Ваши
Сент-Женевьев-де-Буа – небольшой городок на севере центральной части Франции. Так бы и остаться этому месту одной из многих безликих точек на карте мира, если бы не расположенное здесь одно из самых больших русских кладбищ в Европе. Около 15 000 наших соотечественников покоится здесь в 5 220 могилах.

Ходить по аллеям этого русского погоста особенно грустно и тяжело. Вокруг – море крестов с фотографиями офицеров Белой гвардии, их жен и детей. Гардемарины, великие князья и балерины, ученые и писатели. Что было бы с ними, если бы они остались на Родине, и что стало бы с Россией, не лишись она своих достойнейших сынов и дочерей? И хотя историю не изменить, а годы не повернуть вспять, именно здесь – как нигде – память охотно преодолевает время.

«Городок»

К середине 20-х годов XX века в Париже оказалась значительная часть русской интеллигенции, вынужденно покинувшей Родину. Воодушевление от удачи покинуть погрязшую в ненависти и беззаконии Родину быстро сменилось растерянностью и осознанием невосполнимой утраты. К тому же остро вставал финансовый вопрос.

Ощущение неприкаянности большинство из них не покинуло до конца дней. Кому быть полезным в чужой стране с совершенно чужими людьми? Только своим. Единственным способом самосохранения в насквозь ином обществе для многих стало обособление от всего незнакомого и замкнутость на своем мире – «городке», как его назвала Тэффи: «Местоположение городка было очень странное. Окружали его не поля, не леса, не долины, – окружали его улицы самой блестящей столицы мира, с чудесными музеями, галереями, театрами. Но жители городка не сливались и не смешивались с жителями столицы и плодами чужой культуры не пользовались. Даже магазинчики заводили свои. И в музеи и галереи редко кто заглядывал. Некогда, да и к чему – «при нашей бедности такие нежности».

Жители столицы смотрели на них сначала с интересом, изучали их нравы, искусство, быт, как интересовался когда-то культурный мир ацтеками.

Вымирающее племя… Потомки тех великих славных людей, которых… которые… которыми гордится человечество!

Потом интерес погас.

Из них вышли недурные шоферы и вышивальщицы для наших увруаров. Забавны их пляски и любопытна их музыка…»

Малая це́рковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие, бывшие.
Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Здесь похоронены сны и молитвы.
Слёзы и доблесть. «Прощай!» и «Ура!».
Штабс-капитаны и гардемарины.
Хва́ты полковники и юнкера.

(Роберт Рождественский)

Приют для русских стариков

Скрываться от большевистского преследования пришлось и княгине Вере Кирилловне Мещерской, дочери дипломата Кирилла Струве и внучке генерала Н.Н. Анненкова. В поисках пристанища княгиня остановилась во Франции. В отличие от многих русских эмигрантов, на новом месте Вера Кирилловна освоилась довольно быстро: дала объявление в газете, обзавелась клиентами и вскоре основала пансионат для благородных девиц в парижском районе Пасси.

Одна из учениц княгини – англичанка Дороти Пейджет – в благодарность и признание преподнесла наставнице денежный подарок. Принять подношение Вера Кирилловна отказалась. После долгих уговоров компромисс все же был найден: «Купите небольшое имение, – сказала княгиня ученице, – и устроим в нем приют для русских стариков».

Так 7 апреля 1927 года появился Русский старческий дом для бежавших от революции русских дворян, лишенных средств к существованию. Место было выбрано живописное и уединенное – французское имение Коссоннри (фр. Cossonnerie) в Сент-Женевьев-де-Буа. Пансионерами стали первые русские эмигранты. В 1920–1940-х годах Русский дом принимал до 250 человек.

С года основания пансионеров Русского старческого дома стали регулярно хоронить совсем рядом – на месте, получившем название «кладбище Сент-Женевьев-де-Буа». В апреле 1938 года здесь была заложена православная церковь. Автором проекта стал А.А.Бенуа. Уже 14 октября 1939 года – через полтора месяца после начала Второй мировой войны – Успенская церковь в стиле псковской архитектурной школы XV–XVI веков была построена. Здесь служили первые иерархи Русской Церкви в изгнании.

Фото: Jean-Michel Duret / Flickr

Постепенно кладбище расширилось и стало местом упокоения не только постояльцев Русского дома, но и многих эмигрантов – от главы и министра Временного правительства Георгия Евгеньевича Львова (похоронен в 1925 году) и русского философа, теолога, священника Сергея Николаевича Булгакова (похоронен в 1944 году) до поэта Александра Аркадьевича Галича (похоронен в 1977 году) и режиссера Андрея Арсеньевича Тарковского (похоронен в 1986 году).

