Жизнь, словно под гипнозом, или «нас этому не учили»
Вера Меня не удивляет,
Она так естественна (говорит Бог).
Ибо Я так ослепительно сияю в Моем Творении:
В солнце, в луне и звездах — во всем, что Я сотворил.
В небесных светилах и в морских рыбах —
Во всем мире Моих творений,
В лике земли и в лике морей…
В ветре, который проносится над морем
И в ветре долины,
Тихой долины,
Скрытой горами долины…
В деревьях и животных. И в лесных зверях;
И в человеке — Моем творении.
В народах и в людях, и в царях, и в простых крестьянах,
В мужчине и в женщине — его подруге.
А главное — в детях и в голосе дней,
Ибо дети даже в большей степени Мое Творение,
Чем взрослые люди.
Ибо жизнь, земная жизнь их еще не успела испортить.
И среди всех Моих творений — они — Мои слуги
Прежде всех.
И голос ребенка более чист, чем голос ветра
В тишине долины —
Долины, скрытой горами.
И взгляд ребенка более чист, чем голубизна неба,
Чем небесная млечность и луч звездного света
В тишине ночи.
Я так ослепительно сияю в Моем Творении (говорит Бог),
В лике гор и в лике полей,
В хлебе и в вине,
И в человеке, который пашет;
И в человеке, который сеет;
И в сборе зерна и в сборе винограда,
В свете и во тьме,
И в сердце человека,
Которое глубже всего в сотворенном мире,
Ибо оно не доступно ничьему взору,
Кроме Моего.
……………………………………………..
Я так сияю в Моем Творении (говорит Бог),
Что не видеть Меня —
Для этого надо быть слепым,
И для того, чтобы не верить в Меня,
Надо учинить над собой насилие,
Извратить себя, обессилить, измучить.
Надо засохнуть, умереть…
(Шарль Пеги «Творение»; перевод Л.А.Зандера)
Итак, «…жив Господь, Который сотворил нам душу сию, … жива будет душа твоя…» (Иер. 38, 16, 17). Пожалуй, это самое важное и в то же время очевидное открытие, достижимое человеком в сей жизни. Можно ли его игнорировать? Можно ли не замечать очевидности? Оказывается, можно. И называют это не безумием, а практическим подходом к жизни. Хорош практический подход — попивать пивко или драить светильник в каюте тонущего корабля, не обращая внимания на призывы занять место в спасательной шлюпке! Нестись к обрыву в автомобиле без тормозов, игнорируя все предупредительные знаки и сигналы! Неужто кто-нибудь всерьез думает, что смерть его минет? Но уже и врачи говорят о «жизни после смерти», ученые говорят о сотворении мира… Не выглядит ли на фоне этого помрачение разума «практичного» человека зловещим гипнозом? Но ведь мы все-таки взрослые люди! Неужели мы до такой степени над собой не властны? Бог дал нам свободу и силу. Никто нас не может заставить; могут только охмурять. И что, мы согласны делать из жизни игру в наперстки?
Но, тем не менее, сорокапятилетний человек, треть своей жизни проживший в условиях религиозной свободы, по-прежнему выдвигает все тот же аргумент: «Нас этому не учили». Это ли не абсурд? Компьютерами научились пользоваться? Мобильными телефонами научились? Банкоматами научились? А вот креститься правильно так и не научились. Евангелие — Книгу Жизни, настольное чтение наших предков, даже малограмотных, — не осилили. «Единое на потребу» оказалось невостребованным — не абсурд ли? Не абсурд ли говорить о «смутных ощущениях тепла» на краю вулкана? О щекотке под ножом гильотины? Как это похоже на «простые правила» Алисы: «Если слишком долго держать в руках раскаленную докрасна кочергу, в конце концов обожжешься. Если поглубже полоснуть по пальцу ножом, из пальца обычно идет кровь. А если разом осушить пузырек с пометкой «Яд!», рано или поздно почувствуешь недомогание». Какая-то дикая легкомысленность при определении краеугольного вопроса бытия — «что-то такое есть» — словно стишки юного поэта обсуждаются.
Масштаб проблемы и уровень реакции на нее столь несоразмерен, что заставляет предполагать или зомбирование, или некую массовую психотравму. Действительно, как можно оценить реакцию копающегося на огороде дачника, оповещенного об аварии на ближайшей АЭС и о том, что через пару часов показатель радиации зашкалит все пределы (аналог положения «Бог — строгий судия»), который на это отвечает: «А мне еще минимум четыре часа надо, чтобы прополоть морковную грядку»?! Или иная ситуация: невинно осужденный в камере смертников узнает, что в течение часа принимают ходатайство об амнистии с гарантией освобождения (аналог положения «Бог — милостивый Отец») и реагирует на это так: «Да ну их, я еще футбол по телеку не досмотрел». А ведь вопрос о бытии Бога лежит вообще вне всяких масштабов — уходит в бесконечность.
