Абсолютно бессмысленная вещь
– Как Вы относитесь к инициативе штрафовать за неоправданное употребление иностранных слов?
– Во-первых, я хочу сказать, что я не слышала о подобной инициативе, поэтому я просто отвечаю на ваш вопрос, отвечаю гипотетически.
Сама эта инициатива, как и любая в такой формулировке, которая была или могла бы быть, – это, с моей точки зрения, очень непродуманное действие. Речь идёт о неоправданном употреблении заимствований. Но, например, в вашем вопросе есть слова «инициатива» и «штраф» – это слова заимствованные, и как доказать, оправдано здесь их употребление или нет?
Для того чтобы подобная законодательная инициатива имела смысл, в ней должны быть чётко прописаны три вещи: проступок, санкция и механизм реализации этой санкции. В данном случае мы имеем только санкцию (штраф). Проступок абсолютно туманный: «неоправданное употребление заимствованных слов».
Во-первых, что такое, заимствованные слова: церковнославянизмы – это заимствования или нет? Во-вторых, непонятно, где оправданное употребление, а где неоправданное. И в-третьих, здесь нет механизма реализации этой санкции: непонятно, кто и каким образом будет эти штрафы накладывать. То есть данная законодательная инициатива – это абсолютно бессмысленная вещь.
– В.В. Жириновский в качестве примера заимствованных слов, к которым есть русские аналоги, приводит слова «сингл», «менеджер», «перформанс». Как бы Вы это прокомментировали? Как быть со словами, которые, казалось бы, имеют русские аналоги, но на самом деле эти русские аналоги оказываются не вполне идентичными (имидж – образ).
– С моей точки зрения, когда образуются пары типа имидж – образ или креативный – творческий, формируется очень полезное разграничение. Мы сейчас живем в двух культурных полях, в их взаимодействии: это поле отечественной культуры и поле западной культуры, поле русского менталитета и поле западного менталитета. И каждый говорящий, мыслящий человек себя в этих полях располагает.
Мне очень нравится противопоставление креативный – творческий, потому что я человек творческий, а тот, кто делает рекламу на телевидении, – он, наверное, креативный. У меня есть образ себя, и у любого человека, наверное, есть образ себя, а у кого-то есть ещё имидж. То есть в данном случае теми, кто больше располагает себя в поле русского менталитета, слова имидж и креативный не воспринимаются со знаком плюс.
Понятно, что для кого-то может быть наоборот, для кого-то современное креативный – лучше, чем «замшелое» творческий. Мне кажется, что разумно было бы эти пары сохранить, сохранить это разграничение, тем более что на уровне сочетаемости оно отчётливо прослеживается.
Дело не в словах, а в говорящих
– В русском языке сейчас употребляются не только имеющие аналог иностранные слова, но и непереводимые, например, никто пока не нашел эквивалента слову «гаджет». Как относиться к этим словам?
– Тут дело не в словах, а в говорящих. Слово «гаджет» само не лезло в русский язык, ему абсолютно всё равно, есть оно в русском языке или нет. Здесь дело в общей культуре говорящих. И если какой-нибудь программист пишет вместо разметка – «лайоут» или после разметки в скобках это самый лайоут располагает, очевидно, «для большей ясности», то хочется воскликнуть: «Что ж ты такой убогий! Что ж ты не доверяешь ни себе, ни родному языку, ни читателю?» Это «лайоут» так убого транслитерировано на русский язык, что даже не опознается человеком, хорошо говорящим по-английски.
Мне рассказывали многие хорошие переводчики, что когда они видят в метро надпись «Фестиваль по воркауту», то они это слово с английским work out абсолютно не ассоциируют. Но кто здесь виноват? «Лайоут» и «воркаут» абсолютно не виноваты. Здесь дело в общей культуре человека. Дело в том, что человеку не приходит вовремя в голову хорошее, понятное русское слово, или он не утруждает себя тем, чтобы это слово подобрать.