Здесь открывается вся история русского XX века.

Белая гвардия, белая стая.
Белое воинство, белая кость…
Влажные плиты травой порастают.
Русские буквы. Французский погост…

Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по Гражданской войне…
Как же хотелось им в Первопрестольную
Въехать однажды на белом коне!..

Не было славы. Не стало и Родины.
Се́рдца не стало. А память – была…
Ваши сиятельства, их благородия –
Вместе на Сент-Женевьев-де-Буа.

(Роберт Рождественский)

Молодая княгиня

На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа покоятся Юсуповы, Бунины, Толстые, Кшесинская, Тэффи и Гиппиус… Величественные надгробия с именитыми фамилиями, а рядом – безымянные могилы с простыми православными крестами. Судьбы всех этих людей невозможно отделить от судьбы их Родины.

Мемориал русским эмигрантам, борцам французского Сопротивления. Фото: Jean François Python / Flickr

Среди стройных рядов могильных плит стоит похожий на небольшую часовню памятник воинам-эмигрантам, участвовавшим в Сопротивлении и сражавшимся в рядах французской армии. Этот памятник стал символической могилой для многих русских – известных и безымянных – отдавших свои жизни за други своя.

Одна из надписей на мемориале посвящена Вики – Вере Оболенской.

В России это имя практически неизвестно. Зато во Франции благодарная память о ней – награжденной высшими французскими знаками отличия: Кавалерским крестом ордена Почетного легиона, медалью Сопротивления и Военным крестом с пальмовой ветвью – живет по сей день.

Государственные награды Франции, присужденные посмертно Вере Оболенской

Вера – дочь бакинского вице-губернатора Аполлона Аполлоновича Макарова – попала во Францию, когда ей было девять лет. Фактически эта страна стала для нее второй родиной, и внутренний конфликт, мучивший многих ее соотечественников, был ей незнаком. Жизнерадостная, импульсивная и авантюрная девушка, обладавшая прекрасной внешностью и умением за несколько минут расположить к себе незнакомого человека, быстро стала вращаться в кругах «золотой» парижской молодежи.

Окончив французскую среднюю школу, Вера стала манекенщицей. В те годы подобная участь выпадала многим русским девушкам: их умение держаться, благородная внешность вкупе с постоянной нуждой, заставлявшей соглашаться на нищенские зарплаты, делала их идеальными претендентками на эту работу. К счастью, манекенщицей Вере долго быть не пришлось: во многом благодаря знанию языков она поступила секретаршей в контору, принадлежавшую преуспевающему парижскому предпринимателю.

Вскоре Вера познакомилась с Николаем Александровичем Оболенским – представителем древнего рода князей, ведущих свое начало от Рюрика – сыном бывшего градоначальника Санкт-Петербурга.

Свадьба Вики Макаровой и князя Николая Оболенского

Крестник вдовствующей императрицы Марии Федоровны и великого князя Константина Константиновича, Николай был воспитанником Пажеского корпуса, а позже окончил экономические курсы в Женеве. После смерти отца, совпавшей с временными финансовыми сложностями, он совершил неудачную попытку самоубийства. Но постепенно дела семьи стали налаживаться. Николай жил значительно лучше большинства эмигрантов из России. Про него не без иронии поговаривали, что он был одним из немногих русских, который мог ездить в такси, не сидя за рулем. Жить и вправду было на что: выручали доходы от удачно приобретенной недвижимости в Ницце.

А в перспективе маячило целое состояние: Государственный банк Франции хранил десять ящиков мингрельских сокровищ, принадлежавших князьям Дадиани (мать Николая – Саломия Николаевна – была дочерью светлейшего князя Дадиани-Мингрельского, а значит – прямой наследницей этого состояния). Галантный кавалер, Николай отличался нарочитым английским акцентом и привычкой оставлять дамам розы со своей княжеской визитной карточкой.

9 мая 1937 года жизнерадостная Вера стала женой Николая Александровича и приняла княжеский титул. Торжественное венчание состоялось в соборе Св. Александра Невского на рю Дарю.

Сопротивление

Счастливая семейная жизнь длилась всего около трех лет. В 1940 году, вскоре после оккупации Франции немцами, Вера Оболенская – авантюрная и легкомысленная особа, как думали многие из ее окружения – вошла в один из подпольных кружков. Там ее стали называть «Вики».

