Ирина Павловна Живкович (Фидлер) родилась в 1927 году во Франции. Ее отец Павел Фидлер, протестант по рождению и воспитанию, эмигрировал из Москвы после революции, затем изучал богословие и принял православие в 1926 году. Он написал около 20 книг по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре.
Ирина Павловна прожила всю жизнь за рубежом, большую часть в Англии. Вдова, мать шестерых детей. Была духовной дочерью митрополита Антония Сурожского (Блума). Всю жизнь очень любила Россию, часто ездила в Оптину пустынь. В ближайшем будущем надеется издать книгу воспоминаний о своем духовном пути в одном из российских православных издательств.
О русской эмиграции в Париже и Берлине
С отцом – Павлом Фидлером
– Ирина Павловна, расскажите о вашем детстве и юности в Европе.
– Когда моя родня выехала из России, то, как и многие тогда, они бежали от революции в Берлин. Там мама познакомилась с моим отцом.
Папа ушел из семьи, когда мне было 5 лет (на тот момент мы жили в Париже). Он хотел создать православное русское общество на ферме. Мама знала, что он не способен на это, и не поехала с ним.
Время оккупации было ужасным. Не было еды, не было работы. Маме приходилось работать на дому, вышивать на заказ. Она вышивала, а я сидела у ее ног, играла в куклы.
Мама не имела во Франции права работать, поэтому ее эксплуатировали, могли не заплатить. Когда работу надо было срочно сдавать, она даже в метро вышивала.
В Париже было много русских церквей, В одну из них, расположенную недалеко от нашего дома, я ходила вначале с мамой, – она учила меня замечать церковное пение, – а затем и сама.
Потом я поехала с мамой к своей тете в Берлин. В школу там я не имела права ходить, потому что я была иностранкой. Я ходила брать уроки, чтобы выдержать экзамен, и сама училась таким образом.
Вдруг ко мне в Берлин совершенно неожиданно приехал отец. Его послала к нам моя бабушка. Я не видела его с 5 лет, а на тот момент мне было уже около 18-ти. Первое, что папа сделал, когда приехал, – сел за рояль и начал учить меня играть прелюдию Баха.
Отец заботился о моем образовании. Когда уже после войны я приехала к нему в Париж, он сразу устроил меня на подготовительное отделение в университет. А тогда он побыл в Берлине и уехал обратно во Францию. Но пока находился в Германии, он меня повел в церковь и познакомил с церковной жизнью. Там я постепенно стала петь в хоре.
Париж, 21 июня 1948
А мама внезапно сильно заболела, у нее обнаружили рак поджелудочной железы, она очень мучилась. Попала в больницу, ее взяли на операцию. Когда мама пришла в себя после операции, первое, что она сказала, было: «Я счастлива, что успела дать дочери среднее образование». Всю свою жизнь она отдала мне, работая день и ночь, чтобы меня вырастить.
Потом врач нам сказал, что она умрет. А я молилась всё время святому Пантелеимону и просила, чтобы он исцелил мою маму. Но когда я узнала, что ее уже нет, невозможно было горе свое терпеть, и я перестала молиться.
Мама была нежеланным ребенком в семье, потому что ожидали мальчика. Когда она умерла и мы похоронили ее, мне сочувствовали в нашей церкви, но не сочувствовал никто из родных, даже дедушка с бабушкой. А с немцами я даже не была знакома. Мы были сами по себе.
Маму звали Елизавета Блёс. Она была из семьи инженера-эстонца, которого послали в Москву ставить батареи отопления. Я мало знаю о семье, потому что мама так рано умерла. Ей было 15, когда пришлось бежать из России, а ее сестре, моей тете – 19.
В России они жили хорошо. Мама окончила художественное училище. Потом она говорила, что в России было самое лучшее время, и огорчалась, что в Берлине наши родственники забыли Россию и русский язык, «онемечились».
– Получается, что вы были в Германии во время Второй мировой войны?
– Да. Печальная память. Англичане бомбили Берлин. Мы прятались от бомбежек в сыром холодном подвале. Там было холодно, никто не разговаривал друг с другом, все боялись. Мы не знали, останемся ли живы в этом подвале. Еды не было.
Потом, когда русские вошли в Берлин, было очень много насилия. Если нужно было купить хлеб, приходилось пять часов стоять в очереди, и было страшно: а вдруг мимо будет проходить военный, схватит тебя и изнасилует.
Для коммунистов мы были врагами, и мы боялись: что с нами будет? Они пытались вломиться в дверь. В конце концов один из них ворвался в наш подвал и изнасиловал девушку на моих глазах, пригрозив ружьем. В другой раз он приходит и показывает руки – смотри, они в крови, я только что соседа твоего задушил.
Выходить на улицу было страшно. Наших мужчин из эмигрантов убивали, пытали, похищали, они пропадали бесследно. Вот такие были тогда русские. В России про это не знают. Очень грустное было время.
– Вы тогда продолжали ходить в русскую церковь?
