Пойдем за Ним, и омоемся
Священник Сергий Круглов
Больна вода. Больна земля, болен весь мир.
Оттого, что это мы, люди, больны – умами больны, сердцами. Страхами своими, похотью, одиночеством, смертью – инфицировали всё вокруг.
Христе Целителю, приди, спаси, вылечи!
«Тако глаголет Господь: да возвеселится пустыня жаждущая, да возрадуется пустыня, и процветет яко крин, и да прозябнет, и вся возвеселятся. И возрадуются пустынная Иорданова, и слава Ливанова дана бысть ей, и честь Кармилова, и людие Мои узрят славу Господню, и высоту Божию. Укрепитеся руки ослабленныя, и колена разслабленная утешитеся…»
Думает батюшка: вот Рождество – это было прикровенно. А Крещение – оно уже откровенно. Откровение, Богоявление… Рождество Христово – это: «Я пришел». А Крещение Христово – это: «Идите за Мной!» Пойдем за Ним, умрем с Ним в водах крещения, и омоемся, и преобразимся этой водою, праматерью всякой плоти, и Духом. Исполним всякую правду, и придем, наконец, на родину нашей любви, нашей мечты, всего главного и лучшего в нас, в землю обетованную.
Тяжко идти, конечно, дорога всегда тяжела – вот и второе дыхание закончилось, и стопятидесятое, уже и ползти сил нет, а впереди – всего только Голгофа, далеко еще до Воскресения.
Эх, бедные вы мои, грешные, родные. Бедный я сам – люби, сказано, ближнего как самого себя, вот себя и люблю, самого мне ближнего, то есть – жалею, скорблю о себе пропащем, плачу на морозе едкими соплями из самого нутра, а что ж еще, большего в любви пока не нажил, не научился, не умею…
«И рцыте малодушным мыслию, укрепитеся и не бойтеся: се Бог наш суд воздает, Той приидет и спасет нас. Тогда отверзутся очеса слепых, и ушеса глухих услышат: Тогда скочит хромый яко елень, и ясен будет язык гугнивых: яко проразися в пустыни вода, и дебрь в земли жаждущей. И будет безводная в блата, и в жаждущей земли источник воды будет: тамо будет веселие птиц, водворение сиринов, и тростий, и блата. Тамо будет путь чист, и путь свят наречется: и не мимоидет тамо нечист, ниже будет тамо путь нечистый, разсеяннии же пойдут по нему, и не заблудят. И не будет тамо льва, ниже зверей лютых взыдет нань, ниже обрящется тамо: но пойдут по нему избавленнии и собраннии от Господа. И обратятся, и приидут в Сион с веселием и радостию, и веселие вечное над главою их. Хвала и радование, и веселие постигнет их: отбеже болезнь, печаль и воздыхание…»
“С праздником, батюшка!”
Батюшка склоняется, щурится в иордань: ничего, ладно устроили, лишь бы опять пьяные не лезли, поотморозятся ведь, дурачье. Не утонул бы кто, ну да тут неглубоко, и течение в заводи почти никакое – Господи, огради и помилуй! От водяного пара запотели очки, батюшка неловко попытался протереть их варежкой, потом жестяным концом залубеневшей на морозе епитрахили, кое-как размазал муть по стеклам. Идет молебен своим ходом, тетки-клирошанки отстукивают паремии и Апостол дробной скороговоркой, вот и Евангелие, и молитвы – длинные, как река…
Что Он там сказал в ответ женщине у колодца?
«Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную…»
Батюшка стаскивает зубами варежки, голыми руками берется за софринский металлический крест. Вскипает на морозе крест, вкипают в крест пальцы – сейчас закипит и вода, станет водой новой, скачущей в жизнь вечную. Замерли люди за деревянными бортиками, жарким льдом горят в полночной выси мохнатые деревенские звезды.
Фото: Климец Алексей / klimets.livejournal.com
«Во Иордааааане крещающуся Тебе, Господи!..»
Сияющий шприц погружается в вену реки. И коматозный мир – хрипит, дергается, раз, другой, снова вдох, еще, разлепляет веки, отворяет взор горе, сначала мутный, но начинающий наполняться светом разума, светом жизни, все больше и больше.
…Ну а потом, как водится, шум, визг, суета, смех, фотовспышки щелкают – из районной газеты корреспондент, полез народ в иордань. Вон ребятишек маленьких волокут – ох, Господи… Батюшка, как бывший медик, страдальчески морщится. Вон скачет по горке вниз к реке микроавтобус – сельская администрация прибыла, для них заранее армейская палатка огромная раскинута, походная печка дымит, эти целый корпоратив тут устроят. Пора уходить.
Путь от речки до храма вроде и недалек, сотни две метров, а скоро не дойти, народ окружил:
– Батюшка, с праздником!
– Батюшка, благословите и нас!
– А какая вода сильнее, крещенская или богоявленская?
– А моя сноха говорит, зачем ходите, в двенадцать ночи вода сама по всей земле освятится?
– А в проруби все грехи смываются? А я не успел первый залезть…
– Зачем первый-то?
– Ты чо, придурошный. Ты после всех полезь – так все ихние грехи на себя соберешь…
– А как в хате сейчас водой кропить, справа налево или слева направо?
Батюшка благословляет, поздравляет, пересказывает недавно услышанный анекдот о том, что если квартиру покропить святой водой и всё грешное уйдет, то самим-то где жить будет? Пару раз позирует назойливому корреспонденту, потихоньку продвигается в сторону храма.
И нам недалеко…
…Про что народная загадка: «Кланяется-кланяется, придет домой – растянется?» Про топор? Как бы не так: про нашего брата-попа. Валится батюшка на тахту, раздеваться не стал: все равно опять вставать скоро. Засыпает мгновенно, как в курящуюся прорубь падает.
И снится батюшке: несказанный свет, любимые люди, далекая обретенная родина, которая вроде и его родной поселок, где детство прошло, а вроде и не он. Снится река – великая река жизни, которая есть путь, и никогда не сходится в тупик, делает повороты, за далью даль, где-то ревет шиверой или водопадом, где-то мерно колышется на мели – и продолжает течь дальше, и никакими дамбами ее не перегородить, не поставить преграды. А над рекой – райский, яркий, разноцветный гомон, веселие птиц и водворение сиринов. И батюшка вздыхает и улыбается во сне: ну, раз сирины водворились – значит, все в порядке. Значит, и нам уж недалеко, Богу содействующу! Скоро, скоро.