Николай и Вера Оболенские

Со временем кружок разросся, объединился еще с несколькими подобными организациями, в результате чего появилась Organisation Civile et Militaire – OСM («Гражданская и военная организация»). Эта организация стала одной из самых крупных и разветвленных во французском Сопротивлении. Ее члены занимались разведывательной деятельностью, организовывали побеги за границу английских военнопленных, готовили оружие и резервистов для перехода к активным боевым действиям, которые планировалось начать одновременно с высадкой союзников во Франции. Вики стала генеральным секретарем ОСМ и во всех мероприятиях принимала активное участие. Ей было присвоено воинское звание лейтенант.

Николай Оболенский («Ники») также не остался в стороне от работы организации. И когда в 1943 году в работе Сопротивления появилась необходимость установления контактов с гражданами СССР – пленными военнослужащими Красной армии и «остарбайтерами», занятыми на строительстве Атлантического вала, а также военнослужащими «восточных частей» вермахта, по линии ОСМ заниматься этим направлением стал князь.

17 декабря 1943 года на одной из конспиративных квартир Вики была арестована. Первое время отношение к Оболенской было вполне корректным. Более того, недостаточная бдительность следственных органов гестапо и тюремной охраны позволяла узникам из разных камер обмениваться информацией, выстраивая общую линию поведения на допросах, тем самым вводя следствие в заблуждение. К тому же удалось связаться с соратниками, находившимися на свободе, и предотвратить некоторые аресты и раскрытие явок. Но к концу февраля 1944 года большинство руководителей ОСМ были арестованы, а к 6 июня 1944 года организация практически перестала существовать.

Княгиня Вера Оболенская

Задержали и Николая Оболенского. Вики выгораживала его, как могла. Княгиня заявила, что уже давно «разошлась» с мужем, и поэтому к делам организации он абсолютно непричастен. За недостатком улик князя освободили, но вскоре вновь арестовали. Оболенского отправили в концлагерь Бухенвальд.

Допросы учащались, давление на изможденную Вики росло. Тогда Оболенская выбрала новую тактику поведения – единственно возможную в сложившихся условиях – полный отказ идти на контакт с гестапо и давать какую-либо информацию. Следователи прозвали ее «Princessin – ich weiss nicht» («Княгиня – ничего не знаю»).

Сохранилось такое свидетельство: когда немецкий следователь с притворным недоумением спросил ее, как это русские эмигранты-антикоммунисты могут оказывать сопротивление Германии, воюющей против коммунизма, княгиня ответила: «Цель, которую вы преследуете в России, – разрушение страны и уничтожение славянской расы. Я русская, но выросла во Франции и здесь провела всю свою жизнь. Я не предам ни своей родины, ни страны, меня приютившей». Тогда немцы принялись за нее по «антисемитской линии».

«Я христианка, – ответила им на это Вики, – и поэтому не могу быть расисткой».

Вере Оболенской был вынесен смертный приговор. На предложение написать прошение о помиловании она ответила отказом.

В июле 1944 года, после высадки союзников в Нормандии, Оболенская была перевезена в Берлин. 4 августа 1944 года в 13 часов Вики была гильотинирована в тюрьме Плётцензее. Тело ее после казни было уничтожено.

Гильотина, в том виде, в каком ее застали вошедшие в Берлин советские войска

«Мертвые живут и нам помогают…»

Настоящим чудом стало то, что выжил князь Николай Оболенский. Из его партии заключенных во Францию вернулся лишь каждый десятый. 11 апреля 1945 года доведенный до предела истощения князь вместе с горсткой уцелевших пленников был освобожден американскими войсками.

Долго разыскивал Николай Александрович свою супругу, не теряя надежды найти ее среди живых.

Через четыре дня после освобождения, еще из Бухенвальда, Оболенский слабой рукой писал жене в Париж:

«Вики, моя дорогая! Я от всего сердца надеюсь, что ты уже давно на свободе, что ты себя хорошо чувствуешь и что мы скоро будем вместе. Меня все время поддерживала уверенность в том, что после нашего общего испытания мы станем ближе, сильнее и еще более счастливыми, чем когда-либо, и что никакая облачность не сможет нас разделить. Вот я на свободе и живой, и могу сказать только одно: это чудо Господней Милости. Ты увидишь, как я во всех отношениях изменился и думаю, что к лучшему».

