Главная Общество

«Жестокость исчезнет, и мир восстановится». Дневник Анны Франк — о жизни во время войны

Два года в Убежище
Фото: annefrank.org
В 13 лет Анна Франк вместе с родителями, сестрой Марго и еще четырьмя евреями поселилась в Убежище — задней части дома на набережной Принсенграхт-263 в Амстердаме. Два года они скрывались от нацистов, пока не были арестованы. Все это время Анна вела дневник. Накануне Дня памяти жертв Холокоста «Правмир» публикует отрывки из него.

Суббота, 20 июня 1942 года

…В мае 1940 года начались трудные времена: нападение Германии, капитуляция, оккупация и все больше бед и унижений для евреев. Законы, ограничивающие наши права, принимались один за другим. 

Евреи были обязаны носить желтую звезду, сдать свои велосипеды, не имели права ездить на трамваях и в автомобилях, даже собственных. Евреи могли посещать магазины только с трех до пяти и пользоваться услугами исключительно еврейских парикмахеров. Евреи не имели права появляться на улице с восьми вечера до шести утра. Им запрещалось ходить в театры, кино и другие подобные учреждения, а также — в бассейн, теннисный корт, на греблю, и вообще заниматься любым видом спорта в общественных местах. С восьми вечера евреи не могли сидеть в собственном саду или в саду у знакомых. Нельзя было ходить в гости к христианам. Учиться позволялось только в еврейских школах. 

Так мы и жили в ожидании новых запретов. Джекки говорила: «Боюсь браться за что бы то ни было, а вдруг и это нельзя?»

«Моя подруга Анна Франк». Режиссер Бен Сомбогаарт, 2021. Фото: Netflix

Летом 1941 года заболела бабушка. Ее готовили к операции, поэтому мой день рождения в том году так по-настоящему и не отметили, так же как и в 1940-м, когда немцы оккупировали Голландию. 

Бабушка умерла в январе 1942 года. Никто не знает, как я любила и люблю ее, и как часто о ней думаю. Мой последний день рождения отмечали как бы и за два прошедших года. В память о бабушке мы поставили свечку.

Среда, 8 июля 1942 года

…В дверях появилась Марго, вся взволнованная. 

Семья Франк. Фото: annefrank.org

«Папе прислали повестку из гестапо, — прошептала она, — мама пошла к господину Ван Даану». (Ван Даан — давний знакомый и компаньон отца.) 

Я перепугалась ужасно, ведь все знают, что означает подобная повестка. Невольно представила себе концентрационный лагерь, тюремные камеры, неужели папу отправят туда? 

«Он, конечно, не поедет, — успокаивала меня Марго, — мама как раз решает с Ван Даанами, можем ли мы уже завтра скрыться в нашем убежище. Ван Дааны переедут вместе с нами, и мы поселимся там всемером». 

Мы сидели и молча ждали маминого возвращения. Говорить не могли от волнения о бедном папе, который, ничего не подозревая, был в гостях в еврейской богадельне.

Вдруг позвонили в дверь. «Это Хелло» (друг Анны. — Примеч. ред.), — вскричала я. «Не открывай», — Марго попыталась меня удержать, но это было лишним. Я услышала внизу голоса мамы и Ван Даана, они разговаривали с Хелло. Тот ушел, а мама и Ван Даан поднялись наверх. Они хотели поговорить друг с другом наедине, так что меня с Марго выставили из комнаты и строго наказали при каждом звонке смотреть в замочную щелку и никому не открывать, кроме папы.

Мы ушли в нашу комнату, и тут Марго рассказала, что повестка пришла на самом деле не папе, а ей. Я испугалась еще больше и расплакалась. Марго всего шестнадцать лет, как можно забирать таких юных девушек? Но, к счастью, она останется с нами, ведь так сказала мама, и папа именно это имел в виду, когда говорил об убежище. Но когда и где мы спрячемся, в какой стране и городе, в каком доме или, может, хижине? Я задавала эти бесконечные вопросы, на которые пока не было ответа.

