Доктор
Доктор Лиза рассказала «Правмиру» о том, страшно ли ездить в Донецк, как вывозят детей с Украины и что нужно сделать для беженцев в первую очередь.

Подвал на Пятницкой

В маленький подвальчик фонда «Справедливая помощь» на Пятницкой мы приходим вместе с фотографом.

Внутри тесно (и за эти-то несколько комнаток хозяин какое-то время назад в разы поднял арендную плату!), нас даже просят немного подвинуть стулья, на которых мы сидим, чтобы в дальний угол комнаты можно было проходить, не мешая – там тоже работает сотрудница.

Жизнь тут просто кипит ключом. Кто-то приносит вещи, другие люди их забирают, при нас несколько раз приносили лекарства, вокруг – коробки с одеждой, упаковки памперсов.

Неприкосновенный остров среди вещевого многообразия – стол руководителя – Елизаветы Петровны Глинки. О необходимости соблюдать границы территории предупреждают специальные таблички: «Мой стол – мои правила».

На столе поверх документов лежит «Толковый словарь тюремного жаргона». Видно, что книжка не новая, ею много раз пользовались. «Это – чтобы общаться с людьми, которые на таком языке говорят», – объяснит позже хозяйка. Что ж, люди здесь бывают разные, помогать нужно всем.

«Дома мы получали…»

А ещё здесь оказывают юридические консультации. За те несколько минут, пока мы ждали Елизавету Петровну, пришла семья из Донецка, мама и бабушка:

– Здравствуйте, у нас ребёнок с ДЦП, дома он получал массаж, физиотерапию и занятия со специалистом, а здесь этого нет.

Мама явно цепляется за слово из официальных документов – «получал», бабушка тихо вздыхает и говорит проще: «Внук лежит дома, не ходит, с ним же заниматься надо». Но глядя на них, я ловлю себя на не вполне уместной мысли, что на скромных и благодарных просителей из телевизора они не очень похожи.

Появляется Елизавета Петровна и устраивает молниеносный допрос – по-другому этот град коротких конкретных реплик не назовёшь:

– Регистрация есть? В ФМС были? А в поликлинике? Где сейчас ребёнок? На какой статус поданы документы? Когда заседание комиссии? Назад возвращаться будете?

Выясняется, что выехала в Россию семья самостоятельно, живёт у родственников в одном из подмосковных городов. Маме они уже сделали временную регистрацию в своей квартире, там же находится и ребёнок.

Папа подал документы на российское гражданство как носитель русского языка (ему специально звонят и тщательно уточняют все формулировки). Соответственно, возвращаться на Украину семья не собирается.

В местной поликлинике они были, ребёнка там осмотрели, но профильных специалистов на месте нет. А в другие лечебные заведения их направить не могут, пока нет статуса.

– Когда у вас должно быть решение о гражданстве?

– Сказали, в ноябре.

– Ну, так вам осталось ждать всего две недели. Пожалуйста, сейчас вас проконсультируют, на что вы будете иметь право после получения статуса, и куда обращаться.

Наконец, Доктор Лиза находит несколько минут и для нас. Предупреждает сразу:

– Большое подробное интервью давать сейчас не буду – там ещё остались дети, которых надо вывозить.

«Там» – это в Донецке. О нём и разговариваем.

«Страшно – когда тихо»

Сколько раз на сегодняшний день Вы уже ездили на Украину? 

– Раз пятнадцать или шестнадцать, не помню.

А как поняли, что нужно ехать лично? Что ситуация не разруливается дистанционно? 

– После разговора с врачами. После того как я увидела первого раненого ребенка, который нуждался в перевозке сюда. А потом второй, третий…

Кроме того, когда город был практически взят в блокаду, оттуда исчезли лекарственные препараты, которые дети получали по жизненным показаниям. И поскольку поставки из Киева были прекращены, либо резко сокращены, матери не знали что делать. Пришлось ехать туда и…

Вернее, вначале пришлось договариваться о вывозе детей, о том, чтобы детям предоставили места в городских клиниках и федеральных центрах. Для раненых – одни места, для больных – другие. Нужно было получить все разрешения, оформить все юридически правильные документы, необходимые на вывоз ребенка-иностранца. Ну, вот так.