«…Мысли мои, – писал он, – тебя не оставляли ни на миг, и я так счастлив, думая, что наши страдания нас еще больше сблизят». Письмо он закончил такими словами:

«Милая моя, я спасся только благодаря моей вере. У меня есть твердые доказательства, что мертвые живут и нам помогают…

…Я тебя крепко целую, мою любимую Вики, преклоняюсь перед тобой и тебя благословляю. Твой старый муж, Николай».

Страшную правду Оболенский узнал лишь в 1946 году. 5 декабря князь написал Мишелю Пасто на серой бумаге с черной каймой:

«Мой дорогой друг, помня о славных и страшных часах, которые Вы пережили вместе с Вики в сорок третьем году, считаю своим долгом известить Вас о том, что я получил официальное уведомление о ее смерти.

Моя бедная жена была расстреляна 4 августа 1944 года в тюрьме Плётцензее, в предместье Берлина в возрасте 33 лет. Ее товарищи по тюрьме говорят, что она до конца оставалась преисполненной мужества и надежды, старалась быть веселой и поддерживать в них бодрость духа.

Вернувшись тяжело больным из Бухенвальда, я не могу свыкнуться со смертью Вики, навсегда сокрушившей мою жизнь, а я мог бы быть таким счастливым».

Как бы ни была тяжела утрата, нужно было продолжать жить – тем более рядом оставалась стареющая мать – Саломия Николаевна.

Много усилий князь потратил на сохранение памяти о любимой жене. Он бережно собирал информацию о последних месяцах жизни Вики, выдержки из мемуаров уцелевших руководителей и членов ОСМ, тексты речей, произнесенных при освящении мемориала русских участников французского Сопротивления. На основе этих материалов в 50-х годах Николай Александрович выпустил за собственный счет небольшую книжечку на французском языке «Вики – 1911–1944: Воспоминания и свидетельства».

Владимир Путин у кенотафа Веры Оболенской на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа

Служение

В декабре 1961 года в Париже умерла Саломия Николаевна.

Теперь Николаю Оболенскому ничто не мешало исполнить решение, к которому он пришел давно – вскоре после того, как узнал о гибели жены. Л.С.Флам, автор документальной повести «Вики. Княгиня Вера Оболенская», писала: «Размышляя над своей жизнью и беседуя со своим духовником, он пришел к твердому заключению, что Бог ему дважды спас жизнь для того, чтобы посвятить себя служению другим и искупить свой тяжкий, с точки зрения христианского учения, грех молодости – попытку самоубийства. Епископ Евлогий пытался снять с него бремя этого греха: «Вы же живы, значит, Бог простил», – были его слова, но от стремления принять священство не отговаривал. При жизни матери, однако, Оболенский не считал себя вправе принять сан. Будучи ее главной опорой в течение многих лет, он взял на себя уход за матерью, когда она заболела раком, и был при ней до самой ее смерти».

Протоиерей Николай Оболенский

В ноябре 1962 года Николай Оболенский был посвящен епископом Мефодием в сан диакона. После этого, погрузившись почти в полное уединение и изучение богословия, князь стал готовиться к рукоположению.

В марте 1963 года в православном соборе Св. Александра Невского на рю Дарю – том самом, в котором они с Вики венчались – Николай Оболенский был рукоположен во иереи. Вскоре отец Николай стал настоятелем этого собора.

С какими только просьбами к нему не обращались! Однажды он сокрушался в письме: «На днях одна француженка позвонила спросить, что я знаю про… водку! Я сказал, что про русскую водку я могу ей все рассказать, а вот насчет польской пускай обращается к Папе Римскому».

Автор очерка «Моя Франция» (Москва, 1973) Юлия Друнина разыскала отца Николая в Париже:

«Захожу в церковь. Сначала, со свету, ничего не могу различить. Постепенно глаза начинают привыкать. Вот он, отец Николай, – худая смиренная фигура в черной рясе, странно и трагично одинокая в этой холодной полупустой церкви.

Лицо, словно ожившая икона, – тонкое, строгое, грустное. Покорность судьбе в каждом жесте, в каждом движении…»

Л.С.Флам писала: «Прихожане особенно ценили отца Николая как исповедника; случалось, к нему даже на дом шли исповедоваться. Он выслушивал исповедь, беседовал с пришедшим, отпускал грехи и сразу мчался куда-то дальше: в больницы – причащать больных, в тюрьмы – навещать заключенных, в психиатрические лечебницы или еще на занятия в церковно-приходских школах с детьми, которых так любил и которые отвечали ему тем же».

