Западно-Европейский Экзархат Русской Православной Церкви в начале 30-х годов ХХ века

Неоднократно в мировой истории христианства случалось так, что условия существования Церкви в ту или иную эпоху не укладывались в рамки бескомпромиссных церковных канонов. Подобная участь постигла и совершенный в 1931 году переход Экзарха Русской Православной Церкви в Западной Европе митрополита Евлогия с большей частью паствы в юрисдикцию Константинопольского Патриарха. По сей день отношение к деянию митрополита Евлогия неоднозначно; в то время как церковные каноны его осуждают, исторические реалии стремятся его оправдать.

Затруднительно дать оценку переходу митрополита Евлогия в константинопольскую юрисдикцию еще и потому, что отношения между Русской и Константинопольской Церквями всегда были и до сегодняшнего дня остаются напряженными. Константинопольский Патриархат не раз нарушал каноническую неприкосновенность Русской Церкви, следуя идеям Константинопольского Патриарха Мелетия IV “об обязательном и исключительном подчинении Константинопольской Церкви всей православной диаспоры”, которые проводились в жизнь с 1921 года.

Особенно благоприятным для осуществления константинопольских притязаний на территорию Русской Церкви оказался период конца 20-х—начала 30-х годов. В то время советское государство проводило политику полного уничтожения Православной Церкви. Подвергаясь беспощадным гонениям со стороны властей, раздираемая инициированными государством расколами, переживая непрекращающиеся нападки со стороны русских эмигрантов, Русская Православная Церковь была не в состоянии контролировать свои канонические территории, находящиеся за пределами границ советского государства. Константинополь, давний соперник Москвы, не замедлил этим воспользоваться. Он подчинил своей юрисдикции в 1923 году православные церкви Финляндии и Эстонии, в 1924 году даровал автокефалию Польской церкви, отторгнув таким образом от Московского Патриархата три церковные организации. В 1924 году Константинополь, ссылаясь на тяжелые условия, в которых оказалась Русская Церковь и ее глава Патриарх Тихон, предпринял беспрецедентную по своей антиканоничности попытку поставить Русскую Патриархию в зависимость от Константинополя¹.

Уже с начала 20-х годов Константинопольская Патриархия пытается отрицать права Московской Патриархии и ее Экзарха Евлогия на православную диаспору. Константинопольский Патриарх Василий III в послании от 9 июля 1926 года к Русской Церкви полностью отрицал ее права на управление относящейся к ней диаспорой, заявив, что эти права принадлежат “Вселен­ской Патриархии”².

В целях практического осуществления своих претензий на диаспору Патриарх Мелетий IV в 1922 году назначает митрополита Селевкийского Германа Экзархом Западной и Цент­ральной Европы с титулом Фиатирский. Одновременно было предложено всем учреждениям, находящимся в Западной Европе вне границ автокефальных Церквей, подчиниться новому Экзарху.

Наибольшей давностью, распространением и имущественным благоустройством в странах Западной Европы отличалась юрисдикция Русской Церкви. Русские церковные учреждения в Западной Европе возглавлялись тогда митрополитом Евлогием (Ге­ор­гиевским), получившим назначение от Патриарха Тихона. Указом № 349 от 5 мая 1922 года Патриарх Тихон назначил архиепископа Евлогия временно управляющим православными приходами в Западной Европе с предписанием немедленно распустить Высшее церковное управление, так называемый Карловацкий синод, и выработать новый проект управления русскими приходами за границей³.