Но, может быть, именно величие масштаба делает его невместимым в бытовое сознание? Тем не менее претензия Homo sapiens на разумность обязывает его осознать себя как Homo spiritus. И как странно слышать от людей, которые убеждены в том, что полноценно используют свой разум и контролируют свое сознание, определение важнейшего вопроса мироздания не более, чем в виде расплывчатой формулировки: «что-то такое есть».
Так все-таки — есть? Или, может быть, — нет? Не следует ли наконец разобраться — хотя бы для себя самих? Ведь если Бога нет — открываются колоссальные перспективы! «Тогда все можно!» — помните экстаз Ивана Карамазова? «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15, 32.) — окончание мысли апостола Павла как-то не столь воодушевляющее, однако призыв чаяниям масс вполне соответствует. Не стоит комплексовать, братва! Какие ценности, какая мораль — все выдумано! Если нет Бога, то и нет бессмертия, и тогда твое только то, что успел урвать в этой жизни. Если нет Бога, тогда нет объективных критериев добра и зла — и тогда только твои интересы и, более того, прихоти, определяют границы дозволенного. Если нет Бога, то и не существует реальных категорий Божественного бытия — Любви, Истины, Красоты. Впрочем, никто не мешает тебе играть в любовь и пр., но не забывай — все это не серьезно: надоест — выброси! Вот, конечно, смерть — это неприятно, да кто ее, костлявую, поминает. Там-то уже ничего не будет, лопух на могиле, и все — чего об этом думать. А болезни — пока гром не грянул, тьфу-тьфу, не про нас сказано! Не страшно, пожалуй, и то, что потомство обезьянье всю Землю уже в планетарном масштабе испоганило — да на наш век, вроде бы, хватит.
Ну что, диковато все это звучит? Да, утрированно, но согласитесь — честно и последовательно. Нет Бога — ну, так и нет. И, кстати сказать, «Бога нет» и «Я считаю, что Бога нет» субъективно понятия тождественные. Если тебе так уж не хочется, чтобы Бог был (хотя Его бытие от тебя никак не зависит), то для тебя Его как бы и нет — «по вере вашей да будет вам» (Мф. 9, 29) [1] . Бог познается только в любви, и насилие над твоей душой, даже ради ее спасения, Творец не совершит (ибо это уничтожило бы свободную человеческую личность). Так что если для тебя Бога нет — не лукавь, не прикрывайся «богом в душе» или «чем-то таким». Говори прямо: «Я безбожник», «Я не верю ни в какие высокие чувства и идеалы», «Для меня свято только то, что мне самому нравится». И не ходи, дружок, в Церковь свечи палить. И креститься сам и детям крестным быть не дерзай — лицемерие никого не красит. И батюшку офис освятить не тащи — пользы-то не будет. Будь честным безбожником: может быть это и не очень умно, но не подло.
Впрочем, в сложившейся ситуации есть и вполне прозаическая, причина. Это лень человеческая. Один из самых интересных богословов и мыслителей ХХ столетия — протоиерей Георгий Флоровский — отмечал, что первопричиной грехопадения первых людей была именно лень: они хотели быть «яко бози», но вне труда возделывания мира и послушания Творцу (Быт. 3, 4). А святым отцам [2] Церкви принадлежит фраза: «Для того чтобы погибнуть, достаточно быть нерадивым (ленивым)». Действительно, вера в «человеческий разум» и в «космическую энергию», в барабашек и «откровения» Нострадамуса etc. не обязывает ни к чему — иногда только приятно щекочет нервы. Принятие же христианского мировоззрения именно обязывает — и обязывает к переменам глобальным: ты был исполнителем, безвольным винтиком в механизме — стал полновластным и ответственным руководителем своей жизни, был младенцем — стал взрослым, был приговоренным к смерти и смирившимся со своей участью пленником — стал победителем, был плодом эволюции приматов — стал Человеком!