Мы с Марго принялись упаковывать сумки. Первым я вложила дневник, потом бигуди, носовые платки, учебники, расческу, старые письма. Я думала о том, что с нами теперь будет, и запихивала в сумку всякую ерунду. Позднее я об этом не пожалела: воспоминания дороже платьев. <…>

Мип и Ян Гиз в день их свадьбы, 16 июля 1941 г. Фото: annefrank.org

В одиннадцать пришли Мип и Ян Гиз. Мип работает в конторе отца с 1933 года, она и ее новоиспеченный супруг Ян — наши близкие друзья, которым мы полностью доверяем. И вновь туфли, чулки, книги и белье были погружены в необъятную сумку. В половине двенадцатого Мип и Ян исчезли.

Я устала страшно, и хотя знала, что это последняя ночь в нашем доме, сразу провалилась в сон. В полшестого утра меня разбудила мама. К счастью, было уже не так жарко, моросил теплый дождь. Мы, все четверо, оделись так тепло, как будто нам предстояло переночевать в холодильнике. Это было необходимо, чтобы захватить с собой как можно больше одежды. Разве могли евреи в нашей ситуации появиться на улице с чемоданом? Я натянула на себя три рубашки, три пары брюк, поверх них — юбку, жакет, плащ, две пары чулок, осенние туфли, шапку, шарф, и это еще не все! Я буквально задыхалась, но никто не обращал на это внимания.

Марго запихнула в портфель как можно больше учебников, взяла из чулана свой велосипед и уехала с Мип в неизвестном направлении. Я до сих пор понятия не имела, где же находится наше таинственное убежище…

В полвосьмого мы захлопнули за собой дверь. Единственное существо, с которым я могла попрощаться, был наш котенок Морши. Он теперь найдет пристанище у соседей. Об этом мы оставили записку господину Гольдшмидту.

Неубранные постели и стол, кусок мяса на кухонном столе — все говорило о том, что мы бежали сломя голову. Нам было безразлично, что подумают люди. Мы спешили уйти и благополучно добраться до безопасного места. 

Четверг, 9 июля 1942 года

…Когда мы вышли на шоссе, родители начали рассказывать мне о плане нашего бегства. Уже месяцы они уносили из дома вещи и одежду. 16 июля мы планировали скрыться. Но из-за повестки пришлось уйти раньше, так что наше новое жилище еще не совсем благоустроено. А само убежище располагается в папиной конторе. Посторонним это трудно понять, поэтому постараюсь объяснить. Служащих у отца немного. Господин Куглер, господин Кляйман, Мип и двадцатитрехлетняя стенографистка Беп Фоскейл были посвящены в наш план. Работник склада господин Фоскейл (отец Беп) и двое его ассистентов ничего не знали.

Реконструкция входа в склад, 1999 г. Фотограф Аллард Бовенберг. Фото с сайта annefrank.org

Планировка дома такова: внизу находится большой склад, разделенный перегородками на отдельные рабочие помещения. В одних перемалывают корицу, перец и другие приправы, в других хранят запасы. Рядом со складом расположена входная дверь, за той еще одна дверца и лестница наверх. Поднявшись по ней, оказываешься перед стеклянными дверями с надписью «Контора». Основное помещение конторы — большой светлый зал, обычно полон народу. Днем там работают Беп, Мип и господин Кляйман. Проходная комнатка с несгораемым шкафом и большим комодом ведет в маленький, душный и довольно темный кабинет. В прошлом он служил рабочим местом Куглера и Ван Даана, а сейчас только Куглера. Туда можно попасть и с лестничной площадки, но никак не минуя стеклянной двери, открывающейся изнутри, но не снаружи. Пройдя через комнату Куглера, длинный коридор, мимо чулана с углем и поднявшись на четыре ступеньки, оказываешься в самой роскошной комнате дома — кабинете директора. Старинная мебель, линолеум, ковры, радио, дорогая лампа — шик-блеск, да и только! Рядом большая кухня с газовой колонкой и двухконфорочной плитой и туалет. Вот я и описала второй этаж. 