Сначала митрополит Герман в 1922 году, затем Патриарх Мелетий IV в начале 1923 года предлагают митрополиту Евлогию со всем подведомственным ему клиром и паствой, со всем церковным имуществом перейти в ведение Константинопольской Патриархии и подчиниться митрополиту Герману. Основанием для подобного предложения выставлялась теория Патриарха Мелетия IV, появившаяся в начале 20-х годов прошлого века. Согласно этой теории, Константинопольская Церковь пользуется исключительным правом управлять всеми верующими, проживающими вне границ автокефальных Церквей, иными словами, всеми православными диаспоры. Дважды обращался митрополит Евлогий с протестом к Константинопольским Патриархам (Мелетию IV, Григорию VII), доказывая законность прав Русской Церкви над своей юрисдикцией за границей, и Константинополь на небольшое время вынужден был отступить⁴.

Через несколько лет резко осложнились отношения между Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием (Страгородским) и митрополитом Евлогием. Первым камнем преткновения стала Декларация о лояльности 1927 года, которую подписали митрополит Сергий и шесть епископов от имени Московской Патриархии.

Выбранный митрополитом Сергием путь компромисса с властью вызвал бурную критику со стороны как эмигрировавшего, так и оставшегося на Родине епископата, духовенства и мирян. Немногие и тогда, и теперь смогли понять и оценить подвиг добровольного бескровного мученичества митрополита Сергия ради сохранения многочисленной православной паствы “от полного безверия и патологических форм сектантского мистицизма” в условиях жестокого уничтожения Церкви извне и многочисленных расколов, представляющих угрозу ее целостности изнутри⁵.

До сегодняшнего дня оппоненты закрывают глаза на причину согласия митрополита Сергия подписать Декларацию. Мало известно о том, что в случае отказа Е. А. Тучков, начальник антирелигиозного отделения секретно-политического отдела ОГПУ, обещал новую волну арестов и расправу над заключенными в Соловецком лагере епископами и священнослужителями. Совсем недавно из закрытых ранее документов стало известно, что осенью 1927 года митрополит Сергий предъявил ОГПУ список из 28 епископов для их амнистирования. Это было одним из условий подписания им Декларации⁶.

Ценой Декларации митрополит Сергий смог составить Синод и зарегистрировать его у властей.

Декларация потребовала от зарубежных епископов письменного обязательства лояльности Советскому правительству. 14 июля 1927 года заместитель Местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий в своем Указе № 93 обвинил эмигрантское духовенство в открытых выступлениях против советской власти и предложил митрополиту Евлогию как Управляющему русскими церквями в Западной Европе и через него всем заграничным русским архипастырям и священнослужителям дать письменное обязательство (за собственноручной подписью) “ло­яль­ности” по отношению к советскому правительству, предписывая немедленно доложить о согласии или несогласии исполнить это обязательство⁷. Не давшие такого обязательства или нарушившие его исключались из состава клира, подведомственного Московской Патриархии.

Митрополит Евлогий в своих воспоминаниях пишет о том, что этот указ всколыхнул в его пастве бурю политических страстей. Высказывались резко противоположные мнения по поводу характера отношений с Москвой: от соглашения с декларацией митрополита Сергия до решительного разрыва связи с Русской Церковью. Митрополит Евлогий, понимая тяжелые условия, в которых находился митрополит Сергий, предложил свою формулировку понятия лояльности для эмигрантского духовенства. В ней давалось обещание не использовать церковный амвон для политических деклараций, “если это облегчит трудное положение родной нашей Матери Церкви; быть же лояльными по отношению к советской власти мы не можем: мы не граждане СССР, и таковыми нас СССР и не признает, а потому политическое требование с канонической точки зрения для нас необязательно”⁸. Митрополит Евлогий собрал подписи большинства подчиненного ему духовенства, став таким образом единственным эмигрантским лидером, приславшим письменное обязательство политической лояльности.

Митрополит Сергий счел условия и обещания митрополита Евлогия приемлемыми. Это позволило сохранить связь с Московской Патриархией. Но, по словам митрополита Евлогия, она была “непрочная, слабая, вот-вот готовая порваться”. “Каждое мое неосторожное слово, — вспоминает Владыка, — подвергалось в Москве критике и осуждению. В течение трех лет между митрополитом Сергием и мною поддерживалась тягостная, безрезультативная полемика. Митрополит укорял меня за нарушение данного ему слова о невмешательстве в политику, а я обвинения опровергал, разъясняя, почему то или иное мое выступление нельзя назвать политическим — надо назвать молитвенно-церковным и религиозно-нравственным пастырским воздействием на паству…”⁹.

