«Я
Уходя работать с коронавирусными больными, уролог Валерий Епишов просил жену не поступать так, как он. Но она не послушалась, сказала, что тоже медик и отсиживаться дома не хочет. Теперь два доктора, которые поженились полгода назад, живут в разных гостиницах, работают каждый в своей «красной зоне» и видят друг друга лишь на экране телефона.

Я — оперирующий уролог, в основном, занимаюсь лечением пациентов с мочекаменной болезнью. Наш институт (НИИ урологии и интервенционной радиологии им Н.А. Лопаткина. — Примеч. ред.) всегда работал в достаточно плотном графике, ежедневно мы выполняли примерно 3–4 эндоскопических операций на почке у пациентов с почечными камнями. А в общей сложности, у коллег было около 25–30 операций и манипуляций в день. И где-то за две недели до режима самоизоляции руководство сказало, что наш стационар перепрофилируют. Мы немножко все в шоке ходили, думали, может, это шутка, официальных объявлений никаких не было. 

Жена, собирай вещи

А потом поняли, что это правда. Была закрыта плановая госпитализация и выписаны все наши пациенты. Нас стали учить, как надевать защитные средства, какие препараты использовать. Все было по желанию — врачей спросили, кто готов, а кто — нет. Тем, кто не хотел, предложили перейти работать в другие филиалы нашего института. Кто-то ушел в отпуск. 

Непонятно было, что делать со своими профильными пациентами, непонятно, что делать с будущими инфицированными, как мы, урологи, будем оказывать медицинскую помощь пациентам не по своему профилю. Это потом уже все встало на свои места. А тогда приходилось выкручиваться, я пристраивал пациентов к знакомым докторам, плановых поставил в режим ожидания на 2–3 месяца. С почечной коликой, или вот женщина беременная была с пиелонефритом — отправил коллегам, выручили, спасибо им большое. 

Открылись практически в ночь.  Причем с утра мы приехали на работу в пустой стационар, а в обед нам сказали ехать домой и вернуться с недельным запасом одежды. Я позвонил жене, сказал: «Жена, собирай вещи». Приехал домой, а здесь меня ждали и слезы, и собранная сумка.

Жена тоже доктор, работает нефрологом в гемодиализе в другой клинике. Нас познакомила коллега. Знакомому жены нужна была консультация онкоуролога. Я к ним не отношусь, но ей сказали: попробуй позвонить, может, он что-то посоветует. Мне понравился ее голос по телефону,  решили встретиться и погулять. На втором маленьком свидании я уже понял, что это мое. Через полтора года, осенью мы поженились. 16 мая  было ровно полгода нашей семье. 

В первую смену было не по себе

В первые сутки у нас не было ни гостиницы, ничего. Непонятно, где жить, есть и мыться. Но уже утром нас расселили по отелям, появился хоть какой-то комфорт. Живу в гостинице «Измайловская», это километра полтора от работы. Руководство позаботилось, чтобы мы жили по одному и в нормальных условиях. Нам выделяют транспорт, чтобы мы спокойно добирались до работы и обратно в удобное время.

В первую смену было не по себе. Как мой коллега сказал, мы не просто вышли из зоны комфорта, а нас оттуда вытолкнули. Из планового стационара в это экстренное и не совсем понятное пространство. Уровень тревоги был высокий. Похоже на то, когда идешь оперировать какой-то сложный случай или вообще впервые в операционную. 

Сначала было сумбурно. Сейчас у нас стационар на 155–160 коек. Инфекционное отделение одно, но оно располагается в нескольких корпусах. В одном три этажа, в другом — тоже три, в реанимации — два. Когда пациентов за плечами уже больше, чем десяток, значительно легче. Мы уже привыкли к ним, а они к нам.

