Я подумал: «Когда, если не сейчас?»
— Почти год назад вы рассказали, что зрение ухудшается, несмотря на операции по пересадке роговиц. Как вы живете все это время?
— Да как ни в чем не бывало. Каких-то прогнозов насчет зрения мне не дают. Поэтому просто получаешь кайф от каждой секунды. Либо ты раскиснешь — тогда точно все пропало, либо радуешься тому, что есть здесь и сейчас. Второй же вариант явно предпочтительнее (улыбается).
Для меня 2020 год, наоборот, был очень плодотворным. Приходилось больше ходить, искать, применять свои навыки, вопреки внешним обстоятельствам. Особенно весной. Пустой город смотрелся ошеломительно, можно сказать, почти апокалиптично. Соответственно, и фотографии в какой-то мере передавали этот драматичный эффект.
— 20 лет назад и в вашей жизни случилась драма — стало быстро садиться зрение. Но именно в этот момент вы занялись стрит-фотографией. Почему?
— Когда видишь, что дверь может вот-вот закрыться и щелочка все меньше, больше ценишь отпущенные моменты и начинаешь острее их чувствовать. Все уходящее ценится сильнее.
Я имел вполне неплохой заработок на бытовой и прикладной фотографии — снимал свадьбы, школы, детские садики, мебель по заказу рекламных агентств, но бросил все и ушел в никуда просто потому, что ясно осознал: «Когда, если не сейчас?»
— Тогда вам не хотелось, наоборот, усиленно снимать свадьбы, чтобы накопить «финансовую подушку», или обучиться другой профессии?
— В обществе слепых, где я до сих пор состою, мне предлагали освоить шрифт Брайля, пойти на курсы массажистов или в комбинат, где изготавливали какие-то выключатели. Но мне это было неинтересно.
Я и ученикам на мастер-классах всегда говорю, что надо делать то, что больше всего нравится. А поскольку живая, не постановочная фотография приносила мне реальное удовольствие, я решил заниматься ей до тех пор, пока возможно. Как выяснилось, это оказалось правильным решением.
— Можете ли рассказать, как вы сейчас видите?
— Один глаз — неконтрастный, но относительно резкий, а другой — абсолютно не резкий, но с нормальным контрастом. И в голове у меня эти разные картинки как-то соединяются. Вдобавок ко всему стекла очков на солнце затемняются, потому что зрачок не реагирует на свет.
Вот вы сейчас напротив света, и я вас вижу словно через дымку, подсвеченную контровым светом. В итоге передо мной такая загадочная фигура. Я не знаю, как вы выглядите на самом деле, но по контурам могу домыслить. Поэтому есть простор для фантазии!
Когда я снимаю, я не всегда вижу, смотрит на меня человек или нет, улыбается или наоборот.
Зато потом на большом экране рассматриваю фотографию и понимаю, что, оказывается, меня видели. То есть это еще один фактор неожиданности, неопределенности, и это бывает интригующе.
Александр Петросян
— Ваши врачи знают, что вы фотограф?
— Знают, конечно, я же комиссии проходил.
— Они не отговаривают вас от съемок?
— Отговаривать может кто угодно, но какой в этом смысл, если фотография — это одна из важных радостей моей жизни! Все удивляются, конечно, но я давно привык к этому.
— А в фотослужбе «Коммерсанта», где вы работаете, знали о вашей особенности?
— Я сказал, но не сразу, потому что понимал, что меня не возьмут на работу. А сказал, потому что есть проблема: фотографии со съемок нужно сразу передавать в редакцию, а с маленького дисплейчика выбирать кадры мне трудно.
Теоретически меня давно могли уволить, но раз этого пока не произошло, значит фотографии я делаю все же неплохие (улыбается). В любом случае я знаю: даже если одни двери закрываются, тут же открываются другие, чтобы ты двигался куда-то дальше, а раз так — бояться нечего.
Невеста и старушка, плачущий ветеран и другие
— В какой момент вы поняли, что уличная фотография — ваше любимое дело?
— Я не зацикливаюсь на стрит-фотографии. Мне просто привычен сам формат, когда я куда-то иду и там мне что-нибудь встретится или нет. Это то, к чему я пристрастился с детства. Сейчас мне 55 лет, а когда папа подарил фотоаппарат, мне было 14. Он сказал: «Иди куда-нибудь и сними что-нибудь». Ну я и пошел, и начал снимать.
