Елена Кучеренко
Тяжелый случай
Общаться мы начали задолго до этого — когда обследования показали, что у второго ребенка Дианы синдром Дауна.
Так часто бывает. Слышит человек такую новость о своем, еще не родившемся (или родившемся), малыше, рыдает, паникует, волосы на себе рвет. А кто-нибудь из окружения, оказывается, знает семьи, где растут такие дети — в жизни, или в интернете. И передаются по сарафанному радио имена и контакты. Для моральной поддержки. У меня в телефоне много таких записей: «Маша беременность СД», «Коля жена беременность СД», «Валя родился СД», «Инга родился СД тяжело» и так далее.
Так появилась в моей телефонной книге Диана. Кто-то рассказал ей о нашей Маше и показал мою страницу в Facebook.
Она была тем самым «тяжело». Для меня, по крайней мере. Диане не нужна была поддержка или какая-то объективная информация о таких детях — развитие, здоровье, болезни, специалисты, возможности…
Казалось, ей хочется, чтобы я сказала: «Жизнь с таким ребенком — кошмар и мрак. Делай аборт!»
Я не могла так сказать. Даже не из-за каких-то христианских принципов. А потому что жизнь с Машей — это не кошмар и не мрак. Я высылала ей фото и видео дочери, надеясь, что она посмотрит на нее, на мою прекрасную девочку, и поймет, что синдром Дауна — это совсем не страшно.
Диана отвечала что-то вроде:
— Ну да…
— Она не самый худший вариант…
— Милая, да…
Но было очевидно, что Маша — прекрасная для МЕНЯ. А для Дианы — бедный, несчастный ребенок с высунутым языком. Она так меня и спросила однажды:
— А язык у нее всегда высунут?
Но ради приличия соглашалась, что «ладно, прокатит, не буду тебя расстраивать».
«Мне страшно подумать, что у меня в животе»
Иногда наше общение выглядело забавно. Человек пытался доказать мне, что у меня все плохо. А может, самой себе…
— Ты понимаешь, что ты никогда не выйдешь на нормальную работу? — спрашивала меня Диана.
— Лен, ну как ты можешь гулять с Машей на детских площадках? На нее же смотрят.
— Ты же всю жизнь будешь к ней прикована.
Мои аргументы, что меня все устраивает, что Машу все воспринимают позитивно, а к нашим пяти дочкам мы с мужем в принципе прикованы всю нашу совместную жизнь, при этом у меня есть время и на себя, и на написание каких-то статей, она не воспринимала.
Меня пугало, что Диана с какой-то плохо скрываемой брезгливостью говорила об особых детях.
— Видела сегодня мальчишку-дауна. Ужас. Ко всем пристает, всех за руки хватает, язык этот его…
Она как будто не помнила, что у меня такая же дочь. Или помнила…
Даже малыш, которого она сама носила, был ей противен:
— Мне даже страшно подумать, ЧТО у меня там в животе…
Конечно, Диана оправдывала свое решение сделать аборт соображениями гуманности. Что такой ребенок будет не жить, а страдать. И страдать будет старший сын и стесняться больного брата (или сестры). Что муж у нее по работе сталкивался с инвалидами и говорит: «Нет ничего хуже недоразвитых». Она так и говорила — недоразвитых. И человечнее не дать ему родиться, чем позволить быть умственно отсталым. Ну и так далее.
И все время повторяла: «Хочу на ручки». Эти ее «ручки» меня прямо выбивали. Даже не знаю — почему. Наверное, потому, что внутри нее была жизнь, которая, по ее мнению, ручек была недостойна. Бедная маленькая жизнь.
Это был ее выбор. Но мне все время хотелось спросить Диану — а зачем ей я. Зачем ей видео Маши, которые она все время просила. Ведь решение она приняла сразу и безоговорочно. Мне так казалось, по крайней мере.
«Рожать инвалида — дурость»
А потом она пропала. Так тоже часто бывает. Задаст такая беременная женщина свои вопросы, посоветуется о прерывании и исчезает. Все становится понятно. И больно, и обидно. И за нее, которой очень сочувствуешь, и за себя, которая не смогла донести. А больше — за этого ребенка, который ни в чем не виноват.
