Подписывайтесь на наш подкаст:
Когда страшно за детей
— В Евангелии от Луки сказано: «Блаженна утроба, никогда не рожавшая, сосцы, никого не питавшие». Это ведь про то, что в тяжелые времена лучше не иметь большой семьи вовсе?
Протоиерей Андрей Юревич. Эта фраза немного провоцирующая. Что значит лучше? Лучше — в смысле, легче, потому что сам за себя отвечаешь: надо мне — я уехал, убежал, скрылся. А семью не бросишь. Если уж убегать, так всем вместе, но ведь можно просто не успеть — как во время землетрясения в Турции. Это же всех собрать, найти транспорт, жилье. И еще никого не потерять по дороге. Богородица с Иосифом шли из Иерусалима обратно в Назарет и потеряли Сына, только через несколько дней нашли.
Без семьи проще. Но вот лучше ли? Ведь семья — это не только ответственность. Это же и вдохновение, и полет, и труд, и самореализация.
Вместе с проблемами приходит и радость. Сколько людей страдает от одиночества — у них депрессия, они никому не нужны. Без трудностей нет полноты бытия.
И еще в этой фразе Христа есть сострадание. Он как бы утешает тех, у кого нет семьи: «Блаженны те, кто сейчас не имеет, потерпите, укрепитесь, но имейте веру».
Про ветхозаветных патриархов, оканчивающих свой земной путь, написано: «И умер он насыщенный жизнью, и приложился к народу своему». И я всегда думал: «Эх, классно! Я тоже хочу умереть насыщенным жизнью». А ведь насыщенность жизнью — это и проблемы, не одни же только праздники.
— За детей очень страшно?
Ольга Юревич. Тревожно. Духа страха не давал нам Господь. Как бы нам страшно ни было в душе, Господь держит нас за руку, мы Его дети. Но тревожность никуда не деть.
Недавно общалась с глубоко страдающим человеком, нашим хорошим другом. Я не знала, чем его поддержать, просто сидела и плакала. Так и написала: «Я плачу». Он мне ответил: «И я плачу. Какая у меня маленькая вера!» Вы знаете, как меня это тряхануло! У него горе, и он мне пишет про веру. Ведь и вправду, слезы — от малой веры. Сказано нам: «Радуйтесь всегда, молитесь непрестанно, за все благодарите». Всегда радоваться — это как? За все благодарить — это за что? Даже за горе? Но я поняла, что вера здесь и держит.
Я пережила несколько раз такое, что не могла даже молиться, не находила слов. В благополучное время я молилась часами, а тут потрясала перед Господом руками и говорила: «Господи, Господи, Господи!» Я точно знаю, что Он слышал это и знал, что других слов нет.
Это батюшка у нас — человек сильный, могучий, а меня от тревоги трясет и трясет.
Протоиерей Андрей Юревич. У нас семеро детей, двенадцать внуков, мы с матушкой. В общей сложности, с зятьями и невестками, 29 человек. Все время что-то происходит. Я переживаю, молюсь за них, сочувствую им, но иду дальше. Где-то меня, может быть, держат какие-то дела, где-то мое священническое пастырское сознание. Но я вижу, как матушка начинает тревожиться, и меня тут же тоже начинает потряхивать.
Раз моя сотрудница, помощница, мой контрфорс, который тоже меня поддерживает, от беспокойства дрожит — наверное, все и впрямь плохо.
— За детей, которые выросли, все равно беспокоишься?
Ольга Юревич. Так теперь прибавляется тревога за внуков, за невестку, за зятьев. Там мало не покажется.
Маленькие дети — это ты хоть что-то можешь сделать, вот они все тут, твои цыпляточки. А взрослым ты готова дать совет, но часто понимаешь, что лучше его держать при себе. Остается только тревожиться.
Протоиерей Андрей Юревич. Лично мне очень не хватает плюрализма по отношению к ним — опять же в силу патернализма. Матушка как-то более спокойно на это смотрит.
В советское время как люди жили? Детский сад, школа, вуз, работа по профессии — твоя жизнь на 100% предсказуема, если ты не стал артистом, художником, поэтом или в дворники не ушел. У моего папы две, по-моему, записи в трудовой книжке — институт и НИИ, где он 60 лет проработал.