И по сути сейчас я не сильно отличаюсь от себя 14-летнего: также выхожу из дома с желанием отыскать то, не знаю что. Интересно почти все, что попадет в поле зрения, жизнь во всем спектре и диапазоне. Поэтому просто иду, открытый тому, что будет показано.
— Как, например, вы сняли кадр с пожилой женщиной и невестой? Вы специально ждали такое совпадение?
— Кто-то снимал свадьбу, а я под видом какого-то зеваки рядом маячил неподалеку… И вдруг вижу: идет бабушка, довольно колоритная. Еще секунда, и она поравняется с невестой. В этот момент остается внезапно оказаться рядом, чтобы быстро щелкнуть и мгновенно раствориться в толпе прохожих. Как правило, никто толком не успевает понять, в чем дело, а все уже случилось. Это и есть тот самый решающий момент.
— Вы сразу почувствовали этот момент?
— Конечно, интуиция вырабатывается за годы тренировок. Но все решают доли секунд.
— Человека, перешагивающего мост, — один из самых известных ваших кадров — тоже сняли так случайно?
— Конечно. В тот год Благовещенский мост был закрыт на ремонт, и рядом стоял мост-дублер. По нему я шел с Васильевского острова на Английскую набережную — во дворец бракосочетаний, снимать чью-то свадьбу. А поскольку опаздывал и спешил — камера была уже в руках, чтобы сразу начать снимать. Проходя мимо, заметил, как рабочие сновали туда-сюда через пролет. Затормозил на секунду, щелкнул и дальше пошел. Вот так просто.
Вообще мне очень нравятся непредвиденные ситуации. Например, ты снимаешь какой-то объект, выстраиваешь композицию, уже нажимаешь на кнопку и вдруг в этот момент в кадр влетает нечто, которое «вопреки», оно мгновенно меняет твою вымученную композицию, но привносит что-то уникальное.
Ведь основные сюжеты и эмоции — все, что нас волнует, — неизменны с библейских времен, меняется только форма, а суть та же. Но каждое поколение вносит свои нотки в их осмысление. И если мы не будем импровизировать и двигаться дальше, фотография будет повторением повторенных повторений.
Поэтому свою вторую книгу я назвал «Кунсткамера» — там фотолетопись парадоксальных странностей и абсурдных ситуаций нашей жизни.
— В этой книге у вас есть фотография человека, рисующего мелками на асфальте. Почему вы решили сделать этот кадр?
— Это один из моих любимых кадров, начала 2000-х. Тоже просто шел по мосту, гляжу — сидит колоритный дяденька, и рисунок у него необычный — какой-то храм, олицетворение невидимого горнего мира, про который он вещал проходящим мимо людям.
Какая-то женщина присела и стала слушать его рассказ. И мне показалось это моментом истины — настолько все было трогательным, искренним и настоящим… Наверное, эти ощущения и есть самое ценное, что мы ищем в фотографии.
Настоящие фотографии оставляют послевкусие, проникают в душу, становятся частью тебя. Они несут особую энергию, которую может считать зритель, рождают у него массу сопутствующих ассоциаций, вдохновляют о чем-то задуматься, становясь неким символом.
Да, бывают незатейливые сюжеты, но тот же кадр с человеком, перешагивающим через разведенные пролеты моста, мне показался символичным. Хотя в газете фотография была так и подписана: «Рабочий перешагивает Благовещенский мост».
— А для вас это символ чего?
— Объяснения банальны или даже опошляют, но для себя я в этом кадре вижу некий переломный момент, эдакий Рубикон. Человек перешагивает над бездной, и этот шаг позволяет ему продолжить движение из одного состояния бытия в другое…
Хуже всего — когда ты используешь ходовые, проверенные сюжеты и изобразительные решения, зная, что такие фотографии пользуются популярностью. По мне, гораздо интереснее, когда ты делаешь именно свое, без оглядки на вкусы и рейтинги, когда ведешь за собой своего зрителя, пусть даже и малочисленного.
— На это вам могут сказать: что, например, глубокого на снимке, где Петр I упал на Дворцовой площади?
— Это прикол, типа визуального анекдота — такие фотографии тоже нужны для разнообразия.
Глубокие вещи иной раз проходят почти незамеченными, ведь для постижения месседжа, заложенного автором в сложную форму, требуется какой-то уровень визуальной культуры, и он есть не у всех.
— Вас это расстраивает?
— Вряд ли, я не отношусь к снимкам настолько серьезно. Ты их родил, отпускаешь в мир, а дальше у каждого своя судьба. К тому же бывает так, что у современников фотография не вызвала отклик, а спустя эпоху — наоборот. Главное, что в тот момент она мне самому сильно нравилась. Если так — уже все не зря.