Иногда они заносят твой номер в черный список. Могли бы и не заносить, все равно язык не повернется спросить: «А вы случайно не сделали аборт?» Да и бестактно это.
Фото: unsplash
Так же исчезла Диана. И я все поняла. Помня ее настрой, я не удивилась. И вот по прошествии месяцев появилась вновь с тем своим сообщением.
— Я была уверена, что делаю все правильно, — рассказывала она мне. — Ошибка природы, и ее просто надо исправить. Не допустить.
В назначенное время она поехала в больницу. В палате вместе с Дианой была молодая женщина. Она тоже приехала туда делать аборт.
— Мы познакомились, разговорились. Ира недавно вышла замуж, и это была ее первая беременность. Она говорила, что да, они с мужем хотят детей, но потом. Сейчас не время. Ребенок — это дорого, а им еще надо встать на ноги. Да, у них есть квартира. Но ведь нужно и о карьере подумать. И ничего в этом страшного нет. Просто маленькая операция.
Ирина поддержала Диану в ее решении.
— Рожать инвалида — безответственность и дурость, — говорила она. — Лучше вообще быть бездетной. Вы — молодец. Приняли обдуманное и правильное решение. Скоро окажетесь дома и все это забудется, как кошмарный сон.
Диана соглашалась. Она и сама так думала. К тому же у нее уже был сын.
Потом они говорили о каких-то посторонних вещах. Ирина оказалась косметологом и советовала процедуры для молодости и красоты.
— Дома сделаешь эту масочку и будешь, как девочка. Муж обалдеет и быстро «заделает» тебе здорового, — хихикала Ира.
И Диана улыбалась в ответ.
Пока ждали, когда за ними придут, «подселили» еще одну женщину.
— Коллега, — приветливо сказала Ира. — Ладно, девчонки, все у нас будет хорошо.
Новенькая отвернулась к стене. А они вдвоем продолжали говорить.
«Может, тебе еще чайку в постель принести?»
Первой повели Ирину.
— Давай быстрее, разлеглась, — буркнула ей пожилая медсестра.
— Почему вы так со мной разговариваете? — возмутилась та.
— А может, тебе еще чайку в постель принести?
По коридору протарахтела каталка. Кого-то стонущего везли с «маленькой операции» в соседнюю палату.
Диана попыталась поговорить с Натальей, так звали новенькую, но она молчала. Только еще больше отвернулась к стене и натянула одеяло на голову. Чтобы ее не слышать… Или стоны и грохот каталок.
Фото: shutterstock
Скоро вернули. От наркоза она отошла быстро и легко. И тут же позвонила мужу:
— Ну все, мы свободны! — сказала она радостно.
— Даже меня тогда покоробило, — вспоминала Диана. — А Наташа еще больше съежилась под своим одеялом.
В палату опять вошла пожилая медсестра, подошла к Наталье и что-то тихо ей сказала. И положила руку на голову.
— Надо же. С ней нормально разговаривает. Денег, что ли, дала? — тихо сказала Ира.
Медсестра повернулась к Диане.
— Давай, твоя очередь.
Женщина помнит, как шла по холодному коридору, как легла, как грохотала инструментами врач. Потом зажегся яркий свет и все исчезло. Она провалилась в тяжелый наркозный сон.
«Где мой ребенок?»
Диана пришла в себя и поняла, что ее крепко держат за руки Наталья и та старенькая медсестра.
— Очнулась? — проворчала она. — Что ж ты раньше-то молчала?
Диана не понимала, в чем дело. Только чувствовала, что лицо у нее мокрое от слез. И видела Ирину, которая со страхом смотрела на нее.
— Успокоилась? Ладно, лежи… Наташа, скоро ты, — сказала медсестра и вышла.
— А что со мной случилось? — спросила Диана Наталью.
— Ты кричала: «Где мой ребенок? Отдайте его! Не делайте этого! Я не хочу! Отпустите меня!» Пыталась слезть с кровати. И мы тебя держали. Тебе же еще нельзя вставать.