Реконструкция ванной в убежище, 1999 г. Фотограф Аллард Бовенберг. Фото с сайта annefrank.org

От него — лестница на третий, выходящая на площадку с несколькими дверями. За левой из них находятся кладовые с чердаком и мансардой. Из кладовых по крутой, настоящей голландской лестнице можно спуститься ко второму выходу на улицу. 

А за правой дверью располагается задняя часть дома, которая и служит теперь нашим убежищем. Никто бы не подумал, что за простой серой дверцей скрывается столько комнат. Минуешь маленькую ступеньку, и вот ты внутри. Справа от входа крутая лестница наверх, слева маленький коридорчик и комната четы Франк. Комнатушка рядом — спальня двух молодых барышень Франк, служащая им также и кабинетом. 

Справа от лестницы комнатка с умывальником и отдельным туалетом, со вторым выходом в нашу с Марго спальню. А если поднимешься по лестнице, то удивишься еще больше, увидев большой и светлый зал. Это бывшая лаборатория, поэтому там есть плита, раковина и рабочий столик. Теперь она будет служить спальней супругов Ван Даан, а также общей гостиной и столовой. Крошечная проходная каморка поступит в распоряжение Петера Ван Даана. Кроме того, есть чердак и мансарда, как и в передней части дома. Вот я и закончила описание нашего замечательного убежища!

Суббота, 11 июля 1942 года

Дорогая Китти! Отец, мама и Марго все никак не привыкнут к бою часов с башни Вестерторен — они бьют каждые четверть часа. Мне же этот бой ничуть не мешает, и даже приятен и привычен, особенно ночью. 

Конечно, тебе интересно, как мне нравится жизнь в нашем Убежище, но боюсь, что сама до сих пор толком этого не знаю. Думаю, что я себя здесь никогда не почувствую по-настоящему дома, но это не значит, что мне уныло или противно. Мне кажется, что я на каникулах, в какой-то своеобразной гостинице. Странная идея, не так ли? Но именно такое у меня чувство. А вообще наша часть дома — идеальное место, чтобы скрываться! Правда, сыровато немного и потолки косые, но вряд ли во всей Голландии найдутся беглецы, живущие в таком комфорте.

Наша с Марго спальня выглядела весьма скучно и пусто. Но, к счастью, папа не забыл взять с собой мою коллекцию открыток и фотографий кинозвезд, которыми я обклеила все стены. И теперь комната выглядит, как картинка! Так что понемножку благоустраиваемся, а когда переедут Ван Дааны, то из дерева, хранящегося на чердаке, мы смастерим стенные шкафчики и другие полезные вещи. <…>

Стол в комнате Анны Франк в убежище. Реконструкция 1999 г. Фотограф Аллард Бовенберг. Фото с сайта annefrank.org

28 сентября 1942 года

Все тяжелее осознавать, что мы никогда не можем выйти на улицу. И испытывать постоянный страх, что нас обнаружат и расстреляют. Не очень веселая перспектива!

Четверг, 1 октября 1942 года

Дорогая Китти! Вчера я страшно перепугалась. Позвонили в дверь, неожиданно и очень громко. Я подумала: не иначе как за нами пришли! Представляешь себе? Но все были уверены, что это почтальон или просто какой-то озорник, и я успокоилась.

Последние дни у нас очень тихо. Левинсон, маленький еврейский аптекарь и химик, работает внизу на кухне, по заданию господина Куглера. Он хорошо знаком с нашим домом, поэтому мы все боимся, что ему придет в голову заглянуть в бывшую лабораторию. Вот мы и тихи, как мышата. Кто мог подумать еще три месяца назад, что трещотка Анна сможет молчать часами?