Интереснее всего удивлять самого себя. А это с каждым годом труднее.
Но когда тебе удается отбросить все ловушки ума, удивиться, как в детстве, и с помощью языка фотографии передать твое «О» — это реальный кайф!
— Когда вы работаете на больших, официальных мероприятиях, тоже стараетесь ловить на камеру что-то неожиданное?
— Какое-то количество «дежура» на мероприятиях, конечно, нужно снять, а дальше ты ищешь что-то «вкусное», уникальное. Может случиться, а может и нет.
— Как вы поймали другой известный ваш кадр — ветерана с шариком на параде 9 мая?
— Все участники парада и фотографы уже ушли вперед, а этот ветеран просто отстал, и я случайно оказался рядом. И вот он идет один, его все поздравляют, дарят шарики — и он плачет…
Я там сам чуть не прослезился, глядя в видоискатель, хотя вроде не сентиментальный, — настолько щемящий был момент…
Мне иногда и вправду кажется, что это не мы снимаем фотографии, а каждая фотография ждет именно своего автора. То есть что-то показывается тебе или через тебя, но твоя роль скромна — быть ретранслятором…
Забирался на шпили, купола и Александрийский столп
— Но все-таки для фотографии вы однажды забирались на Александрийский столп. На что еще вы шли ради необычных ракурсов?
— Я побывал почти на всех высотных доминантах в городе — шпилях, куполах, башнях. Это было одно из самых захватывающих исследований, длиною в несколько лет.
Тогда у меня не было возможности путешествовать, и я решил: окей, можно искать неизбитые ракурсы и горизонты прямо здесь. Так, например, было очень интересно обойти крыши в центре города, ощущая себя в буквальном смысле на высоте и наедине с городом. Правда, своими путешествиями по верхним пространствам я вскоре стал причастным к буму руфинга, который быстро стал коммерческим.
В середине 80-х, когда я начинал свой профессиональный путь, корочка «пресса» действовала, наверное, как удостоверение депутата. В наши дни она почти ничего не значит, поэтому вся моя практическая деятельность последнее время построена по принципу: нельзя, но если очень хочется, ты уже там!
— То есть как?
— Вот типичный случай: в июне 2014 года я приехал из Москвы — меня пригласили на свадьбу, и выяснилось, что через час должны провезти «Аврору» по Неве. На набережной уже толпа. Что делать? Снимать со спины — глупо. А рядом стоит Академия художеств, и я решил попасть внутрь. Но это было воскресенье, и я понимаю, что попытки согласовать через редакцию, скорее всего, безнадежны.
И я пошел ва-банк. Захожу с деловым видом и как будто разговариваю по телефону: «Да-да, конечно, скоро зайду». Прохожу так вертушку. Вахтер кричит: «А вы куда идете?» Отвечаю: «В реставрационную». — «Зачем?» — «Насчет фото». — «Но там никого нет!» — «А я, по-вашему, с кем разговариваю?» И пока так пререкался, успел свернуть за угол, выйти во двор, а там — лестница. Быстренько залез и снял хорошую картинку.
— Что же было дальше?
— А дальше я преспокойно вышел. Да и охранник сменился, поэтому говорить ничего не пришлось.
Важно понимать, что ты забираешься куда-то не для того, чтобы сделать что-то плохое, а чтобы показать другим что-то хорошее. А раз так — совесть чиста.
— В вашей практике бывали случаи агрессивной реакции от прохожих, которых вы снимаете?
— Самый частый вопрос на мастер-классах: «Александр, скажите, как снять прохожего и при этом не получить по морде?» (улыбается). Я всегда говорю, что опасность эта сильно преувеличена. Случаев, когда мне хотели реально «навалять», не больше числа пальцев на руке.
Года два назад был в командировке в Краснодаре и увидел: по улице идет мужчина в красной ковбойской шляпе, красной рубашке и красных штанах. Мог ли я пройти мимо? Вдруг мужчина без предупреждения вскидывает ногу в каратистском жесте, пытаясь попасть по камере.
Я успел отклониться, нога пролетает мимо. Говорю: «Что ж ты такой мазила!» И он неожиданно отвечает: «Да не очень-то и хотелось».
Ну, наверное и мне — кадр оказался не настолько интересным, и я его стер.
Самое забавное, что это был редчайший случай — обычно максимум обругают и все.
— А камеру у вас не выхватывали?