В конце 20-х—начале 30-х годов в Европе и в Америке все громче стали раздаваться протесты против гонения на Церковь в Советской России. В феврале 1930 года папа Пий XI обратился к верующим мира с призывом молиться о спасении Русской Церкви. Это нарушало внешнеполитические планы СССР, который готовился вступить в Лигу Наций. Под давлением Е. А. Тучкова митрополит Сергий на пресс-конференции перед иностранными журналистами опроверг мнение мировой общественности и религиозных деятелей о существовании гонений на Церковь в СССР. Это явилось второй причиной серьезного ухудшения отношений главы Русской Церкви с зарубежной паствой. Тогда ни в России, ни тем более за границей никому не было известно о том, что за участие в этом фарсе митрополит Сергий потребовал значительного облегчения существования российского духовенства и клира¹⁰.

В эмиграции поднялось сильнейшее возмущение. Положение сторонника митрополита Сергия владыки Евлогия стало тягостным. Опять зазвучали голоса, требующие немедленного разрыва с Москвой. Но и на этот раз митрополит Евлогий со смирением и пониманием отнесся к новому шагу Москвы и смог удержать от раскола свою паству. “Я старался защитить его (митрополита Сергия), — пишет митрополит Евлогий, — говорил, что его слова не ересь, не грех церковного порядка, не отпадение от веры, а поступок политический, и что нам все же лучше от Москвы не отрываться <…> Поддерживать связь с Москвою стало трудно и успокоить негодующую паству, взывая к ее состраданию, невозможно”¹¹.

Русское духовенство за рубежом с начала 30-х годов стало активно участвовать в мероприятиях инославных экуменических организаций. Митрополит Евлогий с подведомственным ему духовенством видели в этих контактах прежде всего возможность свидетельствовать о Православии инославным, а также получить моральную и материальную помощь церковных и общественных деятелей международного масштаба для русских заграничных приходов. Но главной их целью было облегчение положения Церкви в СССР. Однако случилось так, что участие митрополита Евлогия в 1930 году в Англии в межконфессиональных молениях за гонимых верующих в СССР привело к полному разрыву с Москвой. Митрополит Сергий потребовал от митрополита Евлогия обещания не повторять подобные мероприятия, осудить поездку в Англию и впредь не вмешиваться в политику. На что Евлогий отвечал, что участвуя в молениях, он выполнял свой долг молиться за гонимых, “что моление в Англии имело не политический, а религиозный характер: это был протест религиозной и вообще человеческой совести против страшных гонений на Церковь в советской России…”. Вскоре митрополит Сергий своим Указом № 1518 от 11 июля 1930 года уволил митрополита Евлогия от управления Русской Церковью в Западной Европе с предписанием передать все епархиальные дела архиепископу Владимиру (Тихоницкому). Но последний принять назначение отказался и послал в Москву соответствующее заявление¹².

Зарубежная паства встретила весть об увольнении митрополита Евлогия с возмущением и единодушно просила его не покидать епархии. В своих воспоминаниях Владыка так описывает эти драматические события: “…Опираясь на голоса Епархиального собрания, я сделал подробный и обстоятельный доклад митрополиту Сергию <…> и просил ради блага Церкви отменить его несправедливый Указ об увольнении меня без суда. Если же наше ходатайство — и мое личное, и моих епископов, и всего Епархиального собрания — не будет удовлетворено, то во избежание на будущее время подобных недоразумений я просил предоставить нам право организовать временно, до установления нормальных сношений с центральной властью, самостоятельное управление заграничными церквями на основании Указа Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Агафангела от 20 ноября 1920 года, хотя этот Указ был издан для русских епархий, оторванных от центра фронтами гражданской войны. Митрополит Сергий не внял моим доводам и подтвердил увольнение меня от управления епархией с запрещением в священнослужении; а управление было поручено митрополиту Литовскому Елевферию. Такое же запрещение налагалось и на сослужащих мне епископов и на все духовенство, если оно не подчинится митрополиту Елевферию. В юрисдикцию митрополита Елевферия отошли очень немногие <…> Я посовещался с моими епископами, и мы единодушно пришли к решению — обратиться в Константинополь”¹³.