Пятница, 9 октября 1942 года

Дорогая Китти! Сегодня у меня только печальные известия. Наших еврейских знакомых арестовывают целыми группами. В гестапо с ними обращаются буквально не по-человечески: загоняют в вагоны для скота, чтобы увезти в Вестерборк, еврейский лагерь в Дренте. 

Мип говорила с человеком, которому удалось бежать оттуда. Он рассказал ужасные вещи! Заключенным почти не дают еды и питья. Воду из кранов подают всего на час в день, и на несколько тысяч людей там всего один умывальник и туалет. Спят все на полу вповалку: мужчины, женщины… Женщин и детей нередко обривают наголо. Бежать оттуда практически невозможно: заключенных узнают по обритым головам и еврейской внешности.

Если в Голландии евреев держат в таких невыносимых условиях, то как же им приходится в тех местах, куда их отсылают? Мы думаем, что большинство просто уничтожают. Английское радио говорит о газовых камерах, возможно, это самый быстрый способ умерщвления.

Я в шоке. Мип рассказывает все так подробно и взволнованно, она переживает не меньше нас. Совсем недавно на ступеньки ее дома присела старая хромая еврейка, она ждала машину гестапо. Старушка ужасно боялась воздушных налетов. Но Мип не решилась впустить ее в дом, да и никто бы не решился. Немцы наказывают за подобную помощь очень сурово.

Беп последнее время грустная: ее друга, возможно, отправят в Германию. Еще она боится, что бомба упадет на дом ее Бертуса. Говорят, что бывают бомбы весом в миллион килограмм. До чего глупа распространенная шутка: «Миллиона-то он не получит, но одной бомбы вполне достаточно». Бертус — далеко не единственный: ежедневно поезда увозят молодых мужчин на работы в Германию. Когда поезд останавливается, то некоторым — очень немногим — удается бежать и потом скрыться в надежном убежище.

Фото: annefrank.org

Я еще не закончила мой грустный отчет. Знаешь, что такое «брать в заложники»? Сейчас это стало новым наказанием за саботаж. Невинных, ничего не подозревающих граждан сажают в тюрьму, где они сидят в ожидании смерти. Если обнаруживают саботаж и виновника не находят, то гестапо расстреливает пять заложников. Часто их фотографии помещают в газете. Это ужасное преступление называют «вынужденной мерой».

Что ж, замечательный народ, немцы, и я принадлежу к нему… Хотя нет, Гитлер уже давно лишил нас гражданства. 

Четверг, 19 ноября 1942 года

…Дюссель (врач-стоматолог, восьмой житель Убежища. — Примеч. ред.) много рассказал нам о внешнем мире, уже давно отрезанном от нас. Какие печальные и тяжелые известия! Много наших друзей и знакомых отправлены неизвестно куда, где их ожидает только самое ужасное. 

По вечерам всюду снуют зеленые или серые военные машины. Из них выходят полицейские, они звонят во все дома и спрашивают, нет ли там евреев. И если находят кого-то, то забирают всю семью. Никому не удается обойти судьбу, если не скрыться вовремя. Иногда полицейские посещают по спискам только те дома, где по их сведениям есть чем поживиться. Случается, что они запрашивают выкуп: столько-то гульденов за человека. Как будто вернулся рабовладельческий строй! Но не время шуткам, так страшно все это! 

Часто по вечерам в темноте я вижу, как идут колонны ни в чем не повинных людей, подгоняемых парой негодяев, которые их бьют и мучают, пока те не падают на землю. Никого не щадят: старики, дети, младенцы, больные, беременные — все идут навстречу смерти.

А нам так хорошо здесь, уютно и спокойно. Мы можем не волноваться за себя, но как мы боимся за наших дорогих и близких, которым не можем помочь. У меня тут теплая постель, а каково приходится моим подругам: они, возможно, лежат на сырой земле, а может, их уже и нет в живых.

Мне так страшно, когда я думаю о друзьях и знакомых, которые сейчас во власти самых зверских палачей и должны бороться за жизнь. Только потому, что они евреи.