Протоиерей Николай Оболенский

Писательница и бывший редактор парижской «Русской мысли» Зинаида Шаховская, духовником которой он был, вспоминала, как однажды во время большого приема, устроенного в честь выхода ее книги, князь услышал чье-то антисемитское замечание и взорвался: «Вы подлец! Моя жена за евреев жизнь положила…» Его трудно было успокоить. Но при всей его запальчивости он быстро отходил, легко прощал и учил прощению других. «Я знаю, – писала Шаховская, – какое значение он придавал именно прощению врагов. Ему и в голову не приходило искать убийц своей жены или тех, кто его мучил в Бухенвальде».

Шаховская, отмечая удивительную доброту и отзывчивость отца Николая, приводила рассказ одного католического священника, тоже депортированного в Бухенвальд. Его только что привезли в лагерь и погнали под душ. Было холодно, одиноко и страшно. Вдруг где-то около него раздался голос: «Вы отец такой-то! Подождите, я переброшу вам мой пуловер». Этот сильно поношенный пуловер ему запомнился навсегда: «Когда нищий отнимает от себя, чтобы дать брату последнее, – эта забота обо мне и голос участия в черном мире лагеря были чудом».

Скончался отец Николай в сане митрофорного протоиерея 5 июля 1979 года.

В последний путь священника торжественно провожал чуть ли не весь русский Париж, начиная с Великого князя Владимира Кирилловича. Председатель Объединения памяти Сопротивления Мишель Рике посвятил отцу Николаю в газете «Фигаро» некролог. Отметив, что собор не мог вместить всех пришедших на отпевание, Рике писал:

«Его любили за тепло, доброту и щедрость; большинство людей даже не знало о его привилегированном прошлом блестящего кадета Императорского училища, не знало и того, что это он был мужем известной нам княгини Веры Оболенской, об их недолгом счастье, продолжавшемся до того дня, когда оба, войдя в Гражданскую и военную организацию, стали на путь борьбы с нацизмом и заплатили за это столь дорогой ценой: ей эсэсовским лезвием отсекли голову, его – депортировали в Бухенвальд. Вернувшись из лагеря смерти, раздираемый горем по погибшей жене, он был убежден, что Бог сохранил ему жизнь для духовного служения русской общественности… Еще в Бухенвальде та вера, которую он излучал, была для всех нас, как верующих, так и неверующих, источником неодолимой надежды».

Похоронен отец Николай на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, на участке Иностранного легиона, в одной могиле с генералом Зиновием Пешковым, сыном Максима Горького. Перед смертью Оболенский завещал, чтобы имя его любимой жены было выбито на его надгробной плите. Это желание было исполнено.

Могила протоиерея Николая Оболенского

*** *** ***

Никто из знавших Вики в довоенное время как веселую, обворожительную, часто легкомысленную женщину, а Оболенского – как светского человека без определенной профессии, баловня судьбы, не мог представить себе, какая им готовится участь и что они способны будут претерпеть. Скорее всего, не догадывались об этом и они сами. Они не жаждали подвижничества, мученичества и отречения от всего, что любили. Но когда перед ними встал выбор: смириться со злом или противостоять ему, сомнений не возникло.

Трудно себе представить, сколько их – здесь, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, да и по всему миру – родных русских людей, самоотверженно бросавшихся на помощь ближним в самых отчаянных обстоятельствах. Лишенные своего земного отечества, они обрели куда большую награду – Отечество небесное.

Плотно лежат они, вдоволь познавши
Му́ки свои и дороги свои.
Все-таки – русские. Вроде бы – наши.
Только не наши скорей, а ничьи…

Как они после – забытые, бывшие
Всё проклиная и нынче и впредь,
Рва́лись взглянуть на нее – победившую,
Пусть непонятную, пусть непростившую,
Землю родимую, и умереть…

Полдень. Березовый отсвет покоя.
В небе российские купола.
И облака, будто белые кони,
Мчатся над Сент-Женевьев-де-Буа.

(Роберт Рождественский)

Нам, временно остающимся здесь – в юдоли скорби и печали – остается лишь воспользоваться правом, данным любовью к ушедшим родным, любимым и близким по духу людям, и с благодарностью вспомнить о них в молитвенных воздыханиях. А еще – непременно – с радостью в сердце поделиться с ними поразительной новостью: «Христос Воскрес!» И если настроить свой слух на «особую частоту», то ответ не заставит себя ждать. «Воистину Воскрес!» – ответят нам со знанием дела.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.