А каково это вообще мотаться туда из Москвы, которая на все это смотрит издалека по телевизору?

– С каждым разом все сложнее. Потому что, поймите, сначала я туда летала. Был аэропорт. Потом на поезде. На поезде – тоже ничего. Но сейчас и на поезде сложно, потому что, разбомбили вокзал.

Сейчас мы едем до города Константиновка и оттуда ещё на автобусе, через блокпосты, три часа до Донецка.

Блокпосты спокойно проходите?

– Когда как.

Стреляют? 

– Стреляют по дороге. А там все время стреляют.

  Страшно? 

– Сейчас привыкли. Сначала вздрагивали, теперь привыкли. Сейчас страшно, когда тихо.

«Люди возвращаются, люди устали от войны»

Что вообще происходит в городе?

– Ну, в городе все-таки идет жизнь. Как-то сейчас он стал наполняться.

Возвращаются люди. Даже в Макеевку возвращаются люди, мне пишут доктора. Возвращаются в города.

Возвращаются, слава Богу, наши первые пролеченные дети, которые сюда приехали в июне. Они потихонечку уезжают. И даже августовские детки уже поехали обратно, получив здесь помощь.

То есть, они возвращаются туда, где стреляют?

– Там же были разделены семьи. Мы брали только мать и ребенка. Вы же понимаете, это не полноценная эвакуация всех – это эвакуация на лечение. Поэтому, у меня ехали мамы или опекуны с детьми.

Что вообще сейчас в городе с обеспечением вода, тепло? 

–  Там прохладно. Я не знаю насчет отопления домов. Пока не знаю, потому что, я была две недели назад, когда было достаточно тепло, можно было ещё не топить. Горячая вода есть, но не везде.

Что еще Вам сказать? Ну, жизнь на улицах. Есть и разбомбленные дома, есть и воронки от взрывов. Ну, дети, люди.

Какие вообще там настроения? Что люди хотят? Кому верят? Или уже никому не верят?

– Я не спрашивала.

Хотят одного – мира. Больше ничего не хотят. Только мира. Хотят, чтобы перестали бомбить, перестали убивать. А таких вот настроений, чтобы сказать, что  там какой-то ура-патриотизм или, наоборот, отрицание, – этого нет. Они устали.

Еда, лекарства, гуманитарная помощь…

Что происходит с продуктами и с лекарствами? 

– Ну, вот пришла и приходит гуманитарная помощь. И не только из Москвы. Какие-то конвои туда идут, гуманитарные. Даже из Киева. Есть люди, которые поддерживают, посылают. По частным каналам.

И она раздается. У них есть центр по распределению, и идет адресная доставка этой помощи по домам и нуждающимся.

В больницах еда есть. В туберкулезных диспансерах еда есть. В родильных домах есть еда. Все для родовспоможения есть. Нет только вакцин.

Есть инсулин, препараты крови?

– Препараты крови, как я понимаю, все-таки есть. Ну, с инсулином было плохо. Сейчас наладились вроде поставки потихонечку. Туда очень много гуманитарного инсулина поступило.

Из России?

– Из России.

Что с медперсоналом? 

– Многие уехали. Нет, к сожалению, детских кардиохирургов. В Ростове есть, да  и то, по-моему, взрослые.

Сейчас, может быть, меньше будут бомбить, и доктора вернутся.

Как люди получают медицинскую помощь? 

– Они идут в администрацию, в местное министерство здравоохранения, и получают, по возможности, ту помощь, в которой нуждаются. То есть они оставляют заявки на препараты, и им их раздают. Не продают, а раздают бесплатно из гуманитарной помощи.

Кто там сейчас среди особо нуждающихся?

– Хронические заболевания.

Дети или взрослые? 

– И те, и другие.

Я бы сказала, что сейчас взрослые нуждаются больше, чем дети. Потому что детей мы старались, по возможности, и обеспечить в первую очередь и вывезти, если есть такая возможность. А для взрослых пока такой возможности нет.

На взрослых получаем заявки, в каких препаратах они нуждаются.