Актриса Милли Перкинс в роли Анны Франк на кадре из фильма «Дневник Анны Франк» (режиссер Джордж Стивенс, 1959)

Пятница, 20 ноября 1942 года

Дорогая Китти! Мы теперь просто не знаем, как держаться, что говорить, что думать. До сих пор мы мало знали о судьбах евреев и не теряли бодрости и оптимизма. <…>

Но как ни страшно все это, думаю, что мы через какое-то время успокоимся и снова будем шутить и, как у нас принято, поддразнивать друг друга. Ни нам самим, ни людям внешнего мира наши переживания пользы не принесут. Так что нет смысла превращать Убежище в храм печали.

Но сейчас — чем бы я ни занималась — не могу отогнать мысли о тех, кого уже нет. А если, забывшись, начинаю смеяться, то тут же прекращаю: мне стыдно, что я веселюсь! Значит, плакать все дни напролет? Нет, я так не могу, эта тоска должна пройти.

А у меня еще и свои личные проблемы, разумеется, ничтожные по сравнению с тем общим горем, но все-таки я расскажу о них. Последнее время я чувствую себя такой покинутой, как будто вокруг пустота. Раньше мне и в голову подобное не приходило, мои мысли были заняты подругами, разными развлечениями и удовольствиями. А сейчас я думаю или о несчастьях других, или о себе самой. Я поняла, что папа, хоть и бесконечно милый и любимый, не может заменить мой прежний целый мир. О маме и Марго я и вовсе не говорю.

Ах, какая я неблагодарная эгоистка, Китти, что жалуюсь сейчас об этом! Но ничего не могу поделать: все здесь нападают на меня, и сколько горя вокруг!

Актриса Леа ван Акен в роли Анны Франк на кадре из фильма «Дневник Анны Франк» (режиссер Ханс Штайнбихлер, 2016)

Среда, 13 января 1943 года

…Во внешнем мире происходят ужасные вещи. Днем и ночью несчастных людей угоняют, разрешив взять с собой лишь рюкзак и немного денег. Да и это у них отнимают по дороге. Семьи разлучают: женщин, мужчин и детей уводят раздельно. Бывает, что дети, вернувшись со школы, не находят дома родителей. Или женщины, возвратившись с рынка, обнаруживают дом пустым и заколоченным. Не только евреи, но и христианские семьи живут в страхе, что их сыновей угонят в Германию. Боятся все. 

Каждую ночь через Голландию летят самолеты, чтобы совершить налеты на немецкие города, и ежечасно в России и Африке погибают сотни и даже тысячи людей. Никого не обходит горе. Война по всей земле, и конца ей не видно, хоть и дела у союзников лучше.

А нам здесь так хорошо по сравнению с миллионами других. Мы живем спокойно и безопасно и, как говорится, проедаем наши деньги. Мы так эгоистичны, что часто мечтаем вслух о том, как будет после войны, радуемся новой одежде и обуви. А ведь следовало бы экономить каждый цент, чтобы потом помочь нуждающимся.

Дети за окнами бегают в тоненьких кофточках, деревянных башмаках на босу ногу, без курток, шапок и чулок, и никто ничего не может для них сделать. Они хотят есть, с голодухи жуют морковку, выходят из холодной квартиры на холодную улицу, чтобы прийти в еще более холодную школу. Вот до чего дошла Голландия: на улицах ребята выпрашивают кусок хлеба у прохожих! 

Ах, об этих ужасах войны можно рассказывать часами, но мне от этого становится еще грустнее. Ничего не остается, как ждать окончания страданий. Ждут евреи и христиане — весь земной шар. А многим остается ждать только смерти.