— Было, но опять-таки — очень редко. И я всегда говорю своим ученикам: у каждого фотографа должны быть сотни сценариев, которые в нештатной ситуации можно включить на автопилоте и выиграть несколько драгоценных секунд.
На мастер-классах девушки часто говорят: «Мне страшно». Но как раз девушки обладают огромнейшим преимуществом только лишь за счет своего обаяния. Ведь важно даже не что, а как человек говорит, как держится, какая невербальная информация от него считывается.
Однажды в Москве хотел сфотографировать крутого дядьку рядом с роскошной машиной. А он мне сразу же: «Э, ты чо тут?» Я приблизился к нему в упор и, глядя прямо в глаза, негромко, но твердо сказал: «Так надо». Классический «нежданчик», разрыв шаблона, после которого остается спокойно снять и невозмутимо уйти.
— Герои фотографий когда-нибудь подавали на вас в суд?
— Пытались. Помню, гулял по набережной, увидел — на парапете стоит мужчина, целует женщину, Петропавловка, солнце заходит, красота. Ну и на следующий день фото на обложке в газете «Мой район» (я тогда там работал) с подписью типа «Весна пришла».
Вскоре объявился разъяренный герой снимка: «Это моя сестра, я ее провожал, у меня вообще-то жена недовольна, это вмешательство в мою личную жизнь!» Ему объяснили, что в таком публичном месте, как городской пейзаж, такое может случиться с каждым. Забавно, что раньше требовали на растерзание именно фотографа, а теперь все хотят исключительно штрафных денег…
Но этика, конечно, должна быть на первом месте. Я стараюсь никому не навредить. Если человек вежливо говорит: «Пожалуйста, не надо», «Мне кажется, я не очень хорошо выгляжу», я, конечно, удалю снимок, каким бы хорошим он ни был. А если требует в грубой форме, с наездами и угрозами — нет. К счастью, и то, и другое бывает крайне редко. Как правило, никто меня не видит или всем все равно.
— Перед вами стоял выбор: публиковать фотографию или нет?
— Периодически бывает. Например, снимаешь Крещенские купания. Женщины выныривают, с них невообразимым образом слетают купальники, у людей соответствующая реакция, и вроде бы кадр получается прикольный. Но совесть шепчет: «Не стоит публиковать». У меня есть папка, которую я никому не показывал, кроме жены, там немало подобного.
Помню, когда-то в Манеже кто-то выставил эпатажную фотографию: три бедных бабушки хоронят свою подругу, а рядом, на их фоне, танцуют девушки обнаженные. Это, на мой взгляд, просто отвратительно. Глумление какое-то над горем.
В фотографии самое главное — гуманистическое начало, без этого любой сюжет — мимо.
Стрит-фотография — это бескорыстная любовь
— Периодически вам ставят в упрек, что снимаете не парадный Петербург, «очерняете» его. Как вы воспринимаете такую критику?
— Наверное, в каком-то плане диалектика естественна. Есть свет и тьма, есть радость и боль, есть счастье и несчастье. Из этого и состоит жизнь в этом мире. И понятно, что есть более трудные фотографии, чем котята и закатики. Реакция на них может быть разной, и к этому тоже надо быть готовым.
Аксиома: любая фотография — это всегда автопортрет автора.
Бывает, настроение плохое, идешь и думаешь «Какие мрачные люди вокруг» и снимаешь такую фотографию. Но на самом деле ты снимаешь себя: это ты мрачный.
Зритель ведь тоже воспринимает фотографию, исходя из своего опыта. Моя любимая фраза: «В действительности все несколько иначе, чем на самом деле». Она звучит парадоксально, но мне кажется, это лучший эпиграф к тому, чем я занимаюсь!
В мире 8 миллиардов человек. Каждый живет в своей действительности, и вашей все несколько иначе, чем в моей (улыбается). У каждого свой мир — и в этом вся суть!
— По некоторым фотографиям ваш мир могут назвать «иронично-ехидным».
— Доля истины есть. Одна из любимых строчек, прочитанных у Довлатова: «Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда».
И сохранить здравый смысл можно, только если относиться ко всему с долей доброго юмора. Это единственный способ, который помогает держаться на волнах жизни и воспринимать все с надеждой и любовью, зная, что тебя все равно не бросят.
— 20 лет вы фотографируете в центре Петербурга. Когда-нибудь ловили себя на мысли: «Как же надоело снимать в одних и тех же местах»?