Как это все доставляется туда? Как идут лекарства через границу?

–  Не скажу.

Как вывозят детей

Насколько реально вывезти оттуда ребенка, хотя бы в общих чертах? 

– Если это юридически правильно оформленные документы, и есть направление, то ребенок вывозится спокойно. Потому, что не нарушается ни закон России, ни законы Украины.

То есть детей нужно заранее адресно отмониторить?

– Адресно мониторят их в Донецке. Туда поступают заявки на детей.

Вот сейчас у меня есть заявки на пятьдесят шесть деток, которых как-то нужно сюда перевозить.

А кто решает, где в России они будут проходить лечение?

– Минздрав.

Заранее или уже здесь, на месте?

– Нет, нет. Привезти сюда вот так поезд детей невозможно.

Мы едем туда, осматриваем их в больнице и отбираем наиболее тяжелых, нуждающихся в помощи. Едут они. Потом, в другой раз, менее тяжелые.

В первую очередь едут раненые дети, если они транспортабельны.

Решение о том, кто в какую клинику поступит, Минздрав принимает на этапе первичной эвакуации.

Сколько сейчас по времени занимает полный цикл от заявки до оформления ребенка?

– Раньше было быстрее, сейчас что-то долго. Раньше, бывало, проблема решалась за два-три дня.

Очень быстро решается, когда катастрофа какая-нибудь. Когда гемодиализ перестали проводить, очень быстро вывезли детей – за два дня было получено разрешение.

Сейчас есть тяжелый ребенок с ранением, который нуждается в срочной госпитализации, – вот его, в первую очередь, повезем. Есть остальные дети, состояние которых средней тяжести, то есть, нет срочности.

Ребёнка с ранением за сколько желательно оформить, чтобы успеть ему помочь? 

– За сутки.

Делают? 

– Иногда получается.

Лечение со статусом и без

На заседании Совета по правам человека Вы упоминали пятерых подопечных фонда, которые получили официальный статус в России. Сколько всего фонд вывез деток, которые статуса еще не получили?

– Всего вывезено двадцать девять детей, из которых, как я понимаю, человек тринадцать статус уже получили. Остальные хотят возвращаться домой.

То есть, они планомерно не подают на статус? 

– Да. Они хотят вернуться, потому что там остались семьи. Семьи, у кого-то дома.

Насколько вообще наличие или отсутствие статуса влияет на качество помощи, которую могут оказать ребёнку в России? 

– Есть статус – получит помощь. Нет статуса – будет платить как иностранец. И я заплатила за троих детей.

Но, я надеюсь, что сейчас президент сделает постановление, по которому все раненые и больные дети из зоны боевых действий будут лечиться у нас за счет особого бюджета, который специально для этого будет создан, так называемым особым порядком.

А вот только что семья приходила? Про них что можете сказать? Отсутствие статуса как-то помешает им получить медпомощь?

– Это болезнь нашего города – беженцы, которые приехали самотеком. Это неорганизованные беженцы, которые просто садились в автобусы, поезда и уезжали. С больными детьми, со здоровыми детьми. Здесь они получают еду, лекарства. И мы их никак не можем контролировать.

И именно за таких часто приходится платить. Потому что пока статуса нет, разговаривать очень сложно.

Когда вывозишь двадцать пять человек, они уже есть где-то в базе. А эти сами по себе. Кто-то зарегистрирован, кто-то по квоте, кто-то по возращению, как у нас называется, соотечественник. По-разному.

Много таких людей приходит? 

– Много. Каждый день.

В Москву или не в Москву?

А почему люди едут именно в Москву? 

– Ну, вот у этих людей, я так понимаю, есть родственники в Москве. И они останавливаются у родственников.

Правда, не только в Москву едут. Я уверена, что и в другие города. Я была в Оренбурге, там тоже полно беженцев. Но это организовано, их из Ростова вывезли.

Я просто пытаюсь понять: на что надеются люди, уезжая вот так, спонтанно, с ребёнком, который нуждается в специализированном лечении? 

– Выжить надеются люди.