– Да, и это очень поддерживало меня. Я пела в хоре. У нас был очень хороший священник, отец Сергей Положенский. Но люди мало меня знали, общения не было.
Однажды, когда еще мама была жива, я очень просила ее пойти на Пасху в церковь. Тогда было опасно ходить по улицам, и всю дорогу ночью мы шли пешком, больше часа. Все дома кругом разбиты, никого нет, лошади мертвые лежат… А когда мы пришли в церковь – была такая радость! Такая чудная служба! У нас тогда служил замечательный монах, отец Иоанн Шаховской. Как мы дошли до дома обратно, я даже не помню, такая радость была. В то время пасхальных разговений в церкви не было, а я об этом даже не думала, и усталости не чувствовала.
С мужем
О митрополите Антонии Сурожском
– Как вы попали в Англию?
– Мне досталось приглашение приехать на православную конференцию Содружества святого Албания и преподобного Сергия Радонежского. В Англии ведь тогда совершенно не имели понятия о том, что существует православие. Николай Михайлович Зернов основал Содружество святого Албания и Сергия для общения между англиканами и православными. Это общество до сих пор существует.
Зернов был другом моего отца, они вместе эмигрировали из России, были в Югославии, в Сербии. После войны Николай Михайлович стал преподавать в Оксфордском университете, читать лекции по богословию. Он стал очень известен среди студентов и смог заинтересовать их православием. Студенты приглашали его в английские церкви читать лекции. Многие люди видели в православии правду. Митрополит Антоний потом продолжил его дело и привел в православие многих англичан. Вот я и поехала на конференцию этого Содружества.
Она проходила в школе в маленьком городе Эбингдон, недалеко от Оксфорда. Было много народу, англичан, молодежи из Парижа было около 20 человек. В школе был большой парк, и в свободное время мы гуляли и разговаривали с отцом Антонием, задавали вопросы.
Для нас это были особенные беседы. Например, я пыталась понять, что такое церковь. Церковь – это здание, но церковь – это и Тело Христово, потому что Христос умер на Кресте, чтобы привести людей в Царствие Небесное. Я никак не могла понять, как это можно земную церковь совместить с Царствием Небесным, с духовным смыслом, и всё время об этом спрашивала.
Крестины дочери Кати. 26 мая 1958 г. Владыка Антоний Сурожский. Дочь Мирьяна рядом с коляской
– Какое впечатление на вас произвел митрополит Антоний?
– Он только что приехал в Англию и только что стал монахом. Он имел очень большое влияние на нас. Я его знала еще в Париже как врача – когда мы в детстве ездили в церковный летний лагерь, он проверял наше здоровье.
Когда он приехал в Эбингдон, он уже был известен как исповедник, и на всенощной в субботу вечером все мы пошли к нему на исповедь. Она продолжалась долго, до ночи. Я почему-то попала на исповедь последней и так долго исповедовалась, что Дервас Читти, у которого отец Антоний остановился, стал стучать от нетерпения в дверь, чтобы отвезти его домой.
Потом я узнала, что Читти – знаменитый англиканский священник, специалист по истории Церкви. Меня устроили жить в его семью, и я год смотрела за маленькой девочкой в их доме, дети меня очень любили.
Это была для меня особенная исповедь. Я была молодая, гуляла с мальчиками. Он меня остановил. Сказал: полюбишь одного, потом он тебе не понравится, потом второго, и так и пойдет. Он своей монашеской мантией обнял меня и начал наставлять, и напоследок сказал: «Благодари за всё, ты сейчас еще не понимаешь, как благодарить, это придет». И вот очень поздно я поняла, что именно он имел в виду, что благодарить – это одна из самых важных добродетелей, чтобы попасть в Царство Небесное. Что всё время надо благодарить.
Крестины сына Михаила. Дочь Катя на коленях у владыки Антония Сурожского
– Вы ведь были прихожанкой и духовной дочерью митрополита Антония?
– Когда я переехала в Англию, то жила в Оксфорде, но часто ездила в Лондон на службы. Особенно, когда митрополит Антоний стал служить в Лондоне, я всё время к нему ездила, и он стал моим духовным отцом.
Он там служил в одной церкви вместе со священниками зарубежной церкви (РПЦЗ), и они были очень сильно настроены против нас. А мы делили с ними эту церковь: одно воскресенье мы служим, другое они. Владыка Антоний был там настоятелем.
Прошло время, и нам удалось собрать достаточно денег, чтобы устроить новый храм, который стал нашим русским собором в Лондоне, с владыкой Антонием во главе. Туда приходило много англичан. Митрополит Антоний говорил им: замечайте, как молятся русские, смотрите на них, – потому что англичане не знали ничего о православии. Каждую неделю он вел беседу с людьми, ему задавали вопросы.
Потом уже стали приезжать русские, которые ничего не знали о православии, только то, что говорили о нем коммунисты. Они такие банальные вопросы задавали, но он на эти вопросы давал такие глубокие, духовно насыщенные ответы!..
Рождество с детьми
– А что за приход был тогда в Оксфорде, где вы жили?