— Это просто наркоз, — пыталась успокоить Ира.
Диана этого не помнит. И до сих пор не знает, почему она так кричала. Она же не хотела этого ребенка.
Она была уверена, что все делает правильно. Она и сейчас не уверена, что нужно рожать таких.
— У меня все перепуталось в голове, — говорила она.
Но, наверное, в тот момент подсознание выдало то, что она пыталась спрятать от самой себя, забить в самые дальние закоулки души и сердца — что это РЕБЕНОК, он живой.
Мы с ней рассуждали так. Я не давила. Она больше говорила сама. А про себя я думала, что в каждом человеке есть «искорка» Бога. Даже если он об этом не знает и знать не хочет. Божественные законы действуют помимо нашей воли. Иногда эта искорка вдруг «просыпается» и загорается. Бывает, через боль, скорбь и страшные ошибки. От этого может стать еще больнее. Но хорошо, что загорается. Значит — жива душа.
Мы говорили, и Диана рассказывала, что до сих пор вся эта история не дает ей покоя. Не забылось все, как кошмарный сон. Много вопросов и нет ответов. Но она написала мне: «Я убила его…» Значит, ответы появляются…
Еще через день она вдруг прислала:
— Может быть, лучше родить и оставить?..
Может… И как же я ей сочувствую. «Родить и оставить» — это хотя бы можно исправить. Найти и забрать. Или утешиться тем, что, возможно, заберет кто-то другой. А тут ей ничего не вернуть и не исправить. Точка невозврата для нее пройдена… Но и не пройдена одновременно. Потому что болит и бьется ее собственное сердце. Болит по тому ребенку. Этого хватит, чтобы Господь выбежал ей навстречу.
«Ты меня, конечно, выставила»
У Дианы нет окончательных ответов. Но ей плохо. Говорит, что даже начала пить антидепрессанты. Разладились отношения с супругом. По этой причине или какой-то другой — не понятно.
«Волшебную маску», которую ей советовала Ирина, она не делала. Не до того было. Да и вряд ли это что-то исправило бы.
Самой Ире Диана ни разу не позвонила, хотя они обменялись телефонами и договорились о встрече. Как-то не тянуло.
Зато они общаются с Натальей. Как это ни странно.
Еще в больнице Диана узнала, что Наташу положили к ним в палату с замершей беременностью. Уже четвертой по счету.
Обычно таких женщин и тех, кто делает аборт, разделяют. Но не было мест. И лежала она тогда лицом к стене и слушала, как Ира говорила мужу по телефону:
— Ну все, мы свободны…
Слушала, как рассуждала Диана, что дети с синдромом Дауна не должны рождаться и жить, и кусала подушку. Она была готова родить и такого ребенка. Но раз за разом приезжала на чистку. Но она верит, что будет у них с мужем ребенок. Ей не нужна «свобода».
— Коллега, — назвала ее Ирина.
Нет, Наташа не была коллегой.
— Наверное, поэтому та медсестра говорила с ней по-другому, — рассуждала Диана.
Имела ли право так грубо и про чай в постель? Не знаю… Нет, наверное. Нужно было как-то иначе. Тем более, она сама работала там, где конвейером везут на аборты…
…Когда я это написала и дала почитать Диане, она долго думала.
— Ты меня выставила, конечно, — сокрушалась она поначалу и даже пыталась обидеться. — Хотя… Хотя так все и есть. Если вернуться назад, сделала бы я тот аборт? Честно скажу — не знаю… Мне еще надо все это пережить. В себя прийти. Подумать… Сложно все. И тяжело. Если бы муж тогда по-другому говорил…
А я думала, что она мне писала еще тогда, в самом начале, потому что внутри, втайне от себя самой, все же хотела, чтобы ее кто-то остановил. У меня не получилось. Я не нашла слов. Я злилась на нее…
…Она живет не в Москве. Но бывает здесь почти каждый год. Мы договорились встретиться. Я буду ей очень рада. Надеюсь, что она мне тоже.