Лишь один из архиереев — епископ Вениамин (Федчен­ков) — сохранил верность митрополиту Сергию. Перейдя под начало митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Бо­го­яв­ленского), он основал Трехсвятительское подворье в Париже¹⁴.

В начале 1931 года обстоятельства сложились так, что сам митрополит Евлогий приехал к Константинопольскому Патриарху Фотию II просить о принятии западноевропейских русских православных приходов в юрисдикцию последнего. По воспоминаниям владыки Евлогия, Патриарх принял его тепло и внимательно, с пониманием отнесся к его проблеме.

В результате 17 февраля 1931 года Константинопольский Патриарх Фотий II грамотой утвердил Западноевропейский экзархат для русских приходов. Экзархом Вселенского Патриарха был назначен митрополит Евлогий. Западно-Европейские русские приходы принимались в юрисдикцию Вселенского Патриарха с сохранением всех привилегий Русской Православной Церкви. При этом всем русским приходам в Европе гарантировалась прежняя самостоятельность как особой православной цер­ковной организации и свободное управление своими делами. Подчеркивалось, что принятие их в константинопольскую юрис­дикцию является временной мерой.

“…Мы синодальным определением постановили, чтобы все Русские Православные приходы в Европе, сохраняя неизменную и неумаленную доселе существующую свою самостоятельность как особой Русской Православной организации и свободно управляя своими делами, рассматривались бы впредь как составляющие временно единую особую экзархию Святейшего Патриаршего Вселенского престола на территории Европы, непосредственно от него зависящую, под его покровительством находящуюся и в церковном отношении, где нужно, им руководимую”, — говорилось в грамоте Патриарха Фотия II¹⁵.

Митрополит Евлогий считал благополучным такое решение его неопределенного положения, создавшегося после разрыва с Москвой. “Вместо зыбкости канонического положения — каноническая устойчивость; вместо увольнения — я назначен Экзархом Вселенского Патриарха; я и моя паства не оторвались от Вселенской Церкви, сохранили с ней каноническую связь при соблюдении внутренней русской автономии. Из грамоты видно теперь, что этот новый порядок управления нашими церквями имеет временный характер, и когда восстановится общеприз­нанная центральная церковная власть и нормальные условия жизни Русской Православной Церкви, мы вновь вернемся к прежнему положению. Постепенно новое каноническое положение было моей паствой принято и усвоено. Все уладилось, успокоилось, хотя многие и по сей день не понимают ценности нашего единения со Вселенским престолом”, — вспоминал митрополит Евлогий¹⁶. Более того, он считал, что в то время на его долю выпала задача поддержания общения с Константинопольской Церковью от лица Русской Церкви.

В Москве иначе оценили способ решения проблемы канонического подчинения, выбранный митрополитом Евлогием. Русской Церковью переход митрополита Евлогия в юрисдикцию Константинополя был расценен как посягательство на ее права. Митрополит Сергий не признал законность этого акта и наложил на митрополита Евлогия наказание, не признанное Вселенским престолом. Это стало очередным поводом для взаимных упреков между Москвой и Константинополем.

Митрополит Сергий направил Константинопольскому Патриарху Фотию II три послания, в которых высказывалось недоумение в связи с создавшейся ситуацией и настоятельная просьба соблюсти канонические правила, установленные Соборами.