Понимаете, этот ребенок пожизненно инвалид, он нуждается в постоянном лечении и уходе. В условиях войны такое лечение получить либо очень сложно, либо оставаться –  просто опасно для жизни ребенка. И поэтому они будут устраиваться здесь. Видите, возвращаться не хотят.

А вообще, по тем показаниям, которые есть у деток, которые оттуда вывозятся, сейчас, как Вы сказали, это минно-взрывные травмы и хроники — в каких регионах России есть центры, где им может быть оказана квалифицированная помощь? 

– Крупные города. Новосибирск. Тот же Оренбург. Петербург. Но это долго. То есть до Москвы им быстрее и проще доехать.

Вы поймите, в связи с тем, что разбомбили вокзал,  когда мы с ними едем, путь занимает много времени.

Плюс они же не все из города, они же из деревень. И если они уже не находятся в больнице, то родители привозят их на себе. Поэтому мы собираем всех в одной из больниц, где их осматривают, и дальше уже говорится, кто поедет.

В какой помощи сейчас прежде всего нуждаются те вывезенные фондом дети, родители которых решили остаться в России? 

– Место жительства. То есть тем, которые получили статус в России, нужно именно место жительства. Любое. Там такие дети, что они в принципе могут жить в любом месте.

То есть, они не нуждаются в какой-то специализированной помощи?

– Нет. Они нуждаются в лечении, но там любая больница может справиться.

О хосписе в Донецке

В последние дни Вы упоминали о проекте создания хосписа в Донецке.

– Да, мы пришли к выводу о его необходимости после голодных смертей там и постараемся организовать этот хоспис.

Он будет частно-государственный. То есть мы будем помогать продуктами, кроватями, бельем, средствами ухода.

Речь идёт о тех пенсионерах, которые боялись выйти из дома и приготовить себе еду?

– Правильно.

То есть, это не такой хоспис, который помогает безнадёжным больным, и работа которого связана с доставкой обезболивающих, других специальных медикаментов?

– Нет, это не хоспис в том смысле, в котором они сейчас есть в Москве, в Петербурге, в других городах. Это будет хоспис, ну как место временного пребывания для людей, которые нуждаются в постоянном уходе.

И это не обязательно престарелые. Там есть и тридцатипятилетние инвалиды, которые не могут сами себе сварить чего-нибудь. И там есть бригада добровольцев, которые их обходят.

Но всех не обойдешь. Вот эти шестнадцать… погибли.

Речь о том, что таких людей удобнее собрать в одном месте? 

– И безопасней. Какое-то безопасное помещение, с бомбоубежищем.

Условия для этого изыскиваются. Как раз сейчас мы поедем, будем обсуждать эту тему. Но в целом – это дом, в котором будут ухаживать за больными.

Но в каком-то медикаментозном обеспечении он все-таки будет нуждаться?

– Безусловно, какие-то препараты эти пациенты сейчас получают и, я думаю, будут получать их так же, как и было.

Главное в решении проблемы беженцев 

Решение какой проблемы для помощи беженцам сейчас нужно прежде всего? 

– Хотелось бы, чтобы наша власть четко определилась: где эти люди будут жить. Я имею в виду детей, людей с больными детьми. Где они будут жить: в каких городах, в каких условиях, будет ли это общежитие или все-таки, согласно закону о беженцах им предоставляется жилье.

Есть такой закон. Но он, конечно, пока не выполняется. Они живут в общежитиях, живут в пансионатах, еще где-то. То есть, пока решения нет.

В законе оговорено, что разные есть места добывания этого жилья через ОМС. Но так оно есть де-юре, а де-факто – нету.

То есть, сейчас основная проблема жилье? 

– Да.

Хотя самая основная проблема – закончить войну и сделать так, чтобы люди не убивали друг друга. Потому что то, что происходит – противоестественно.

Но для тех, кто выбрал убежищем город, особенно с больными детьми, конечно, нужно место, где они могли бы и жить.

Мы уходим, а в фонд продолжают идти люди. Вот кто-то принёс стопку документов, разложил на директорском столе и что-то увлечённо рассказывает, размахивая руками.

Доктор Лиза слушает и, кажется, в ответ почти незаметно улыбается.

Фото: Анна Гальперина

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.