Сейчас все по-другому. [Дети] себя ищут. Считается, что, если ты три года на одной работе проработал, это очень долго. Причем работы совершенно разные — то какие-то косметологи, то фотографы или еще не пойми кто. В моем представлении это означает, что либо человек не нашел себя, либо ему не дают реализоваться. А дети говорят: «Пап, забей и не парься, у нас все ок, мы даже зарабатываем».
И папа начинает работать над собой, расширять свои взгляды на жизнь.
Ольга Юревич. У тебя получается!
«Батюшка, благословите!» — в конце концов это переносишь на семейную жизнь
— Современная жизнь лишена стабильности, а уж в последний-то год даже нет слов для молитвы. Как справляться?
Протоиерей Андрей Юревич. Мир потрясается до самых основ. Это сдвиг тектонических плит — буквально, как при землетрясении в Турции, или в переносном смысле, мировоззренчески. Мы ждем, что рассосется, но беременность не рассасывается. Родится что-то новое. Что это будет? От этого тоже тревожно, мы не знаем, во что мы переходим, но и надежда не оставляет по-христиански.
А я еще по природе оптимист. Матушка с юности называет меня «огурчик» — такой зелененький, в пупырышках весь.
Верю, что хорошее пересилит плохое в итоге. Но этот путь в любом случае надо пройти. Есть где-то открытая дверь и свет, но сейчас мы ползем через темноту, тесноту и коряги.
— «Господи, Господи» — такой молитвы достаточно?
Протоиерей Андрей Юревич. Молиться можно по-разному. Есть богослужение в храме, это не просто спектакль на два часа — побыл, как в театре, и ушел. Надо вкладываться.
Молитва утренняя или вечерняя — свободная, но это особая молитва. Она всегда как некое предстояние перед Богом и с Ним разговор. Можно даже бормотать: «Господи, как вот это? А это?»
После того, как я стал служить в храме Архангела Михаила, мне какая-то открылась тема с ангелами — я в молитве с ними постоянно беседую. Они для меня стали более дружественными и представимыми. Я все время обращаюсь к ним: «Огороди, поддержи, пожалуйста. Иди рядом».
Иногда просыпаешься среди ночи, под подушкой лежат четки, и начинаешь: «Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй». В полусне лежу час-полтора и после этого засыпаю, и четки спадают с руки.
— В семьях бывают непреодолимые конфликты в мировоззренческих вопросах. Бывает так, что, чем спорить, лучше прекратить общаться?
Протоиерей Андрей Юревич. По главным вопросам жизни у нас в семье, как говорил Горбачев, консенсус. Мы все в Церкви, все перед Христом. Когда мы собираемся, нам есть о чем говорить, нам есть о чем всем вместе молиться. Я знаю семьи священников, где мужья и жены детей — вообще неверующие. У нас, слава Богу, не так.
Конечно, есть разные взгляды на ту же семейную жизнь, потому что наши дети по-другому воспитывают своих детей, чем мы, но я не наседаю, не критикую.
Всю жизнь борюсь со своей авторитарностью, ведь для священников она очень характерна. Священник — это же отчасти диагноз.
Обстоятельства провоцируют на эту авторитарность. «Батюшка, как мне поступить? Благословите!» Я благословляю, благословляю… В конце концов, все это переносишь на каждодневную жизнь.
Нам в семье удается как-то обходить острые моменты. Мы стараемся любить наших зятьев и невестку, чтобы они были для нас, как дети. Иногда даже называем их сын и дочка.
— Бывает так, что разрыв лучше, если договориться невозможно?
Ольга Юревич. Бывает, что разные мнения провоцируют на разрыв, на дикие ссоры. В нашей семье, слава Господу, этого нет.
Но мы видели это в нашей общинной семье. Сейчас это уже затухает. Люди начинают понимать, что нужно жить в любви с разными точками зрения. Семьи сейчас залечивают ссадины и раны, живут дальше в любви. Кто смог удержаться от разрыва, тот мирно живет и любит дальше — в основном бабушек или родителей, которые думают иначе.
У нас тоже осталась из старичков одна моя мама. И мы спокойно любим ее, а она любит нас, хотя позиции у нас разные. Мы молимся друг за друга.
Протоиерей Андрей Юревич. В конце концов, есть же формула: в главном единомыслие, а во второстепенном свобода. Самое главное — определить, что для тебя главное, а что второстепенное. Для нас главное все-таки — это наше совместное бытие, совместная жизнь в Боге. Краеугольный камень — это Христос. Я даже не понимаю, как находят этот самый консенсус люди неверующие. На чем они могут строить свое единство?