Ещё пример: фраза «Хелперы можно вызывать напрямую в контексте вью – в темплейтах, лайоутах, партиалах или сниппетах». Так вот, я ничего не имею против этой тарабарщины, если её произносит один специалист в разговоре с другим специалистом. Я – не специалист-компьютерщик, я не обязана это понимать, а специалисты не обязаны разговаривать между собой на языке, понятном профанам.
Но если это фраза из учебного пособия, становится понятно, какие преподавательские задатки у его автора. Всё очень зависит от назначения, от сферы бытования текста. Между собой – пожалуйста, профессиональные жаргоны (банковский, например, или программистский сленг) никто не отменял. Но если ты пишешь не для специалиста или говоришь не со специалистом и не можешь переключиться, то это уже твоя серьёзная проблема. А не проблема данного иностранного слова.
Невозможно предсказать судьбу нового слова
– Как быть с тем, что со временем некоторые иностранные слова перестают восприниматься как иностранные?
– Это реальный, абсолютно нормальный языковой процесс. Примеров существует множество: кедр (от греческого названия этого дерева kedros), марля (заимствовано в XIX в. из французского языка) бутылка, таможня…
– В истории русской культуры уже были попытки ограничить употребление иностранных слов: спор карамзинистов с шишковистами, например. Может ли сейчас быть как-то полезен этот опыт?
– С моей точки зрения, все попытки ограничить употребление иностранных слов путём каких-то санкций или запрещения очень похожи на попытки ограничить распространение насморка тем, чтобы встать зимой у метро и всем простуженным, прежде чем они войдут в метро, вытирать носы. На состояние насморка это никак не влияет. Речь идет, во-первых, о культуре тех, кто использует это слово, и, во-вторых, о культуре тех, кто это слово «придумывает», об их таланте, языковой интуиции.
Ведь когда Карамзин «придумывал» слова промышленность, трогательный, водоём, он делал то же самое, что делал Шишков. Но Шишков был менее талантливым «изобретателем слов», и у него получались тихогромы с мокроступами, а у Карамзина, как у профессионального литератора, получалась промышленность.
И когда человек вводит, пускает в ход новое слово, будь то слово заимствованное или придуманное русское, он не может предсказать его судьбу. Есть замечательный пример – первая русская «Арифметика» Леонтия Магницкого (1703). И в названии учебника («Арифметика, сиречь наука числительная…»), и в определении науки («Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное…») Магницкий предложил два именования для этой дисциплины – заимствованное греческое и русское.
В языке осталось греческое слово. Почему оно прижилось? Потому что оно вписывается в систему: у нас все названия наук — с международными корнями (география, биология, химия и др.), и слово арифметика одним из первых встало в этот ряд. А названия арифметических действий у Магницкого тоже даны парами: сложение или адиццио, вычитание или субтракцио, и здесь у нас остались русские слова. Почему? Потому что здесь было важнее иметь параллель с глаголом: складывать – сложение, вычитать – вычитание. И, конечно, практически невозможно это предсказать.
Н.С. Лесков, великий русский писатель, очень чуткий к слову, в 1891 году выступал против заимствованных слов и тоже о штрафах говорил: «Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно… Так, например, в «Новом времени», которое пустило в ход «эвакуацию» и другие подобные слова, вчера еще введено в употребление слово «экстрадиция»… Если кто не догадается, что это должно значить, то пусть он не беспокоится искать «экстрадиции» в «Словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка», – там этого нового русского слова нет. Пусть теперь не знающий иностранных языков читатель думает и гадает, что это такое значит – «экстрадиция»?!
И.С. Аксаков говаривал, что «за этим стоило бы учредить общественный надзор – чтобы не портили русского языка, – и за нарушение этого штрафовать в пользу бедных». Теперь это бы и кстати». Но эвакуация и экстрадиция прижились, сегодня никому не придёт в голову их запрещать.