— Так называемый «золотой треугольник» — между Невским проспектом, Невой и Фонтанкой — действительно маленький. Но с таким же успехом можно спросить, а вам не наскучило у себя в квартире ходить? (улыбается) Вот это ваша кухня, спальня — вы знаете каждый миллиметр. И такое же ощущение у меня.
В Петербурге я живу больше 45 лет и здесь все знаю. Как может наскучить? Это просто моя естественная среда обитания. Такой дом большой. Да, в основном я снимаю в центре — именно здесь видно, что это Питер.
Не хочу говорить каких-то патетических фраз про родину, но в Петербурге я ощущаю себя в нужном месте и времени. Хотя во многих местах в мире был, но не почувствовал там своей энергии. Мое место здесь.
К тому же, возможно, в другом городе мне пришлось бы делать не только то, что хочется, а я так не привык. Когда работа и хобби одно и то же — это невероятное счастье!
— Для кого, как вам кажется, существует уличная фотография? Например, в свадебной или детской фотосъемке есть конкретный заказчик…
— Стрит-фотография — это чистая, бескорыстная любовь. Она не предполагает вознаграждения, потому что, как правило, эти фотографии не покупаются — в отличие от тех же открыточных видов, которые расходятся как горячие пирожки. На стенку наверняка приятнее повесить красивый пейзаж, чем «какие-то физиономии».
— Социальные сети не помогают делать стрит-фотографию востребованнее и с финансовой стороны? Ведь в инстаграме @petrosphotos у вас больше 155 тысяч подписчиков.
— Если фотографии там и покупаются, то, скорее, как исключение. Иногда бывает раз в сезон немного рекламы, но это копейки. Скорее, для меня инстаграм — это визуальный дневник.
Если бы я хотел иметь бешеный успех и монетизацию аккаунта, я бы выкладывал только хайповые картинки, которые собирают много лайков. Но мне важнее сохранить продукт чистым, «без ГМО». Это что-то вроде любимого сада, который вряд ли кто-то будет пичкать неэкологичной химией. Такой вот эксперимент.
В моем аккаунте — Дух Города. А он же во всем — и в людях, и в ситуациях, в атмосфере разных мест. И всем этим очень интересно делиться!
Любое событие — это дверь, возможность, а не тупик
— Вы часто проводите мастер-классы. А где и как вы учились фотографии, умению чувствовать этот дух города?
— Я самоучка. В начале 80-х единственным доступным вариантом обучения были походы в библиотеку и просмотры журналов типа «Советское фото». Да, были фотоклубы, но это совсем не тот уровень обучения, который доступен сейчас, в эпоху интернета: когда можно сконцентрированно проходить этапы, на которые раньше уходили годы.
Мои родители — отец был композитором, а мать певицей — обучали меня игре на фортепиано, хотели, чтобы я тоже был музыкантом. И я наверняка бы стал им, но страсть к фото пересилила.
Хотя я твердо уверен, что хорошие фотографии — как музыка. Они проходят, минуя фильтр сознания, внутривенно, в самую глубь.
Восхищаюсь мультиинструменталистами, способными сочинять разные композиции в разных стилях на разных инструментах. Именно это я и пытаюсь делать в своих фотографиях, не зацикливаясь на каком-то приеме или жанре.
— Тогда, в середине 2000-х, близкие поддержали вас в этом решении — уйти из коммерческой фотографии?
— Родители переживали, что я буду невостребованным, но они видели, что у меня хорошо получается. Спасибо им, конечно, большое. И конечно, любимой жене Ольге, без которой не было бы того, что есть. Недаром в шапке ее аккаунта скромно написано «МУЗА фотографа Александра Петросяна» (улыбается).
Ольга
Как и многим мужчинам, раньше мне казалось, что на первом месте — дело. Но со временем пришло понимание: главное — семья. Уверен, что Всевышнему важнее, с какими чувствами и намерениями мы проходим свое поприще и сможем ли в итоге приблизиться к тому образу, к которому Он нас призывает.
— Когда зрение стало падать, вы спрашивали Бога, жизнь в целом: «За что?»
— А зачем? Я думаю, что любое событие — это дверь, это возможность. Не за что, а для чего. И тогда уже видишь не тупик, а варианты. И это не какой-то безудержный оптимизм, а анализ жизненных событий, не говоря уже об ощущении постоянной поддержки свыше.
— Почему вы почти никогда не рассказывали о своем зрении?
— Наверное, можно было бы сделать на этом фишку, использовать для какого-то пиара… Но это не мое. Это необязательные подробности, без них можно обойтись. Главное — конечный результат.
Все, о чем я хочу рассказать, — в моих фотографиях.