Помню первую бабушку, которая к нам зашла своими ногами, 81 год. Передвигалась с костылем и тяжело дышала: симптомы интоксикации, высокая температура, слабость, выраженная одышка. Назначили терапию, уложили на живот, дали кислородную маску. Плюс мы ее психологически подняли. Дней через десять выписали. А другая бабушка умерла за пять дней: не всегда бывает хороший исход. Когда сводку читаешь, невольно вспоминаешь, что я такого-то пациента принимал, пытаешься анализировать, а почему он по отрицательной динамике пошел. 

У нас нет понятия «лечащий врач», есть просто врач отделения, потому что мы меняемся каждые 6 часов. Каждые 24 часа заходит смена, работа длится 6 часов. Потом отдыхаешь и снова на 6 часов. 

У нас есть две бригады, в каждой по 15–16 человек. И каждая еще делится пополам, чтобы заходить на вот эти 6 часов. Мне кажется, что нам персонала не хватает, глаза разбегаются, когда думаешь, с чего начать при каждом заходе. Нам говорили, что будет примерно один врач на 15 человек, на самом деле пациентов больше.  Кто-то не хотел идти в красную зону, кто-то выбывает, есть и заболевшие. Но пока все живы.

Запомнилось, как повезло одному пациенту. На вторые сутки работы поступил мужчина с острой задержкой мочеиспускания. А мы же урологи! Справились, выполнили цистостомию, терапию расписали. Он выздоровел и выписался. 

Она у меня маленькая, хрупенькая…

Жена была в отпуске какое-то время. Я просил ее не ходить в красную зону. Но она все равно не досидела до конца. Ей позвонили и сказали, что надо выходить. Она набрала мне, объяснила, что вот такая ситуация. Я сказал: «Ни в коем случае, сиди дома». «Чего мне сидеть дома? Я тоже медик, я хочу быть полезной». Пришлось ответить, что ладно, иди, но только аккуратно. 

Она работает с аппаратом искусственной почки у коронавирусных пациентов. Если развивается полиорганная недостаточность, в том числе, и почечная, то человека подключают к аппарату для проведения гемодиализа. Она приезжает, проводит такие операции. 

Я бы сказал, что ей хуже, чем мне. Она у меня маленькая, хрупенькая, но все равно по 6–8 часов сидеть в скафандре ежедневно очень тяжело. Мы, конечно, и в ночь заходим, но все равно у нас есть перерывы за эти 24 часа. Нам не спать терпимо, а вот ей находиться часами каждый день рядом с больным, которому нужен диализ и который может быть на искусственной вентиляции легких, это все равно тяжелее. 

Мы с ней теперь живем в разных гостиницах, никто дома не ночует, не хотим быть источником инфекции. Сказали, жить по одному. Да и передвигаться, если честно, меньше всего хочется в каких-то пробках после суточного дежурства. 

Общаемся по телефону, в мессенджерах. Не встречаемся. Серьезно, да, три недели не виделись. Как-то опасно, а вдруг я уже болен, ну, вдруг? Зачем подвергать риску любимого человека? Потерпим. Что ж тут? У нас жизнь впереди.

Подбадривать ее, конечно, приходится. Рассказывает, какие у них там условия. Обсуждаем, у кого что лучше или хуже. Одинаковых условий нет ни у кого. Кто что успел, тот, наверное, то и закупил.

Она переживает за пациентов очень. Известный факт, что если человек попал на искусственную вентиляцию, то выживают только 20%. Вот она одному врачу выполняла гемодиализ шесть дней подряд по 4 часа, по-моему. Ему вроде стало сначала лучше, а потом она узнала, что он умер. Всего 28 лет было коллеге. Наверное, она там и плачет, но мне старается слезы не показывать, даже по телефону. Слышно только, что в подавленном состоянии. 

Да, можно сказать, что это прямо история любви в красной зоне. Точнее, в разных красных зонах. Но жена сразу сказала, еще когда я уходил первым, что это времяпрепровождение в семейный стаж не пойдет.