Да, жизнь во Христе — это труд, это подвиг. Но ведь по сути дела любая жизнь — это труд: двигаться — труд, питаться — труд, общаться — труд. Разве что, может быть, сон не труд. Так почему бы — если мы так боимся труда — не спать всегда? Вечно? Зачем жить? Но если все-таки жить, так почему бы не жить полноценно? Зачем спать вечно, почему бы не жить вечно? Ведь все равно уж, друзья, никуда от этого не деться — мы в этом мире живем, мы его, к сожалению, проживаем… Впрочем, и труд не так уж и страшен, «как его малюют». Ведь подавляющее большинство людей всю свою жизнь трудятся самым активным образом. И парадоксально то, что зачастую самые активные в трудах мира сего люди не находят времени и сил на главный труд — спасения души. А ведь этот труд не подавляет и не заслоняет все прочее, в мире нам прилежащее. Бог, ведая немощи и нужды человека, заповедал не шесть дней недели посвящать Ему, а седьмой — мирской жизни, но «шесть дней работай и делай (в них) всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему…» (Исх. 20, 9). От верующего человека, как правило, не требуется отказ от мира — ведь в мир его привел Господь — но требуется осмысление своего бытия в мире. Деятельная вера в Бога — жизнь земная ради жизни вечной — не выхолащивает наше существование, но возводит на новую ступень, преображает и освящает.
Позвольте привести такой пример: люди живут в подвале, в подземелье. Сыро, холодно, затхлый воздух — но жить можно. Заняты тяжелым трудом добычи пропитания: охотятся на крыс, выращивают подземные грибы. Размножаются, борются за власть, за лучший угол… Посреди подвала — лестница ввысь, десять пролетов — и дверь. Дверь массивна, закрыта — но не заперта. А за дверью — прекрасный мир: поля и леса, моря и реки, бездна благодатного неба в пении птиц. И светлые счастливые люди ждут прихода из подземной «страны далече» своих братьев и сестер. Но в мрачном подземелье своя жизнь и своя логика: «нужно жить (охотиться на крыс!), а не фантазировать»; «а кто доказал, что там что-то есть? — ведь никто оттуда не возвращался (еще бы!)»; «а вдруг это ловушка, нас хотят обмануть» (но почему бы не проверить?).
Отец Павел Флоренский приводил такой очевидный образ: тупик, обрыв, бездна; перед нами мост, конец его теряется в тумане. Вот выбор каждого человека: пойти по мосту и проверить, куда он ведет, или сесть у обрыва и застыть в пустоте бессмысленного коловращения бытия. Итак, кто мы — люди подземелья? Лентяи, трусы, неудачники, застывшие в нелепых позах перед мостом, словно персонажи Дантова «Ада»? А может быть, мы такие уж страстные грехофилы — может быть, нам нравится полоскаться в грязи? Ведь есть же среди нас такие, которые хотят быть наркоманами, алкоголиками, ворами, хотят быть негодяями и подлецами (впрочем, это случаи уже клинические). А если мы все-таки Человеки — то почему мы живем в подземелье и питаемся крысами? Почему наша жизнь горизонтальна, когда Богом всем нам даны крылья!
И вот опять приходится говорить о помрачении. Все-таки как противоестественна такая слепота — в любых других житейских обстоятельствах она воспринималась бы не иначе, как безумие. Но оказывается не это, а именно жизнь в Боге почитается миром безумием: «для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1, 23). Все оказывается перевернутым: два полюса, два смысла — «…мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (1 Кор. 3, 19). С кем мы? Какой делаем выбор? И не нужно себя обманывать — когда нам кажется, что мы «просто живем», что никакого выбора и не делаем — значит, мы его уже сделали: мы не с Богом. А «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12, 30). Итак, не стоит ли попробовать подняться по ступеням?
[1] Приходится иногда сталкиваться с таким отношением: «Что вы все время цитаты из Евангелия приводите — для меня это вовсе не доказательство!» Ответим так: книга наша пишется, конечно, с точки зрения христианина. И мы должны прямо сказать: или мы признаем Иисуса Христа Богом, и тогда слово Священного Писания — единственный абсолют Истины в этом релятивистском мире (понимая при этом относительность наших интерпретаций) или же, в противном случае, любой разговор о христианском осмыслении бытия вне основ христианской веры — безнадежен.
[2] Святые отцы — подвижники и учителя, праведники Христовой Церкви, прошедшие деятельный путь очищения от страстей и воздержания души в Боге. За 2000-летнюю историю Церкви накоплен колоссальный практический опыт христианской жизни, запечатленный в святоотеческом наследии — в богословских, канонических (канон — норма жизни Церкви), аскетических, литературных, литургических (богослужебных) и других текстах. Все святоотеческое наследие называется Священным Преданием (в отличие от Священного Писания — Библии).