Среда, 10 марта 1943 года

Дорогая Китти! Вчера вечером у нас случилось короткое замыкание, а на улице стреляют непрерывно. К стрельбе и воздушным налетам никак не могу привыкнуть и каждый раз ищу защиты в постели у папы. Наверно, думаешь, что я совсем ребенок, но попробовала бы ты испытать это сама: за грохотом канонады не слышно собственного голоса. <…>

При свете свечей все кажется не так жутко, как в темноте. Я дрожала, словно в лихорадке, и умоляла папу зажечь свечку. Но он оставался неумолимым, и мы продолжали сидеть без света. Тут раздался треск пулеметов, это в десять раз ужаснее, чем зенитки. Тогда мама вскочила с постели и к неудовольствию Пима зажгла большую свечу. В ответ на его ворчание она сказала: «Ты считаешь, что Анна — бывалый солдат? И достаточно об этом!»

Суббота, 27 марта 1943 года

…Раутер (это весьма высокопоставленный фашист) заявил: «Все евреи должны до первого июня покинуть страны, находящиеся под властью Германии. Со 2 апреля по 1 мая утрехтская провинция будет полностью санирована (словно мы какие-то тараканы…), а с 1 мая по 1 июня — северная и южная провинции». Как больной и ненужный скот, людей гонят к месту убоя. Не буду продолжать, мысли об этом вызывают лишь кошмары.

Но есть и хорошая новость: немецкую контору по найму рабочей силы подожгли борцы сопротивления. А несколько дней спустя — и регистратуру. Они переоделись в немецкую полицейскую форму, обезвредили охрану и уничтожили кучу важных документов.

Вторник, 18 мая 1943 года

…Все студенты должны подписать заявление о том, что они симпатизируют немцам и одобряют новый порядок. Восемьдесят процентов отказались пойти против совести и, следовательно, не подписали. Это не осталось без последствий, и теперь всех неподписавших отправляют на работу в Германию. Так скоро в Голландии и молодежи не останется! <…>

Дневник Анны Франк на выставке в Хоогхалене, Нидерланды. Фото: Bas Czerwinski/AP

Понедельник, 26 июля 1943 года

…Семь часов. Вскакиваю в испуге и слышу, что Ван Даан разговаривает с папой. <…> Замечательная новость, лучшая за последние месяцы, а возможно, и с самого начала войны: Муссолини сдал полномочия, и во главе итальянского правительства встал король.

Мы ликовали! После вчерашнего кошмара — такое потрясающее известие и… надежда! Надежда на конец, надежда на мир.

…Утром опять сирены и самолеты, я просто задыхаюсь от них, не могу выспаться и не могу заставить себя заниматься. Но новость об Италии продолжает радовать и волновать. Что принесет нам конец года?

Пятница, 28 января 1944 года

…Очень важные для нас новости, поступающие от Кляймана и Яна — это истории о таких же, как мы, вынужденных затворниках. Наши друзья стараются доставить как можно больше информации о них, и мы мысленно разделяем страдания и радости наших товарищей по несчастью.

«Прятаться, скрываться» — эти слова стали такими же обыденными, как папины тапочки перед камином. А подпольных организаций подобно «Свободной Голландии» очень много, на удивление много. Они подделывают паспорта, помогают своим подопечным деньгами, находят надежные убежища, обеспечивают работой скрывающихся христиан. Поразительно, что они все это делают совершенно бескорыстно и рискуют собой, спасая жизни других. 

Лучший пример — наши помощники, которые столько для нас делают, и надеюсь, что будут помогать нам до выхода на свободу. А ведь если нас обнаружат, то их ожидает тяжкое наказание. Ни разу ни один из них не намекнул, что мы обуза для них (что и есть на самом деле), а забота о нас тяжела и утомительна. Каждое утро они поднимаются наверх, беседуют с мужчинами о политике, с женщинами — о еде и тяготах войны, с детьми — о книгах и газетах. Они стараются всегда выглядеть веселыми, никогда не забывают принести цветы и подарки ко дням рождения и праздникам и в любой момент готовы выполнить наши просьбы. Мы никогда не должны это забывать. Помогая своим ближним, они совершают подвиг, сравнимый с геройством на полях сражений. <…>