– Первый приход в Оксфорде создал отец Николай Гиббс. Он был англичанином, преподавателем царевича Николая, жил в царской семье, и даже поехал с нею в ссылку в Сибирь.
Там он проделал с ними весь путь, и когда их арестовали, ему пришлось уехать в Китай. Там была русская православная церковь, и там он принял православие и стал монахом.
Когда он оттуда приехал в Оксфорд, то создал церковь в одной комнате в доме своего приемного сына и служил там. Этот приход действовал довольно долго. Потом Николай Зернов перенес службы в дом на Кентербери-роуд, тоже в одну комнату, и там стал служить отец Василий Кривошеин.
Мы все начали ходить на Кентербери-роуд. Там было очень уютно. А потом собрали денег, чтобы построить новый русский храм.
Об отце Софронии Сахарове и монастыре в Эссексе
– Вы хорошо знали архимандрита Софрония Сахарова и часто приезжали в монастырь, основанный им в Эссексе. Расскажите о нем.
– Еще до принятия монашества он был близким другом папы. Мы, русские, все очень полюбили его, когда он вернулся с Афона. Я помню, как мы волновались за него, когда он попал в больницу в Париже. Все переживали и молились. Потом я потеряла с ним связь.
Конечно, когда я узнала, что он приехал в Англию из Франции и начал жить здесь с другими двумя монахами и строить монастырь, я постаралась приехать. Кто-то дал ему землю, на ней был старенький дом, где они стали жить. Они учили английский язык и слушали какой-то аудиокурс во время поездок в машине. Для англичан это было зрелище – что это такое происходит, кто это такие в черных облачениях, откуда они… было так забавно.
Поначалу отношение к монахам было не очень хорошее. Англичанам не нравилось, что у них в деревне появились какие-то люди, до этого всё было тихо…
– А как удалось наладить контакт с местными жителями?
– Среди монахов был отец Рафаил, интересный, живой и отзывчивый человек. В те времена надо было покупать уголь, чтобы топить. Англичане привозили уголь, а отец Рафаил принимал их, и постепенно они начали открывать свое сердце. Потом все таксисты уже знали о монастыре.
– Что вам запомнилось о поездках тех лет?
– Помню, что было много греков. Как только греки узнали, что строится монастырь, они стали толпой по воскресеньям приезжать, приносили угощение. Сначала службы были на церковнославянском, но постепенно стали служить и на греческом, а много позже – и на английском.
В монастыре была чудная атмосфера. После литургии выносили стол, ставили в одном из помещений и играли в пинг-понг для развлечения детей. Отец Ириней, который пел на службах, как птица, после службы приходил, затыкал облачение в пояс и тоже начинал играть. Отец Софроний всегда очень любил шутить. Если он видел, что кто-то не радуется, он волновался. Потому что приходить в монастырь – это радость, так он считал.
В России
– А как вообще происходило общение братии и гостей монастыря?
– Со временем стало приезжать много людей. Все, кто приезжал, были одного духа, искали Бога, а не как в музей приезжали. Отец Софроний вел с ними беседы. Он любил встречать всех людей сам и спрашивал, кто и откуда. Поэтому я привыкла, что настоятель монастыря подходит и здоровается с прихожанами, разговаривает, и что хорошо по приезде подойти самой к священнику или игумену и представиться.
В монастыре не было обязательных послушаний для паломников, как это бывает иногда в некоторых монастырях в России. Нет такого, что приезжаешь, надеешься попасть на службу, помолиться, а тебе говорят: «Иди на послушание». Все послушания, всё, что делалось в монастыре, делалось только по любви и ради любви. Для нас это был оазис.
– Если не было послушаний, то как еще паломники могли приобщиться к жизни монастыря?
– Например, это чтение Иисусовой молитвы по афонскому правилу. В монастыре ее читают каждый день вечером в течение двух часов. Все собираются в церкви, темно, кто-то начинает читать, иногда читают по очереди. И так надо стоять два часа. Это очень сильное и возвышающее ощущение. И службы, конечно, – на них как будто летаешь. А когда отец Софроний читал молитвы во время литургии, мы чувствовали, что это его разговор с Богом.
– Вся ваша семья была близка к монастырю?
– Да, отец Софроний принял меня очень душевно. Когда я не могла приехать, он всегда посылал через кого-нибудь мне коробку шоколада, всегда помнил. Позднее, когда я уже совсем редко приезжала, он мне говорил: я всегда молюсь за тебя.
Он очень любил моего мужа и хорошо знал моих детей. Особенно мальчиков Сашу и Мишу. Сашу он называл le petit clochard («маленький бездомный». – Перевод А.Ч.), потому что тот имел привычку выходить за ворота монастыря и сидеть там на корточках, размышляя о чем-то.
Саша часто работал в монастыре, помогал братии. И вечером ему хотелось выпить пива. А из монастыря нельзя выходить без разрешения. Отец Софроний узнал об этом и послал ему целую упаковку пива. Я думаю, он хотел сказать таким способом: пей пиво, это не самое главное.
Беседовала Алена Чепель
