людям приходим, а к Богу. Но между тем — как благоволил Господь устроить с самого начала Свою Церковь, прибежище всех спасающихся, столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15)? Как общину, соединенную не только единым исповеданием веры, единым образом богослужения, единой иерархией, едиными правилами благочестивой жизни, единым Духом Своим, наконец, но и узами любви. Той, благодаря которой у множества … уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее и не было между ними никого нуждающегося (Деян. 4, 32, 34). Укореняясь в этой любви, в ней возрастая, человек возрастал и в любви к Богу. В противном же случае так легко было бы принять за любовь к своему Создателю лишь мечты о ней, лишь временами рождающийся в душе отклик на Его любовь, больше похожий на слабое, едва различимое эхо.
В этой же общине — и от начальствовавших в ней, и от «простых» верующих узнавал человек истины учения Церкви о спасении. А затем — знакомился с ее Преданием, воспринимал ее молодую еще тогда, но уже сложившуюся традицию. В той же общине он находил и собратьев-христиан, более сведущих, нежели он, в жизни духовной, более искушенных в брани с собственными страстями и с общим врагом нашего спасения. И их опыт, непосредственно воспринимаемый им через естественное, живое общение, а еще в большей степени пример, обогащал и назидал его, поддерживал в мгновения слабости и малодушия.
Если же христианин, и пребывая в общине, впадал по общей нам всем гордости в какое-то заблуждение, то оно скорее становилось заметным для окружающих, да и для него самого. И начальник общины — епископ или поставленный им пресвитер — в полном смысле мог ощущать себя пастырем, от Господа назначенным пасти овец Его духовного стада, наблюдая за ними, не давая потеряться, отбиться от стада, вовсе сбиться с пути.
В общине же человек находил и образ, способ своего служения Богу и Церкви — теми дарами и способностями, которыми наделил его Господь и которые были необходимы здесь и сейчас — в том месте, куда Он его привел, и именно в это самое время.
Наша жизнь существенно разнится с жизнью первых христиан, с этим не поспоришь. Мы менее ревностны, менее самоотверженны, более горды и оттого немощны. Но нужды в Церкви и в ее приходской общине это никак не отменяет, напротив, делает ее еще более острой и насущной.
Одна из самых страшных болезней современного мира — равнодушие, какая-то удивительная способность не замечать человеческой нужды, боли, необходимости лично в нашем участии. И если человек даже в храме не испытывает теплых чувств по отношению к тем, с кем составляет единую семью единого Отца, если у него не появляется желание участвовать в их жизни, помогать, поддерживать, а иногда и самому просить о точно такой же помощи, то значит, и здесь, в этой духовной лечебнице, его болезнь остается неуврачеванной. Значит, он еще не на пути к любви. И, выходит, что бы ни делал он, всё, по апостолу, останется медью звенящей и кимвалом звучащим (ср.: 1 Кор. 13, 1).
Тема прихода как общего дома, общей жизни христиан очень тесно связана с темой духовного руководства. Нередко сегодня можно слышать, что «опытных, духовных священников нет, а потому и не надо искать духовника, какой в этом смысл». Помимо того, что эти слова наполнены гордостью, они свидетельствуют и об очень большом неразумии. Христианской жизни нельзя научиться исключительно «самому», «по книгам» — во многом она окажется тогда выдуманной, искусственной, изобретенной, подобно велосипеду, который выглядит почти как настоящий, но не едет в нужную сторону… Эта жизнь требует причастности к традиции, вхождения в ту среду, в которой человек с открытым сердцем, искренне ищущий возможности приблизиться к Богу, научится по благодати Духа Святого тому, чего на словах никак не объяснишь. Узнает, о чем молился Господь Своему Небесному Отцу, говоря: да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино… (Ин. 17, 21)
Но требует эта жизнь и окормления, наставления, которые невозможны без более или менее постоянного наблюдения. Должен быть один священник, у которого постоянно исповедуется христианин, к которому обращается за советом, за разрешением неминуемо возникающих вопросов и недоумений. Он не обязательно должен быть мужем высокой подвижнической жизни, от него не требуется, чтобы он обладал какими-то особыми дарами. Просто он должен быть пастырем с определенным жизненным и духовным опытом, неравнодушным к своему спасению и спасению своих чад. А такие пастыри и в наше духовно скудное время есть.