— Я вижу, что люди, которые, казалось бы, должны были быть едиными во Христе, сейчас поляризуются. Значительно больше, чем когда один верующий, а другой нет.
Протоиерей Андрей Юревич. Биться и спорить можно только за свои христианские убеждения.
Наша старшая дочь, Катя, всегда как боец отстаивала свою позицию христианской жизни. Она пошла в школу в конце 80-х, и там ее заставляли снимать крестик. Она говорила: «Не сниму крестик, и все!» Она у нас борец выросла. Но на нее не очень давили, все-таки я был номенклатурой.
«Мы перестроили кинотеатр в храм, через две недели он сгорел»
— В каком смысле — номенклатурой?
Протоиерей Андрей Юревич. В советское время я был главным архитектором города, а потом — настоятелем единственного храма в городе. В краткий период, после 1991 года, это была номенклатура. Я как раз был рукоположен в конце 91-го. Новая власть была демократической, либеральной и очень открытой к Церкви. Сколько бы ни говорили про 90-е, что они были бандитские, но для людей Церкви это были самые творческие годы. Столько всего можно было делать! Все двери были для нас открыты, нас приглашали в школы, в музеи.
Ольга Юревич. И это время было упущено, хоть и не нами лично.
Протоиерей Андрей Юревич. Мы тогда жили в сибирской глуши, нам как раз удалось очень много сделать. Новая власть сразу позвала меня к себе, мы очень как-то открыто беседовали, нам стали помогать в организации прихода и городской общины, отдали кинотеатр под храм. Я его перестроил — я же архитектор.
А через две недели случился пожар. Тогда власти созвали совещание при заместителях главы города, позвали представителей всех солидных организаций и под кинокамеры местного телевидения велели им сказать, кто и чем будет нам помогать.
— Это все происходило в городе Лесосибирске?
Протоиерей Андрей Юревич. Рядом. Там сразу целая система образовалась. Два храма, собор, который в 2002 году освятили, целая система домовых храмов — больничный, в кадетском корпусе, в школе-интернате.
В 1992-м мы открыли гимназию, которая доросла до полной образовательной 11-летки — 170 учеников, 50 с лишним сотрудников. Потом мы организовали выставочно-музейный проект, провели пять всероссийских биеннале современного христианского искусства — живопись, графика, скульптура. Из них собрался музей, который мы открыли в 2009 году.
Когда я был благочинным, мы открывали приходы в окрестных деревнях. Я же и вправду был большим начальником — шесть лет я руководил епархиальным отделом по архитектуре и реставрации. Мы реставрировали по всему Красноярскому краю.
— Вы с матушкой оба москвичи. Какая волна вас понесла в сибирскую глушь?
Протоиерей Андрей Юревич. Да-да, в Лесосибирск, его часто путают с лесоповалом (смеется). 300 километров от Красноярска.
Это действительно была какая-то внутренняя волна. Внешних предпосылок не было. Правда, мой папа после окончания медицинского института был распределен в Иркутскую область, куда они поехали вместе с мамой. Я родился в городке Киренск на Лене. Потом они вернулись в Москву, папа поступил в аспирантуру, но у меня в паспорте записано место рождения — Иркутская область, Киренск, село Макарово. Я себя считал сибиряком. У отца остались там друзья, которые иногда приезжали в Москву.
Когда в 20 лет у нас с матушкой зародилась мысль, что хорошо бы куда-то уехать из Москвы, он списался с кем-то из друзей и говорит: «Андрюшка, у меня есть тетя Лиза в Лесосибирске, давай туда». Тетя Лиза сходила в горисполком и спросила: «Вам архитекторы нужны?» Они сказали: «Очень». Мы собрали трехтонный контейнер, шкаф, пианино, еще что-то — и поехали, сами не зная куда. Лесосибирска тогда даже на карте не было.
Приехали, начали работать. Я через четыре года стал членом Союза архитекторов. Нам казалось, что наступила свобода во всех смыслах — прежде всего, от родительской опеки. О духовной свободе мы тогда не думали, мы неверующие были.
Я сказала Богу: «Если Ты явился ему, то давай уж являйся и мне»
— Как вы пришли к вере? Оба одновременно?