Вторник, 7 марта 1944 года

…Когда я думаю о моей жизни до 1942 года, то она кажется мне какой-то игрушечной. Анна Франк того беззаботного времени совсем не похожа на сегодняшнюю Анну, немало поумневшую. А как раньше все было просто и замечательно! Любимица учителей, избалована родителями, за каждым углом пять поклонников, не меньше двадцати подруг и знакомых, денег достаточно, сладостей без счета — что же нужно еще? <…>

Я как бы рассматриваю себя до 1942 года через сильное увеличительное стекло. Счастливая жизнь дома. Потом внезапный переезд в Убежище, ссоры, непонимание… Это неожиданно навалилось на меня, и я не знала, как себя вести — отсюда моя грубость. В первую половину 1943 года мне часто было грустно и одиноко, и я много плакала. Пыталась разобраться в своих многочисленных ошибках и недостатках, которые казались больше, чем они есть на самом деле. Старалась много говорить со всеми, найти понимание у Пима, но напрасно. Я должна была сама изменить свое поведение так, чтобы больше не слышать со всех сторон упреков, вызывающих у меня лишь отчаяние и бессилие.

Во второй половине года стало немного лучше, я повзрослела, и ко мне стали относиться иначе. Я тогда много думала, начала сочинять рассказы и пришла к выводу, что должна стать независимой от окружающих и не позволять им раскачивать себя, как маятник, то в одну, то в другую сторону. Я хотела сформировать себя сама, по собственной воле. <…>

Анна Франк. Фото: annefrank.org

Вечером в постели я всегда заканчиваю молитву словами: «Благодарю Тебя за все хорошее, за любовь и красоту». Мне тогда становится радостно, и я думаю, что «хорошее» — это то, что мы в надежном укрытии и что мы здоровы. «Любовь» — это о Петере, она еще мала и непрочна, и мы оба не решаемся произнести слова: любовь, будущее, счастье. А красота — это весь мир, природа и вообще все, что есть на свете прекрасного.

И тогда я думаю не о горестях, а о том, как много в жизни радостного. В этом-то мы с мамой и различаемся. Если кто-то грустит, то она дает совет: «Вспомни, сколько вокруг горя, и будь довольна, что многие несчастья тебя миновали». А мой совет такой: «Иди в поля, смотри на солнце, любуйся природой. Ищи счастье в себе самой, подумай обо всем прекрасном, что есть в тебе и мире, и будь счастлива».

По-моему, мама не права. Она говорит: радуйся, что не страдаешь еще больше. А если эти страдания придут потом? Тогда все пропало? Я считаю, что после любого пережитого горя остается что-то хорошее, со временем это хорошее растет, и так достигается своего рода равновесие. Если ты счастлив, то приносишь радость и другим. Тот, кто хранит веру и мужество, победит зло!

Среда, 3 мая 1944 года

…Наверно, ты представляешь себе, мы — один за другим — в отчаянии повторяем: «О, почему война продолжается, почему люди не могут жить в мире, почему уничтожают все вокруг?» Вопрос этот закономерен, но ясного ответа на него еще не дал никто. 

Да, почему в Англии сооружают все более гигантские самолеты и дома особой, легко восстанавливаемой конструкции? Почему каждый день на войну тратятся миллионы, а на здравоохранение, искусство и бедных людей — ни цента? Почему многие страдают от голода, тогда как в других частях света изобилие еды? Почему люди так безумны?

Я не верю, что в войне виноваты только высокие чины, правительства и капиталисты. О нет, обычные люди тоже участвуют в ней добровольно, иначе народы уже давно восстали бы! Просто в людях живет стремление к жестокости, уничтожению, убийству. И пока со всем человечеством не произойдет гигантская метаморфоза, войны будут продолжаться, и люди будут уничтожать все выращенное, созданное и построенное, чтобы потом снова начать сначала!