Христианин, не имеющий духовника, гораздо чаще ошибается, падает, а упав, не знает, как встать и что делать дальше. Он оказывается предоставленным лишь самому себе, сам о себе судит и чаще всего сам себя оправдывает. Отсутствие духовника доставляет особое «удобство»: не говорить одному и тому же священнику о всех своих преткновениях, не краснеть раз за разом, являя ему новые и новые свидетельства своей немощи, малодушия, неверности, а подчас и подлости. Можно ведь одно сказать одному, другое другому, третье — третьему пастырю. И уже не так стыдно, и не так трудно, и гораздо проще думать о себе по-прежнему хорошо… Но только на самом деле похож бывает такой христианин-«безотцовщина» на запущенный, неухоженный сад или на овцу со свалявшейся, нестриженой шерстью да ввалившимися от голодной жизни боками. Если это и не всегда бросается в глаза, то взгляд внимательного священника непременно это заметит. Нужен духовник, обязательно нужен.
А найдя духовника, совершенно естественно не только регулярно исповедоваться у него, но и к приходу, на котором он служит, привязаться, осесть там, пустить корни. И спустя какое-то время понять, что «ходить в храм» и «жить в Церкви» — это две очень разные, хотя и неразрывно связанные между собой вещи. Потому что зачастую человек верующий, регулярно исповедующийся, причащающийся, воспринимает Церковь как нечто нужное, полезное, важное, но все же внешнее. В то время как «живущий в Церкви» мыслит о ней как об огромном, удивительном целом, частью которого он является. Но вот это-то и достигается на самом деле только тогда, когда вливается христианин в приходскую общину, когда начинает мыть в храме полы, чистить подсвечники, убирать с церковного двора мусор, пономарить, читать на клиросе, петь, участвовать в нуждах своих братьев и сестер, не отвергая при том и их участия, когда оно необходимо. Ведь апостол Павел не просто так уподобляет Церковь телу, а людей в ней частям этого тела (см.: 1 Кор. 12, 12–28). Каждый из членов тела служит ему, имея свое назначение от Бога. Так и мы в Церкви: каждому отведено особое служение. Но это, конечно, в том случае, если мы понимаем, что Церковь в этом служении нуждается и что мы к нему призваны. А этого, повторюсь, вне приходской общины и не поймешь, по крайней мере — правильно.
Можно, конечно, как и в случае с отсутствием духовника, много найти объяснений, «почему не»: не нахожу сплоченной общины, не вижу пастыря, который бы о создании такой общины заботился, не понимаю, как войти в ее жизнь. И т.д. и т.п. Но все это, как и в отношении невозможности найти духовника, неправда. Все зависит от произволения. Ну и от разумения верного.
И могу привести пример, который подтвердит, что утверждение это не голословно. Около полугода назад довелось мне познакомиться с жизнью прихода, ютящегося в небольшом, приспособленном для богослужения помещении. На протяжении долгого времени там не было постоянного священника, служил то один, то другой. Не было, разумеется, и постоянного пастырского окормления. И вместе с тем это один из самых дружных и сплоченных приходов, мною когда-либо увиденных. Общая жизнь, забота о храме и друг о друге, общая трапеза, какая-то удивительная, семейная атмосфера… Откуда все это? Просто у людей есть понимание, что именно так в Церкви необходимо жить. И желание так жить есть.
Так что нет ничего невозможного в этой общей, общинной жизни — по примеру христиан древних. Просто надо сознательно выбирать между ней и… духовным туризмом, с его такой удобной, совсем не обременяющей свободой.