Ольга Юревич. Мы уже довольно долго прожили в Лесосибирске, у нас было двое детей. По традиции батюшкиной семьи, в которой были бабушки-смолянки, испекли пасхальный кулич. Я говорю: «Вроде как освящать положено». Муж мне говорит: «Это, кажется, в церкви делают». Мы поехали в соседний город в церковь, освятить кулич. И встретились там с нашим будущим духовником отцом Геннадием Фастом. Он освятил нам этот кулич довольно серьезно. Я смотрела и недоумевала: что он мудрит — булка и булка.
Мы с ним два часа потом проговорили. Вроде такие интеллектуалы из Москвы — архитектура, философия, искусство. И словно открылось какое-то новое окошко, из которого на нас упал лучик света.
Через год мы снова поехали к нему на Пасху с куличом, я ждала третьего ребенка. Мы пригласили его в гости с матушкой. Она мне очень понравилась. Я увидела в ней идеальный образ женщины, думала, что такого уже не бывает в наше время.
А потом Андрей уехал в Москву по делам.
Протоиерей Андрей Юревич. Отец Геннадий подарил нам маленькое миссионерское издание Евангелия от Иоанна. Я в него погрузился — и меня захватило. О таком я потом прочитал у владыки Антония Сурожского: «Я почувствовал, что передо мной стоит Христос». Я почувствовал не просто учение, а общение с личностью. Я был просто захвачен словом Божиим, ничего перед собой не видел. Двери вагонов метро открывались, закрывались, а я только твердил про себя: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Ходил по Москве совершенно обалдевший, со съехавшим мировоззрением.
Ольга Юревич. Мой муж вернулся сумасшедшим. Те же джинсы, та же футболка, тот же чемодан, а человек другой. И тут уже у меня стало сносить крышу. Двое детей, скоро будет третий, а муж чуть что едет с ночевкой в Енисейск к отцу Геннадию. Это было непонятно и жутковато.
А тут еще он мне говорит: «Надо тебя крестить, а то вдруг ты умрешь в родах». За 10 дней до родов я была крещена полным погружением. Меня засунули в бочку для поливки огорода, из которой я еле выбралась. Потом я встала перед иконой и сказала Богу по-наглому: «Ты ему явился, а мне-то что теперь делать? Мы все время были вместе, смотрели в одну сторону, а теперь он куда-то идет без меня. Давай уж и мне теперь являйся».
— Явился?
Ольга Юревич. Не сразу. Господь выбирает лучшее время. Но в какой-то момент я ощутила себя верующей, и это было так потрясающе! Как будто ниоткуда пришло, но я стала другая. И снова мы с мужем встали рядом. Вместе шли, спотыкались, шишек набивали, страдали и мучились. Но и побеждали тоже.
«Пока мы ехали с пятого этажа на первый, я сделал ей предложение»
— Вы когда-нибудь ссоритесь?
Протоиерей Андрей Юревич. Ух! Сколько раз! Но у нас нет крупных размолвок. Скорее мелкая пыль, которая внутри каждого из нас оседает от усталости. Кто-то не проявил внимания. Или, наоборот, со стороны матушки было излишнее внимание. «Батюшка, зачем ты вот это? Батюшка, почему ты вот это? Батюшка, ты не вовремя». Я говорю: «Что ты меня все время контролируешь?» Раздражаемся, а потом вдруг короткое замыкание — тыкс! И смеяться начинаем.
Ольга Юревич. Но у нас есть принцип такой: не ложиться спать во гневе.
Если не нашли в себе сил подойти друг к другу за день и помириться, тогда мы просто перед сном обнимаемся, просим друг у друга прощения. Просыпаемся мы опять хорошие.
— Как вы влюбились?
Протоиерей Андрей Юревич. У нас вся жизнь — это какие-то потрясающие истории. Как веру обрели — для меня это потрясающая история. Влюбились — тоже. Как-то мы непросто живем, правда, матушка? (смеется)
В 10-м классе мы ходили на подготовительные курсы в МАРХИ (Московский архитектурный институт). Однажды приходим, рассаживаемся. Каждый с собой должен был иметь кнопки, карандаши, скрепки, бумагу, ластики. Смотрю, откуда-то сбоку пробирается девушка и у всех что-то спрашивает, в том числе ко мне подходит. Кнопки, что ли, ей были нужны. Думаю, ну, разгильдяйка. Но внимание обратил на выражение лица, на походку, на грустный взгляд. Мне почему-то всегда задумчивые девушки нравились. В них есть загадка.