«Зачем вы меня пытаетесь лечить? В этом нет смысла»

Не по себе, когда семьями поступают — муж, жена. Причем, бывает у мужа тест положительный, при этом клиники нет. А у жены отрицательный, но состояние плохое. А потом муж хужеет на глазах, а жена лучше становится. На днях мы жену выписали, а муж до сих пор лежит. 

Страшно, когда поступает в стационар человек, у которого несколько членов семьи умерли от вируса. Было два таких случая. Всегда суицидальные мысли у них: «Я тоже не выживу». Это самые тяжелые пациенты. То есть человек поступает и заранее обрекает себя на отрицательную динамику. Думаю, тут нужна психологическая помощь высшего пилотажа. У нас на такие разговоры с пациентами особо времени нет, к сожалению. Мы стараемся, но этого точно не достаточно.

Заходишь к человеку, а он тебе: «Зачем мне эти препараты, зачем вы меня пытаетесь лечить, если в этом смысла нет? Зачем все это делать?» Мы что-то говорим, стараемся поддержать, а если нервы сдают, так и хочется спросить: «Зачем тогда легли?». Знаю, что нельзя так говорить.

Вот у мужчины умерли сын и брат. Но остался еще один сын и жена. И тогда мы делаем на этом акцент: «У вас же кто-то еще есть, кто вас ждет, любит, ценит». Соседи по палате помогают, надо отдать им должное. Смотришь — и со временем глаза на лице у людей хотя бы появляются. В нашей врачебной бригаде есть психиатр, он разговаривает со всеми пациентами, препараты назначает, которые помогают выйти из депрессивного состояния. 

Психиатр есть не в каждой бригаде. Поскольку это изначально урологический стационар, понятно, что большинство врачей в красной зоне — это урологи и онкологи. Среди нас есть и терапевты, пульмонологи, кардиологи. С самого начала было понятно, что персонала не хватит, поэтому наше руководство размещало вакансии о приеме на работу в интернете. 

Никто, кроме нас

Наверное, каждый чего-то боится. Боюсь, конечно, умереть. Но что делать? Я считаю, что волков бояться, в лес не ходить. В любом случае эту работу делать кто-то должен. Знаете, как у десантников. Никто, кроме нас.

У нас каждый друг за друга стоит и друг другу помогает. Так легче работать. Особенно когда нервы сдают. Медсестры, которые зашли вместе с нами в первую смену, навзрыд плакали. Люди привыкли работать в плановых стационарах с подготовленными, обследованными больными. 

Я-то работал на экстренную службу на других работах, мне легче. А у молодых медсестер был шок, когда за час может поступить человек 30. Что, чего, куда? Все чего-то требуют, чего-то хотят, что-то спрашивают. Были и скандальные какие-то ситуации, кто-то недоволен условиями лечения. Вынести это все дело тяжело. 

Я уже потом подошел к руководству: «Найдите психолога для нас, чтобы была какая-то разгрузка». Потому что морально не готовые к нагрузкам люди действительно стали уходить в плаксивость, близкую к истерике. Сейчас уже полегче, а сначала было очень тяжело. 

Психолога я так и не видел. По крайней мере, нам не предлагали. Мы между собой как-то общаемся и поддерживаем друг друга. Начальники бригад, которые постарше, подходят к более молодым, успокаивают. 

Юмор помогает. Мы пересылаем друг другу шутки про коронавирус, мемы про наше высокое руководство. Кто-то уже строит планы на будущее. Знаете, вот как в фильмах военных: что будешь делать, когда вернешься в мирную жизнь? Кто-то мечтает, как куда-нибудь поедет. На этом, в принципе, все обрывается, потому что вряд ли нас до конца года кто-то выпустит из страны.

Если кто-то из нас заболеет, то второй вернется домой

На пятом курсе в медицинской академии нам показывали эти  противочумные костюмы, а мы смеялись: «Да ладно, никогда не пригодится это все». Вот бац, и пригодилось. У нас был экзамен по инфекционным болезням, я его с первого раза сдал. И когда уже сейчас этот костюм надевал, то все вспомнил и как снимать, и как выворачивать.