Другое дело, что термины должны разрабатывать и вводить специалисты. Нам нужно вернуть терминологический комитет в Государственной Думе. Государственная экспертиза законов и прочих актов, которые имеют нормативный характер, не должна быть формальной, там должны сидеть серьёзные специалисты. А фраза «Иностранные слова засоряют русский язык» – это такая не очень удачная метонимия. Это люди его засоряют.
Изображение: www.aif.ru
Не иностранные слова портят язык
– Разделяете ли Вы тревогу по поводу современного притока в русский язык заимствований (как правило, из английского языка), связанных со сферой компьютерных и цифровых технологий? Могут ли они испортить язык?
– Я не разделяю, потому что здесь у меня есть очень конкретный опыт. В этом году у меня на мехмате МГУ был курс русского языка и культуры речи, это примерно 100 студентов.
Параллельно у меня был межфакультетский курс «Кодирование и декодирование информации в естественных языках», его среди прочих посещали по 30 человека с мехмата и ВМК, 2–4 курс. В общей сложности получается больше 150-ти студентов, «связанных со сферой компьютерных и цифровых технологий», как вы формулируете. 75% из них – это очень культурные, образованные люди, прекрасно владеющие русским языком и своим предметом. Об этом можно судить по тому, какие вопросы они задают, какие они решают лингвистические задачи, как обсуждают языковые проблемы, какие пишут сочинения, как они проявили себя, прочитав и обсудив на занятиях сложнейший роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».
Эти люди, с моей точки зрения, не способны испортить язык. Даже если они употребляют заимствования в своем профессиональном жаргоне, где-то на работе, у них очень высокий уровень культуры, языковой культуры в том числе, и они прекрасно знают, где что можно, а где чего нельзя.
Другое дело, что их нельзя заставлять заниматься наукой только по-английски. Это совершенно другая проблема. Не заимствования, не иностранные слова и не некие программисты портят язык. Русскому языку наносят огромный ущерб те люди, которые пытаются нашу науку перевести на английский язык, которые пытаются заставить нас лекции читать по-английски, публиковаться по-английски, студентов – защищать дипломы по-английски.
Наука – это мышление, а мыслить гибко, мыслить глубоко, мыслить творчески можно только на своём родном языке. Зачем же мы ставим наших молодых людей, культурных, образованных, прекрасно владеющих своим родным языком и прекрасно мыслящих на нём, в такое положение, что они должны в науке по-английски изощряться? Это очень плохо. При этом я совершенно не ксенофоб. И я прекрасно знаю, что если нужно изложить студентам научную концепцию, созданную в английской или американской лингвистике, мне проще эту лекцию прочитать на английском языке, чем всё переводить на русский. Потому что когда я перевожу на русский, теряется суть многих понятий, логика. Всё получается по-другому построенным.
И наоборот, мне мучительно сложно свою лингвистическую концепцию на английский транслировать – там не просто нет соответствующих терминов, там у имеющихся терминов совершенно другая научная история, они в другую парадигму встроены.
Но тот факт, что после обучения на программиста или математика в МГУ формируются культурные люди, не означает, что с ними не надо дальше работать. У нас в МГУ на всех факультетах есть русский язык и культура речи.
Но в большинстве вузов по стране выпускаются программисты, аналитики и веб-дизайнеры, у которых нет этого курса. С такими людьми надо работать, МГУ об этом думает, а Министерство образования – нет.
Человеку надо постоянно напоминать, что у него могут быть в голове слова гайд, мануал и тьюториал, но это не значит, что эти слова он должен писать на бумаге, потому что у нас есть слова руководство, учебник и пособие. Такая работа по непрерывному языковому образованию в области родного языка должна быть.