После занятий большой компанией пошли к метро, в следующий раз опять, потом опять. Постепенно компания становилась все меньше, мы остались вдвоем. Так и влюбились. Выходили с Пюхтицкого подворья, где в бывшем здании церкви у нас были занятия, шли по Рождественке, иногда заходили на территорию Рождественского монастыря. В храме был какой-то склад, а в келейных корпусах располагались жилые коммуналки. Мы заходили за эти корпуса и целовались. Потом я ее провожал до дома.
1974 год, весна, сирень цветет. Мы оба с ней весенне-летние — в мае-июне нам исполнилось по 17 лет.
И вдруг у меня что-то произошло. Я понял, что там не только загадка, а столько всего разного и сложного внутри этой души. И я, мальчишка-десятиклассник, не сумел поднять этот груз чужой внутренней жизни. Она была грустная, в чем-то пессимистичная. Немножко из романов Достоевского.
Ольга Юревич. Не немножко. Мой любимый писатель был, я его с утра до ночи читала.
Протоиерей Андрей Юревич. А я был оптимист.
Ольга Юревич. Я же говорю — огурчик.
Протоиерей Андрей Юревич. В общем, меня потянуло в какую-то другую сторону. Плюс к тому — выпускные, вступительные. В общем, я решил расстаться.
Ольга Юревич. Он сказал: «Мне надо учиться». Такая фраза была. Андрей был тогда уже увлечен архитектурой, а я, хоть и ходила на подготовительные курсы, в МАРХИ особо не стремилась. Это родители мечтали, чтобы я стала архитектором, а сама я не знала, чего хочу. А тут еще первая любовь — и меня бросают. Я сникла, потеряла смысл жизни.
Протоиерей Андрей Юревич. Для меня это была драма, а для нее трагедия.
— Так и расстались? А дальше-то?
Протоиерей Андрей Юревич. Проходит два года, я заканчиваю второй курс, летом еду со своим школьным другом отдыхать на Куршскую косу. Это приграничная заповедная зона, чтобы туда попасть, требовалось специальное разрешение. И вот еду я по сосняку мимо дюн на велосипеде, вижу — идет семья. Папа, мама, бабушка и девушка. А девушка — это же моя Оля. Я чуть с велосипеда не упал. В Москве мы жили в пяти троллейбусных остановках друг от друга и ни разу не встретились.
Начинаю с ними разговаривать, а сам так и ем ее глазами. Меня что-то спрашивают, а я и не помню, что отвечаю, только гляжу на Олю в упор.
От каникул оставалась еще неделя. И как все поднялось, взбаламутилось с новой силой! И лет мне уже 19, я совсем другой.
Ольга Юревич (смеется). Муж зрелый.
Протоиерей Андрей Юревич. Мы вернулись в Москву и весь этот год до следующего лета встречались. Сходились все ближе.
Ольга Юревич. Я вижу, что он опять влюбился, и думаю: «Сейчас как следует покручу этой влюбленностью, а потом скажу, что мне учиться надо». Но любовь пересилила.
Протоиерей Андрей Юревич. Я понял, что не хочу и не могу ее больше терять. Думаю про себя: «Так, парень, ты должен взять на себя и понести все ее проблемы». Как-то раз я приехал к ней домой и застал ее в очередном внутреннем раздрае. Решили пойти погулять. Выходим на площадку, садимся в лифт. Я нажимаю на кнопку первого этажа, и пока мы едем, я ей говорю: «Всё. Ты выходишь за меня замуж». На первом этаже лифт открылся — и считайте, я уже сделал ей предложение.
После свадьбы все как-то встало на свои места.
Ольга Юревич. Встретиться в заповедной зоне — это Господь нас тянул буквально за уши друг ко другу. И детей наших воспитывал Он. Я только и молилась, говорила: «Господи, я не знаю, как их воспитывать в вере. Лишь бы я им ничем не навредила».
Протоиерей Андрей Юревич. Пока наша семья росла, у нас были, конечно, разные периоды. Я, бывало, довольно жестко с детьми себя вел. Потом это стало проходить. Между Катей и Марфой 18 лет разницы. Иногда старшие говорят младшим: «Вы не застали, когда папа с мамой такие были». Сыну доставался и ремешок порой.