В первом послании от 31 октября 1931 года, в частности, говорилось: «В последние годы около русских приходов в Западной Европе сгруппировались русские беженцы, ушедшие из России по политическим мотивам. Среди них — духовенство и архиереи. Ввиду невозможности регулярных сношений ленинградского митрополита с порученными ему заграничными приходами, Патриарх Тихон поручил митрополиту Евлогию управлять русскими приходами в Западной Европе, то есть быть своего рода заместителем, или экзархом ленинградского митрополита. Но об учреждении в Западной Европе епархии не было речи, и быть не могло <…>

Митрополит Евлогий признал Московскую Патриархию в лице заместителя Местоблюстителя и временного при нем патриаршего Священного Синода “своим (по выражению митрополита Евлогия) законным начальством”.

Таким образом, митрополит Евлогий со своими духовенством являются клириками, состоящими в каноническом ведении Московской Патриархии и по искони установившемуся порядку, и по своему личному выбору. Так продолжалось до тех пор, пока неоднократно нарушения митрополитом Евлогием данного обязательства (которое он теперь принял на себя и пред Вашим Святейшеством) не вынудили Патриархию уволить его от управления русскими церквями в Западной Европе (постанов­ление от 10 июня 1930 года № 108). Когда же он и его последователи отказались этому подчиняться, то мы <…> постановлением от 24 декабря 1930 года № 261 запретили ослушникам участие в управлении и совершении хиротонии до судебного решения или до их раскаяния.

По правилу святых Апостолов, епископ, принявший запрещенного клирика в общение, подлежит тоже запрещению, запрещенный высшей властью одной автокефальной Церкви не может быть принят в общение в другой автокефальной Церкви.

Единственно возможное для нас объяснение принятия митрополита Евлогия в общение и каноническое ведение Вселенской Патриархии: что Ваше Святейшество не были в должной форме осведомлены о настоящем деле»¹⁷.

Во втором послании 1932 года говорилось: “…моральный долг попечения о нуждающихся Церквях, лежащий на каждой автокефальной Церкви, несомненно, прежде всего, лежит на первой их них. Однако это первенство в долге не дает Предстоятелю старейшей Церкви полномочий на какие-либо начальнические действия в отношении другой автокефальной Церкви: утверждать ее предстоятеля, вмешиваться в жизнь своими административными распоряжениями помимо ее законного предстоятеля, тем паче произвольно отменять его запрещения и изымать из подсудности ему клириков, канонически ему подведомых.

<…> В деле митрополита Евлогия — архиерей одной автокефальной Церкви, преданный суду своим законным кириархом <…> вопреки всему, принимается в общение предстоятелем другой автокефальной Церкви, разрешается в служении и в управлении.

Пренебрегать авторитетом местной церковной власти и систематически оказывать защиту лишь элементам самочинствующим значит <…> старательно разрушать церковный мир.

В виду изложенного, распоряжения Вселенского Патриарха об изъятии митрополита Евлогия с русскими православными приходами из канонического ведения Московской Патриархии — мы не можем не признать неприемлемым и необязательным <…> Я и Священный при мне Патриарший Синод, от лица всей нашей русской православной иерархии опять усерднейше просим Ваше Святейшество возвратить митрополита Евлогия и его последователей на путь канонического послушания их законному церковному начальству и тем утвердить колеблемый мир в нашей Русской Православной Церкви”¹⁸.

В третьем послании 1933 года митрополит Сергий пишет о том, что в своем послании от 31 октября 1931 года “…мы просили <…> предложить митрополиту Евлогию, чтобы он со всеми русскими церквями в Западной Европе по прежнему оставался в юрисдикции Московской Патриархии и повиновался ее каноническим распоряжениям.