Что следовало бы сделать
А человек приходит на работу, и у него абсолютно заканчивается языковое образование. Фирмы, компании тратят деньги на так называемых бизнес-тренеров, которые якобы обучают какой-то деловой риторике, деловой коммуникации, а на самом деле они обучают словоблудию (о языковом уровне этих тренеров можно судить, посмотрев их сайты в интернете). А мы человека просто бросаем, мы вовсе ему не помогаем, если он хочет следить за своим русским языком. Правда, в некоторых фирмах, работающих в России, всё-таки иная ситуация.
Есть такой замечательный опыт у компании «PricewaterhouseCoopers»: там проводятся дни русского языка, их главный русский редактор каждый день рассылает «подсказку» по русскому языку переводчикам, редакторам и всем желающим. Вот такие вещи можно не то что законодательно, но какими-то нормами вводить: если компания работает в России, она должна продвигать русский язык среди своих сотрудников.
Штрафовать надо не за заимствования. Штрафовать надо зарубежные (международные) компании, работающие в России, если их внутренний регламент или правила делового поведения сотрудников (есть такие документы, предписывающие, как себя вести сотрудникам компаний) противоречит нашему языковому этикету, нашим традициям. Вот это очень конкретная была бы санкция, потому что там всё прописано на бумаге. Есть международные компании в России, в которых предписывается обращаться друг к другу без отчества.
У меня была встреча в одной такой компании, поднял руку молодой человек и спросил: «Мне 25 лет, моя начальница – женщина, которой за 50. Как мне объяснить моему руководству, что я не хочу называть её Маша? Я хочу называть её Мария Петровна, а мне это запрещается регламентом компании».
Есть и другие странности, на форуме я читала, что в одной компании предписано при встрече целовать друг друга в щёчку. Вот за такие вещи, коренным образом противоречащие культуре страны, в которой компания работает (каким-то её моральным нормам, речевому этикету), пожалуй, действительно можно штрафовать. Только сначала прописать четкие требования к внутренним регламентам и правилам делового поведения компаний, работающих в России, чтобы они имели возможность под эти требования подстроиться, исправиться сначала, чтобы это не превращалось в карательный механизм.
И, конечно, нужно регулирование в терминологической сфере, там, где иностранное слово действительно мешает. Могу привести конкретный пример: у моего мужа на визитке первоначально написали английский вариант названия его должности: «team leader». А дальше нужно было везде перевести это на русский. И возникло три варианта: «начальник отдела», «руководитель группы» и «старший разработчик». Как вы понимаете, по-русски это совершенно разные вещи. А выбирали фактически методом тыка, потому что нет установленных соответствий.
Такие вещи, конечно, должны регулироваться, но не штрафами: должны быть терминологические словари, должны быть разного рода спецификации, номенклатуры специальностей. И делать это надо планомерно и квалифицированно, в сотрудничестве профессионалов в соответствующей области и филологов.
– Что вообще такое «порча языка»? Чего на самом деле стоит в этой сфере опасаться, а к чему относиться спокойнее?
– Я бы сказала, что заимствования – это самое последнее, с чем нужно целенаправленно бороться. Нужно бороться с общим падением культуры и нужно бороться с тем, что, к сожалению, в последнее время для многих молодых жителей крупных городов русский язык становится не языком оригинальной культуры, а языком перевода, не средством создания самостоятельных, национально и интернационально значимых культурных ценностей русского народа, а средством трансляции ценностей других культур. Об этом свидетельствуют результаты мониторинга функционирования русского языка в РФ, который проводился в прошлом году.
Русский язык становится для многих молодых людей языком-посредником, на котором читается западная литература, смотрятся западные фильмы и так далее. А нужно, чтобы была такая литература, такие фильмы, такие научные достижения, чтобы было видно, что на русском языке создаётся свой культурный и научный продукт высочайшего качества. Чтобы русский язык в полной мере ощущался и как средство создания и сохранения великой культуры, и как абсолютно полнофункциональный в современных условиях, динамично развивающийся коммуникативный инструмент. Вот над чем надо работать.