— Вы раскаиваетесь, что так себя вели с детьми?
Протоиерей Андрей Юревич. Я у них просил прощения.
Ольга Юревич. И я просила. Когда дети выросли и можно было хоть немного осознать, что в семье происходит, я ужасалась иногда, как вела себя. Мы об этом разговаривали часто. Я очень благодарна нашим детям, что никто не держит на нас обиды. Они с такой любовью к нам относятся — иногда мне даже кажется, что незаслуженно.
«По вопросам веры обращаться на Полевую, 5-1»
— Жена священника часто воспринимает себя не только в семье, но и на приходе как продолжение мужа. Она наставляет, воспитывает прихожан. Матушка Ольга, с вами такое бывает?
Ольга Юревич. Нет, пастырем я себя не чувствую. Но меня все же называют матушкой, а не Ольгой Леонидовной. Выходит, я в чем-то мама, даже для бабушек. Я стала матушкой, когда мне было 33–34. Пастырь — отец воспитывающий. А мама какая? Понимающая, выслушивающая, дающая совет, если попросят. Молящаяся за своих детей как в семье, так и в церкви. И я старалась.
Батюшка, когда стал верующим, еще не священником, дал объявление в городскую газету «Заря Енисея»: «По вопросам веры обращаться на Полевую, 5-1». То есть к нам домой. А сам стал каждый день ездить к отцу Геннадию. Его дома нет — и люди приходят ко мне. А я даже Евангелие не дочитала. То дети, то готовка, то я с животом. Что я в вопросах веры-то понимаю? А ко мне пожилые люди приходят.
Я говорила про себя: «Господи, я не знаю, что им сказать. Говори Ты сам через меня». Открываю рот, а слова как будто сами произносятся. Сама себя слушаю и думаю: «Надо же, вот оно, значит, как!» Меня Господь использовал, как Валаамову ослицу. Мне самой с собой было интересно.
Протоиерей Андрей Юревич. Мы все делали вместе, она мне даже храмы помогала проектировать, поскольку тоже архитектор. Заходит речь о гимназии, на кого же мне опереться? «Давай сделаем?» — «Давай». Конечно, мы оба там преподавали. А воскресную школу кому я поручу? Она вела воскресную школу. Даже была лидером молодежного клуба.
«Влюбленность длится два года»
— Вы не устаете друг от друга?
Протоиерей Андрей Юревич. Мы не только не устаем друг от друга, а наоборот, устаем от того, что вокруг нас много всего, что мешает нам побыть друг с другом. Особенно когда мы из Сибири вернулись в Москву и началась наша «вторая московская жизнь».
Мы стараемся друг с другом почаще ходить на свидания. Одно время жили за городом и, чтобы побыть вдвоем, ходили в кафе на автозаправку. Поток людей, телевизор тараторит, а мы сидим, смотрим друг на друга и разговариваем.
Потом мы стали уже ходить по всяким кафе посолидней. Сейчас мы обычно дома вдвоем — и все равно куда-то ходим. Я люблю сидеть с ней рядом, как сейчас, а она любит, чтобы я был напротив, чтобы глаза видеть. Поэтому мы садимся один раз рядом, а второй — друг напротив друга.
Самое интересное, что разговоры получаются более откровенные, чем дома.
Ольга Юревич. Если накопилось что-то, то мы стараемся выйти на свидание. Меня дочки иногда спрашивали: «Мам, ты куда?» — «Мы с папой на свидание». — «Так нарядись!» — и тащили мне какой-то шарфик, духами брызгали. Или говорят: «Папа, мама, у нас тут новое кафе открылось. Вы должны сходить».
— Можно сказать, что вы все еще влюблены друг в друга?
Ольга Юревич. Влюбленность кончается через два года, это как болезнь. Если четыре, то надо лечиться уже. Чаще всего семейные пары или партнеры говорят: «Любовь прошла», — и принимают решение разводиться и искать новую любовь, настоящую.
Но для верующих единственный путь — это трудиться, чтобы из влюбленности начала рождаться любовь. Она не падает с неба, ее надо выращивать, как дерево.
Мы с батюшкой трудимся над этим деревом 45 лет. Уже увидели плоды, это так здорово. И оно растет дальше.
Фото, видео: Сергей Щедрин