Отсутствие Вашего ответа <…> может давать желающим повод заключить, что Константинопольская Патриархия теперь предпочитает исконному и предписываемому канонами общению с законным началием Православной нашей Церкви Русской — общение с непослушными этому священноначалию отщепенцами, раздирающими хитон Христов”¹⁹.

Надо отметить, что попытка Вселенского Патриархата распространить свою власть на западноевропейские приходы Русской Церкви в 30-е годы ХХ века — далеко не первый случай константинопольских притязаний на территории Западной Европы. Европа всегда привлекала Константинопольских патриархов, которые считают, что они обладают особыми правами над ней как над варварской страной. В Константинополе забывают о том, что Западная Европа уже давно культурная и христианская, чем она обязана далеко не Вселенскому престолу. Небесспорным представляется мнение Константинополя, будто территория Западной Европы, где возникло дело митрополита Евлогия, подчинена юрисдикции Константинопольского Патриарха потому, что 28 правило IV Вселенского собора точно определяет границы Константинопольского Патриархата: Фракия, Понт, проконсульская Асия. Варварские страны Западной Европы: Германия, Британия и другие принадлежали Римскому патриархату до его отпадения. После же отпадения не было никакого общецерковного и для всех обязательного акта, которым территория Римского патриархата присоединялась бы к Константинополю. Вот почему и Русская и Элладская и другие автокефальные Церкви могли свободно учреждать приходы в Западной Европе и управлять ими. Можно допустить, что притязания Константинополя на территорию Западной Европы разумны, так как отвечают его положению как первого в союзе автокефальных Церквей, но это не дает ему права не считаться с уже существующими там с давних пор каноническими отношениями и по своему произволу, без согласия соответствующих автокефальных Церквей, их нарушать.

То же 17 правило IV Вселенского собора указывает на 30-лет­нюю давность при споре о принадлежности приходов к той или иной епархии. Русская Церковь имеет заграничные русские приходы в своей юрисдикции более чем 30 лет²⁰.

По мнению Русской Церкви, следуя апостольскому примеру, Константинопольский Патриархат не должен был бы захватывать русские церковные организации в Западной Европе. “Но аще кто простер руку и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную, да не преступаются правила отец; да не вкрадывается под видом священнодействия, надменность власти мирския <…> аще же кто предложит <…> противное тому, что ныне определено, да будет оно недействительно”²¹.

Существование Константинопольского экзархата, включавшего в себя русские приходы Франции и других стран Западной Европы, является и по сей день обстоятельством, осложняющим взаимоотношения между двумя влиятельными Церквями — Русской и Константинопольской. Московская Патриархия в своих контактах с Константинополем настаивает на возвращении канонически неправомерно захваченных приходов в свою юрисдикцию.

Однако, оценивая создавшуюся в конце 20-х—начале 30-х годов ситуацию, следует иметь в виду и мнение инициатора перехода под Константинопольский омофор митрополита Евлогия. В тех условиях, когда его паству теснил Карловацкий синод, а Русская Церковь не могла оказывать должной поддержки, митрополит Евлогий расценивал предпринятый акт как единственный способ обрести каноническую устойчивость и спокойствие для руководимых им приходов. Тогда он не видел другого выхода. По окончании Второй мировой войны митрополит Евлогий встречался с руководством советского посольства в Париже и вел переговоры о возможности воссоединения с Русской Православной Церковью, которому ни в то время, ни позже, к сожалению, не суждено было осуществиться в силу политических причин²².

Таким образом, вполне возможно понять мотивы перехода митрополита Евлогия с паствой под константинопольский омофор в 30-х годах ХХ века, хотя канонических оснований для этого акта найти не удается. Приходится констатировать, что в ХХ веке Константинопольская Патриархия в отношениях с автокефальными Церквями зачастую предпочитала политико-практическую позицию догматико-канонической. Это дало основание митрополиту Сергию не без сожаления признать, что “Русская Церковь и русский народ начали терять веру в Константинопольскую Патриархию как представительницу канонической правды”²³.