Я часто ощущаю подавленность, но безнадежность — никогда. Наше затворничество иногда напоминает мне увлекательное и романтическое приключение. Например, бытовые проблемы дают мне повод для интересных записей в дневнике. Я уже точно решила, что моя жизнь не будет похожа на жизнь других девочек, а когда я повзрослею, то никогда не стану обычной домашней хозяйкой. Начало у меня особенное, и уже только поэтому я даже в самые опасные моменты могу смеяться над абсурдностью ситуации.

Я еще девочка, и во мне многое не раскрыто. Но я молодая и сильная, переживаю необычное приключение и не намерена жаловаться дни напролет на отсутствие развлечений. Мне многое дано от природы: оптимизм, жизнерадостность, сильный характер. Каждый день я чувствую, что расту духовно, что приближается освобождение, что природа прекрасна и что меня окружают хорошие люди. И что жизнь в Убежище интересна и увлекательна! Зачем же впадать в отчаяние?

Суббота, 15 июля 1944 года

Анна Франк. Фото: annefrank.de

…Разве взрослым в Убежище труднее, чем детям? Нет, как раз наоборот. Люди постарше составили уже суждение обо всем и не колеблются в решениях. А нам, молодым, вдвойне тяжелее отстаивать свое мнение в то время, когда рушатся идеалы, люди проявляют свою подлую сущность и нет больше твердой веры в правду, справедливость и Бога.

И если кто-то все же утверждает, что взрослым в Убежище тяжелее, то он не имеет представления о том, какое огромное количество трудностей наваливается здесь на нас, молодых. У нас еще слишком мало опыта для решения проблем, и если мы после долгих поисков все же находим выход, то часто на поверку он оказывается ошибочным. 

Сложность нашего времени в том, что стоит только возникнуть идеалам, новым прекрасным надеждам, как жестокая действительность уничтожает их. Удивительно, что я еще сохранила какие-то ожидания, хотя они и кажутся абсурдными и неисполнимыми. Но я сберегла их несмотря ни на что, потому что по-прежнему верю в человеческую доброту. 

Я не могу строить свою жизнь на безнадежности, горе и хаосе. Я вижу, как Земля постепенно превращается в пустыню, и настойчиво слышу приближающийся гром, несущий смерть, я ощущаю страдания миллионов людей, и все же, когда смотрю на небо, то снова наполняюсь уверенностью, что хорошее победит, жестокость исчезнет и мир восстановится.

А пока я не откажусь от своих идеалов: ведь могут прийти времена, когда их можно будет осуществить!

После Убежища

Утром 4 августа 1944 года все обитатели Убежища были арестованы. Их поместили в амстердамскую тюрьму, а четыре дня спустя доставили в Вестерборк, пересадочный лагерь для евреев. 3 сентября 1944 года последним транспортом на восток их депортировали в польский Освенцим.

Анна Франк умерла от тифа в лагере Берген-Бельзен в конце февраля — начале марта 1945 года, как и ее сестра Марго. Их мать, Эдит Франк, умерла 6 января 1945 года в женском лагере Освенцим-Биркенау от голода и истощения. 

Герман Ван Пелс (Ван Даан) умер в газовой камере в день прибытия в лагерь, 6 сентября 1944 года. О его жене, Августе, ничего неизвестно — она оказалась в лагере смерти, дальше следы ее теряются. Петер Ван Пелс (Ван Даан) умер в Маутхаузене 5 мая 1945 года, всего за три дня до освобождения лагеря.

Фриц Пфеффер (Альберт Дюссель) умер 20 декабря 1944 года в концлагере Нойенгамме.

Отто Франк, единственный из обитателей Убежища, пережил ужас концлагерей. После освобождения Освенцима русскими войсками он был перевезен в Одессу, а затем в Марсель. 3 июня 1945 года Франк вернулся в Амстердам, где жил и работал до 1953 года, после чего эмигрировал в Швейцарию. 

До своей смерти 19 августа 1980 года Отто Франк жил в швейцарском городе Базеле, посвятив себя полностью изданию дневника дочери и сохранению памяти о ней.

Полная версия дневника Анны Франк

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.