Надеть костюм — это же все ерунда. Правильно его снять, вот в чем проблема, потому что заразиться можно, не тогда, когда одеваешь костюм, а когда его снимаешь. 

Кстати, знакомые инфекционисты, которые не один год работают с вирусными и бактериальными инфекциями, говорят, что скафандры избыточны. Я так думаю, что достаточно хороших очков и хорошего респиратора, и, понятно, перчатки нужны. Костюмы под большим-большим вопросом. 

Пациенты, которые поступали первыми, были в шоке от нашего внешнего вида. Сейчас нас уже узнают по глазам. Я захожу, и многие говорят: «А мы вас узнали!» или «О, это наш Валерий Александрович!» Имя я на скафандре уже не пишу. 

Нельзя сказать, что я стал инфекционистом, но азы мы знаем. Я думаю, что это пригодится. Всегда же были эпидемии, правильно? Я считаю, это хороший опыт. 

Мы с женой договорились: если кто-то из нас заболеет и приедет домой, то второй тоже вернется. Будем лечиться вдвоем дома. Это семья. Оставить человека и не знать, что с ним, а вдруг потребуется какая-то помощь? И моральная поддержка самому родному человеку должна быть.

Если форма заболевания легкая, то лучше болеть вне больницы. Понятно, что при ухудшении поедем госпитализироваться. А когда все закончится, первые две недели будем дома, потом посмотрим. Если границы откроют, то уедем в романтическое путешествие. 

Если у человека действительно беда, что мне делать, отказаться?»

У нас контракты были по 19 мая, но устно говорят, что мы будем работать минимум до 30 июня. Когда приходишь в гостиницу, то перво-наперво — это мыться и спать. Часов на 12 точно вырубает. Когда просыпаешься, уже почти ночь. Что-то почитаешь, пообщаешься со своими, родителям наберешь, расскажешь — у них вопросов много. 

Открываешь социальные сети — а там вопросы от родственников пациентов. Люди как-то узнают, что я работаю именно в этом стационаре и просят узнать, как состояние, что нужно. 

Пациенты могут пропускать звонки, спать, отдыхать. Родственники с первого раза не дозвонятся, потом начинают паниковать. Бывает, человек вообще дома телефон оставил. Бывает, что люди старенькие и не запомнили номер своих родных и близких. Или оставшийся дома человек признан контактным и не может никуда выехать. Но хочет знать о состоянии близкого человека. Заходит в соцсети и находит сотрудников больницы, где лежит его родственник. 

Есть пациенты, у которых много сопутствующих заболеваний — кто-то диабетик, кто-то астматик. Люди приезжают без своих препаратов, а те, что в стационаре, им могут не подходить: «Мне нужен другой препарат, который у меня остался дома, мне надо его как-то получить». Приобрести лекарства день в день не получается, соответственно, родственники приносят, передают через наших сотрудников.  

Если я в силах, то никому не отказываю. Если  у человека действительно беда, что мне делать, отказаться?  Как пациенту сказать, что я не передам о нем информацию? Или как сказать родственнику, что я не буду узнавать, как ваш больной? У меня были хорошие учителя, которые в моем присутствии хорошо общались с пациентами и их родными.  Наверное, чтобы пациенту стало легче, главное к нему нормально относиться.

Был один пациент, которого, к сожалению, мы не смогли спасти. Родственники просили перевода в другую клинику и спрашивали мое мнение. Ему нужен был сильный кардиологический стационар, и я сказал, что лучше перевести. Я ходил к руководству, в итоге его перевели, но он, к сожалению, умер в другой больнице. 

Я считаю себя информированным реалистом. Нам, конечно, придется жить с вирусом и ему с нами тоже. Хорошо, что он не такой злой, не относится к категории особо опасных. Это не чума, не холера, которые косили миллионы. В конечном счете, я думаю, что все переболеют. У кого достаточно сильный иммунитет, тот справится.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.